ЖИЗНЬ В НАУКЕ: КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СХЕМА И ОПИСАНИЕ БИОГРАФИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ РОССИЙСКИХ СОЦИОЛОГОВ
Н.Я. Мазлумянова
(В кн.: Социальные науки в постсоветской России. М.: Академический проект, 2005. С. 181–202.)
Каждой исторической эпохе присущи свои биографические жанры, свое понимание целей и форм биографий, свое биографическое сознание. «Личная жизнь … — это не психология или физиология, не сфера подсознательных представлений или биологическая конституция, а только то единство, неразрывное и всегда присутствующее, в каком вся эта мешанина наблюдений, фактов и догадок, вместе со всеми иными возможностями, дана нам в истории», — писал Г.О. Винокур. Даже «сама последовательность, в которой группирует биограф факты развития, а отсюда и все свои факты вообще, есть последовательность вовсе не хронологическая, а непременно синтаксическая» [1], то есть связанная с общей последовательностью личностного развития.
Научная деятельность как предмет рефлексивного описания образует специфический литературный жанр, предполагающий кроме всего прочего перенесение в публичную речь текстовых образцов, нимало не связанных с ней. Если использовать в качестве критерия введенное Г. Рейхенбахом различение контекста обоснования и контекста открытия, то предметом рефлексивных жизнеописаний должны являться «открытия», но не «обоснования». Иными словами, научная проблема имеет собственную биографию, выходящую за рамки биографии «научного персонажа», и, например, доказательство теоремы не вписывается в рассказ о доказательстве теоремы. Таким образом, научная биография представляет собой метаописание, где «наука» заменяется рассказом о «жизни в науке», то есть «открытиях», образующих смысловую канву и фабулу рассказа. Если так, возникает проблема установления типизированных (в смысле А. Шютца) литературных приемов, используемых для конституирования научно-биографического жанра. Можно предположить, что они заимствуются из прецедентных текстов массового сознания, которое диктует топику, стилистику, риторику и поэтику биографических описаний. Как и в любом художественном произведении, здесь можно установить ключевые топики, образующие идею-схему повествования и позволяющие применять к тексту структурные и числовые методы анализа. То обстоятельство, что научно-биографическое повествование не является по своему заданию вымыслом (здесь есть все основания говорить о фактах и персоналиях, а не о прототипах), не мешает рассматривать текст в указанном выше винокуровском ключе: биография сочиняется.
В основу научной биографии кладутся социальные стереотипы ученого, сложившиеся в новоевропейской истории. Изображения личности ученого связано, с одной стороны, с историей литературы, с другой — с историей науки. Прототипами были образы мудрецов и мастеров: от Прометея до Дедала. Античность создала особый тип духовного производства, в центре которого находились «мудрецы» или «учителя жизни». Здесь же мы можем установить классическую тему противостояния мудреца и мира, заданную образом Сократа в «Облаках» Аристофана, «Сократических сочинениях» Ксенофонта, «Диалогах» Платона, и в поздней античности в ряде образов у Плутарха, Лукиана, Элиана и т. д. Античность сформировала и сюжетный круг, впоследствии хорошо усвоенный всеми, кто собирается писать свою «жизнь в науке»: высокий этический пафос служения истине; учительство как форма преемственности знания и воспроизводства традиции; гражданское назначение человека мысли, состоящее в том, чтобы убеждать своих сограждан вести себя правильно; ясно очерченный образ зла, эквивалентный корысти и невежеству; c оединение характера со знанием и неотмирность, сопряженная с плодами учености. Все это в совокупности образует «геттингенскую душу» и своеобычный этос, обусловливающие необходимый материал для научно-биографических повествований. Став в ХХ столетии предметом публичных дебатов, образ ученого значительно дифференцировался в галерее добрых и злых персонажей, но даже «контробразы», в которых мобилизуется метафора науки как «ящика Пандоры», содержащего неисчислимые бедствия для [нормальных] людей (образец этой темы представлен романом Мэри Шелли «Франкенштейн, или освобожденный Прометей»), опираются на представление о святости и благородстве ученого. Во всяком случае, биографии исполняются в преимущественно агиографической аранжировке.
Обратимся теперь к проведенному нами исследованию карьер специалистов в области общественных наук, которое базировалось на ряде биографических интервью. Автобиографии, полученные в процессе интервью, являются одним из наиболее распространенных видов биографий, анализируемых в социологии, психологии и некоторых других областях. Содержание и структура подобных биографий зависят как от внешних по отношению к содержанию условий — особенностей памяти респондента, степени его искренности, способности к рефлексии и т. д., — так и от условий внутренних — установки на определенный угол зрения, с учетом которого будут отбираться и оцениваться события, устанавливаться причинные связи между ними. Реконструкция прошлого зависит от представлений человека о том, что важно и что не важно, от его системы ценностей на настоящий момент, его «Я-образа». Это обусловливает отбор событий, их трактовку. «Прошлое исправляется там, где этого требуют обстоятельства, а то, что не противоречит актуальному Я-образу, остается неприкосновенным» [2]. Переосмысление прошлого может быть как неосознанным, не связанным в единую картину, так и намеренным.
Наше исследование базировалось на данных опроса 25 человек. Респонденты отбирались по следующим критериям: они должны были иметь непосредственное отношение к научной деятельности — иметь научную степень или претендовать на ее получение (аспиранты, соискатели), а также заниматься научными разработками в области социологии и/или читать лекционные курсы. Первичный отбор кандидатур производился экспертным методом.
Работа не претендует на выявление «насыщенных типов» в том смысле, в котором это понятие используется в качественной социологии, а представляет лишь определенные тенденции в пределах имеющегося материала. Сделанные выводы следует распространять, безусловно, только на тексты биографий, а не на сами биографии.
Интервью проводилось в форме беседы, включающей ответы на вопросы, сформулированные интервьюером в свободной форме на основе путеводителя, а также элементы нарратива и свободного диалога (пояснения, комментарии к высказываниям респондента).
Метаописания биографий включали следующие переменные: (1) основные события, называемые респондентом, типы событий; частота событий; связи между ними; (2) ситуации принятия наиболее важных решений («поворотные моменты», кризисные точки) и их мотивация: выбор профессии, направлений исследований, руководителей, мест работы и т. д.; (3) привязанность/непривязанность (степень привязанности) к определенной институции (организации), частота их смены; (4) основные источники доходов; (5) взаимоотношения с научным сообществом, объем и интенсивность контактов; (6) основные источники влияния (люди, книги, идеи и т. д.); (7) достижения и виды воспризнания: «вклады», присвоение рангов — степеней, званий, должностей и проч. — (выделяемые респондентом и общезначимые); (8) факторы, прямо или косвенно способствующие развитию карьеры или препятствующие ей. Мы рассмотрим некоторые концептуальные метаописания биографий, приводя в качестве иллюстраций текстовые примеры.
При анализе повествований первостепенное значение имеет такая семантическая единица текста, как «событие». Именно события создают канву произведения и обозначают точки, образующие его композицию или «путь в науке». Здесь можно построить и вторичную переменную, различающую принадлежность события региону «науки» и околонаучным обстоятельствам. Эта переменная интересна прежде всего тем, что позволяет установить, насколько отчетливо отделена «наука» от «жизни» в рефлексивных биографических повествованиях различных персонажей (по поколенческим, половым, тематическим и другим параметрам). Уже сейчас можно с достаточной степенью уверенности сделать вывод, что, скажем, поколение обществоведов-«шестидесятников» не актуализирует эту границу, и «наука» растворяется в «обществе», тогда как поколение восьмидесятых годов, как правило, оперирует «событиями», достаточно отчетливо размещенными в «научной» топике. Среди основных значимых событий указывались: места и даты учебы и работы; получение дипломов, степеней и званий; эпизоды, связанные с выбором профессии и смены мест работы; эпизоды, маркирующие идейное влияние, помощь и поддержку; рост квалификации, овладение профессиональными навыками; публикации; факты неформального воспризнания (предложения публиковаться, признание со стороны значимых людей: обсуждение статьи на семинаре в заграничном университете, оценка руководителя и т. п.); конфликты; получение грантов; заграничные стажировки; социально-политические события, служившие причиной или фоном карьерных событий. Изменения в состоянии здоровья, препятствующие работе, семейные и бытовые обстоятельства, повлиявшие на развитие карьеры, упоминаются крайне редко. Последнее типично даже для женщин, чья карьера традиционно строится с «поправкой на семейные обстоятельства», необходимостью совмещения с работой ведения хозяйства и воспитания детей.
Если научная биография — литературное произведение, то его замысел артикулируется описанием мотивов выбора профессии и тематики исследований как проекции личной увлеченности и призвания. В изучаемых материалах мотив призвания, по всей вероятности, играет доминантную роль, поскольку многие фигуранты, особенно старшего поколения, являются философами по образованию и, может быть, по призванию. В философию их привлек интерес к «сакральному знанию», и стремление понять устройство общества, тайны построения «правильной жизни»:
«Я выбрал философский, потому что был одержим проблемами морали и шел туда, чтобы улучшить наше поколение. Меня интересовали вопросы самоорганизации, самовоспитания, воспитания молодежи» [3, с. 205].
«К учебе на философском факультете меня побудила вовсе не любовь к философии. Просто было тогда …представление, что есть места, где должны говорить “настоящую правду”. Было ощущение того, что газеты, школа, пропаганда врут, потому, что так “надо”, а вот где-то и кто-то должен знать настоящую правду» [4, с. 82].
В дальнейшем этот же интерес привел их в социологию.
При выборе вуза ряд респондентов исходили из «общегуманитарной ориентации», желания продолжить учебу, изучать предметы, которые лучше всего давались в школе. Иногда встречается и представление о будущей профессии: «Решил открыть какой-нибудь социальный закон, придумать такую анкету, чтобы народ не догадался, о чем его на самом деле спрашивают» [5].
В некоторых случаях будущим философом или социологом двигал «карьерный» интерес, желание получить образование, которое в будущем поможет занять какие-то государственные посты, иногда — решить какую-то значимую для него общественную проблему.
Интерес к социологии в обществе резко возрос в перестроечные и постперестроечные годы — в связи с политическими событиями, публикацией недоступной ранее литературы, дискуссиями в прессе и т. д. Это вызвало приток в социологию не только студентов, но и специалистов из других областей:
«…Перестройка пошла. Я в свободное время зачитывался, во-первых, всеми толстыми журналами… для меня это было дикое откровение… Вся эта публицистика. Потом всеэти залежавшиеся на полках вещи стали публиковаться. Все это я тогда взахлеб читал. Для меня это было полное откровение… И одновременно философия тоже западная стала публиковаться… Я прочитал “Науку логики” Гегеля, читал очень активно… Мне показалось — у меня такие идеи есть глобальные… в философии…» [5].
Некоторые специалисты в совершенно других областях — историки, экономисты, математики, журналисты, лингвисты и проч. — пришли в социологию в результате естественного развития своей научной темы: «Неудовлетворенность чистой теорией подталкивала меня к необходимости поиска фактологической базы, и я стал довольно беспорядочным образом читать работы по социологии труда» [6, с. 190–191].
Назывались и всякого рода бытовые причины, случайности: «Я попал лаборантом в Институт [социологии], и мне казалось, что жизнь моя не удалась и пропала… а сейчас вижу, что лучшего шанса не было бы… смена интересов произошла помимо меня… Тема кандидатской сформировалась независимо от меня, но я нашел в ней интерес, сам создал этот интерес» [5].
Исходные причины выбора профессии не являются определяющими в профессиональной успешности. Сам жанр биографического повествования предполагает постоянную и последовательную реконструкцию мотивов. Учебная мотивация сменяется профессиональной, общий интерес к социальным процессам — интересом к отдельным темам, с учетом возможностей их разработки, продвижения в данной области, финансирования и проч.
К вопросу о мотивах выбора профессии примыкает вопрос об «учительстве» — людях, оказавших влияние на профессиональную и, шире, интеллектуальную жизнь респондентов, и о видах интеллектуальных влияний. Среди значимых людей назывались родители, школьные учителя, преподаватели вузов, руководители и коллеги. Они создавали ощущение принадлежности к слою, клану, семье, осознание необходимости соответствовать прежде всего этическим нормам; пробуждали интерес к интеллектуальной работе, науке в целом, демонстрировали образец «человека духовного».
«…Она умела увлечь своим предметом … но самое главное — она была замечательный, интеллигентный человек, учила нас просто видеть мир» [5];
«Он элементарно показал мне, что существует масса книг по социальной стратификации, ни одной из которых я не читал, и дал мне несколько таких книг… А потом он дал мне первое представление о социологическом сообществе, разъяснил, кто есть кто внутри сообщества, рассказал о противоречиях, конфликтах» [6, с. 191–192];
«Это была принципиальная позиция: ни за деньги, ни без денег не писать всякой, извините, лабуды. Но где бы я был со своей гордой позицией, если бы директор института не позволял мне это делать» [6, с. 198];
«Я не ставлю себе в заслугу, что я готовил этих людей, а ставлю себе в заслугу то, что у меня были такие институциональные возможности, я сам тоже так работал, чтобы представлять для них интерес... Я как руководитель … создавал для них коридор…» [5];
«[Я у него научился] находить особый шик в хорошем оформлении библиографии, общем таком ощущении добротности, товарного социологического продукта» [5];
«…Гальперин [повлиял], хотя влияние его было преимущественно стилистическим. Я до сих пор заимствую его стиль, ритмику речи, стараюсь подражать его спокойной, ясной организованности… Асмус, который не обладал сомнительным качеством спонтанной речи и всегда читал лекции по своей огромной тетради — довольно истертой, со вставками, вклейками. Иногда он отвлекался и начинал говорить о чем-то другом, близком мне… и мне казалось, что я соприкасаюсь с ним в этом смысловом пространстве. … Меня притягивала спокойная, рассудительная манера Асмуса, которая приличествует самой теме — античной философии» [7, с. 141, 143];
«Он для меня безусловный авторитет. Даже когда чувствую некоторые сомнения, стараюсь делать, а потом уже возражать» [5].
Важным конституирующим метаописанием научной биографии является интегрированность в научное сообщество. Здесь можно выделить следующие типы.
1. «Человек команды». Работает в тесном взаимодействии с коллегами, руководителем, часто подчеркивает эту связь, говорит о себе, как об одном из членов группы, независимо от уровня собственных достижений. Идентификация может проводиться с одноклассниками, сокурсниками, сотрудниками, руководителем, подчиненными, организацией. Часто использует слово «мы»: учительница в школе «учила нас видеть мир»; преподаватель в университете «учила нас критически воспринимать происходящее в стране»; «он [имярек] является нашим учителем»; «сейчас у нас сформировался талантливейший коллектив». Уровень достижений в чисто научной и административной деятельности — средний и высокий. «Человек команды» стремится работать совместно со своей командой. При отсутствии такой возможности сохраняются творческие связи с группой и общее направление исследований.
2. « Рейнджер », self-made man. Карьеру строит самостоятельно, пробивается сам:
«…Основными моими учителями были книги. …Учителя, который бы наставил на путь, изменил нечто внутри головы, не было — об этом я сожалел всегда. У меня не оказалось и мастера в части ремесла. В результате я обучился ремеслу сам, сейчас я могу объяснить многое другим, но на это ушло столько времени, столько сил! Начал писать книгу — очень сложную, очень интенсивный материал, освоил огромное количество литературы, много вопросов, и многие из этих вопросов мне просто не с кем было обсудить... Были какие-то отдельные эпизоды... Но это было исключение. Советские социологи старшего поколения… мне уже не могли помочь… они этих теорий просто не знали» [6, с. 195].
Достигнув определенного положения, такой ученый может начать формировать свою собственную команду, профессиональное микросообщество:
«Люди, с которыми я мог это обсуждать, были моими студентами, учениками, слушателями… Моего упорства многие не понимали: зачем тебе это нужно: пиши себе статейки. Тем не менее я вкладывал в микросообщества очень много сил. Не могу сказать, что все это оправдалось, но дело выжило… Я почувствовал в ней [своей работе] некий способ формирования сообщества профессионально близких людей. Кстати, это сильно повлияло и на отношение к преподаванию… я увидел во многих слушателях будущих коллег… Это очень важная часть нашей профессиональной деятельности» [6, с. 196–197].
3. «Уравновешенный тип». Спокоен, доброжелателен, уверен в себе. Может работать как в команде, так и самостоятельно. Амбиции средние, достижения вполне приличные. Часто ориентирован на бизнес-карьеру.
4. «Отшельник». Работает только в одиночку. Выбирает работу, не предусматривающую совместной деятельности, — разработка теоретической темы, переводы и т. п. Такой тип работы соответствует интровертированному складу натуры:
«…Я думаю, что я скорее (…я хочу, чтобы скромно слово прозвучало, без вызова), что я все-таки одиночка. За всю мою жизнь я в соавторстве почти ни с кем ничего не писал. Я помню, мы одну статью написали в соавторстве… И то мы работали так: он писал свою главу, а я свои главы, а потом то, что мы объединили, …слепили…. Это, наверное, максимум того, что я могу» [5].
Административных должностей не занимает и к ним не стремится. Может преподавать.
5. «Конфликтный тип». Желание сотрудничать при неумении строить отношения с коллегами. Пробивается сам — вынужденно — и в области развития идей может достичь хороших результатов; административное продвижение дается с трудом, независимо от уровня научных достижений. Отношения успешно строятся с подчиненными, учениками, в меньшей степени проявляющими критичность, соревновательность, демонстрирующими заинтересованность и уважение.
6. «Конформист». Нейтральные отношения с окружающими, отсутствие больших амбиций, равно как и больших достижений. В отличие от других типов, со своей работой непосредственно себя не идентифицирует, она ему безразлична.
В постперестроечное время появилась неограниченная возможность совмещать несколько мест работы, а также получать деньги от различных фондов на свою научную работу. Значительно увеличилось и количество рабочих мест для социологов. Отпала необходимость иметь постоянное место работы. В связи с этим увеличилось количество разнообразных вариантов и комбинаций мест работы, демонстрирующих связи работников с определенной организацией:
1. Респондент работает на одном месте продолжительное время (вариант — всю жизнь). Дела у него идут успешно, он является одним из ведущих сотрудников, входит в «костяк» организации. Сам определяет темы и направления исследований. Часто занимает административные посты, возглавляет какое-то подразделение. Как правило, параллельно работает еще в нескольких местах — преподает, консультирует, является сотрудником коммерческих социологических организаций и проч. Это люди среднего и старшего возраста, с достаточно высокой квалификацией и устоявшейся репутацией в профессиональных кругах. К этой же группе примыкают сотрудники «среднего уровня», не являющиеся «лицом» организации, но работающие в ней в течение длительного времени. При наличии нескольких мест работы данное место как наиболее стабильное и престижное они считают основным. Оно определяет их основную научную тему и основные научные контакты, его указывают при получении грантов и т. д.
2. Респондент работает длительное время в одной организации, хотя успехи и достижения у него здесь невелики. Направление работы определяется руководителем подразделения, он же старается в него «вписаться». Привязанность к организации связана с его малой востребованностью, неспособностью найти лучшую работу. Причинами могут являться недостаточно высокая квалификация, возраст, делающий такого сотрудника неконкурентоспособным, отсутствие необходимых профессиональных контактов, а также психологические особенности — неуверенность в своих силах, общая ригидность. Все это вынуждает его держаться за свою «нишу». Может иметь небольшие подработки на стороне или удовлетворяться основной зарплатой, видя преимущества такой работы в невысокой нагрузке, привычности, удобном графике работы. Как правило, к этой категории относятся люди «под 50 и старше».
3. Респондент ведет свою тему и связан с данной организацией до тех пор, пока это «работает на тему», переходя и одного места работы на другое. Вариант — выступает как «свободный художник», работая по временным контрактам и договорам, не привязывая себя ни к какой институции. Преимущества этого подхода — независимость, свобода маневра. Такую тактику используют люди молодые, уверенные в себе, находящиеся в состоянии творческого поиска (и/или поиска заработка при сохранении своей специализации).
4. Респондент не имеет «постоянных корней», места работы меняет достаточно часто, в зависимости от ряда условий: перспектив роста, оплаты и т. д. Может сочетать несколько равно значимых мест или иметь в данный период времени только одно место работы, если оно его устраивает и не оставляет возможностей для совмещения. Приспосабливается к тематике организации. При этом творческая личность может находить интерес в любом месте, увидеть предмет под углом своих научных предпочтений и специализации.
5. Последний тип, редко встречаемый, «горизонтальный»: человек находится в творческом поиске, не ограничивая себя какой-то темой или определенной предметной областью, и под свои изменяющиеся интересы подыскивает места работы (или учебы). Как правило, такая стратегия соответствует ограниченному периоду в жизни человека, переломным моментам в его карьере.
Уровень достижений научного работника может измеряться по ряду шкал. Среди них можно выделить: 1) научные степени, звания; 2) уровень квалификации; 3) научные должности, административные посты; 4) собственные научные достижения; 5) степень и тип известности, престиж в науке; 6) уровень доходов.
Выше уже отмечалось, что в тематическом биографическом повествовании респонденты исходят из существующей нормативной модели, в данном случае, «карьеры в науке» и желательного «образа себя». Поэтому выводы при анализе их интервью могут распространяться только на «лирического героя», а не на самого респондента. Так, люди, не имеющие официальных карьерных достижений, — степеней, должностей и проч., — интересующиеся «по внешним наблюдениям» «чистой наукой», могут говорить только о недостающих им деньгах, а люди, сделавшие прежде всего административную карьеру, достигшие определенных постов, имеют, как правило, обширный список печатных работ и рассказывают преимущественно о своих успехах в области идей. Для достижения объективного результата полезно было бы привлечь сторонних экспертов.
Рассматриваемые шкалы являются взаимосвязанными и взаимообусловленными, но связи между ними неоднозначны. Так, степени и звания призваны зафиксировать уровень квалификации, однако так бывает не всегда. Уровень квалификации не всегда коррелирует и с собственными научными достижениями, а уровень доходов — со всеми остальными показателями. Некоторые измерения имеют как формальные, так и неформальные показатели. К последним можно отнести известность в своей области, оценки коллег, наличие учеников, приглашения к совместной работе и т. д.
Соответственно, можно выделить несколько основных направлений (директорий) научных карьер: 1) развитие идей (собственно научная деятельность); 2) пропаганда научных идей (преподавание, издание журналов, организация семинаров и т.п.); 3) административный рост (управленческие функции); 4) бизнес в науке (продажа научного продукта). Карьера обычно движется одновременно по нескольким направлениям, сочетая в себе достижения по различным шкалам. Преобладающий тип карьеры может определяться комбинацией позиций по отдельным шкалам. Так, максимальные достижения по шкалам «квалификация» и «уровень доходов» говорят о преобладающей ориентации на бизнес-карьеру, «квалификации» и «собственных достижений» – ориентации на «чистую науку», «степени, звания» и «административные посты» – преимущественно на административную карьеру.
Очевидно, что упоминаемые респондентами в интервью события легко распределить по выделенным шкалам. Впоследствии возможна разработка схемы контент-анализа интервью с опорой на эти шкалы для построения типологии карьер.
С учетом временного распределения достижений по различным направлениям и наличия переломных, критических точек, «карьерных пиков», можно выделить следующие типы карьерных профилей:
1. Карьера движется зигзагами, представляет собой последовательность повышений и понижений в должности, однако имеет в целом постоянное направление развития. Понижения могут быть обусловлены как внешними факторами (сокращение рабочих мест, в советские времена — политическими, идеологическими причинами), так и внутренними (например, конфликтный характер), когда человеку приходится отступать на неподготовленную позицию.
2. Карьера имеет пик по всем измерениям, за которым следует плато или постепенное движение вниз. Работа рутинизируется, теряет инновационный характер, становится повторением стереотипных действий — стандартные исследования (повторяют или незначительно видоизменяют сделанное ранее), преподавание, редактирование, администрирование. Находящийся на этом этапе человек перестает рассказывать о содержании своей нынешней работы, даже если с энтузиазмом рассказывал о том, что делал раньше. Возможна переориентация на менее интеллектуальноемкие направления, а также выполнение административных функций.
3. Карьера развивается, пика нет (или существует пик только в некоторых из возможных измерений — степень, должность), человек активно продолжает научную работу, расширяя и углубляя сделанное ранее, охотно рассказывает о своих идеях и планах. Значение административной работы, преподавания, если они имеют место, не подчеркивается, второстепенно.
4. Карьера развивается, пика нет (или существует пик только в некоторых из возможных измерений), но при этом несколько меняются приоритеты. Достигнув определенного, достаточно высокого уровня, ученый начинает активную работу в другом направлении. Такая работа может быть направлена на формирование профессионального сообщества: преподавание, создание своей школы, журнала, организация конференций, постоянно действующих семинаров; возможна переориентация и на административную работу. При этом имеет место рост уже в новом направлении.
Почти во всех биографиях акцентированы факторы, способствующие и препятствующие развитию карьеры (ресурсы и антиресурсы). Среди факторов, воздействующих на карьеру научного работника, можно выделить факторы материальные, социальные и проч., а также личностные (способности, мотивация, общий тонус); зависящие и независящие от человека (случайности, политическая конъюнктура), постоянные и временные. К внешним факторам прежде всего относятся политические и экономические, действие которых связано с определенным периодом в истории страны и развитии социологии. «Мне исключительно повезло, что я уже не живу при советском режиме, всю отвратительность которого понимаю только сейчас. В биологических терминах его можно назвать рецессивным, то есть вырождающимся, тупиковым… А сейчас есть огромные возможности — это величайшее благо. Мы многому научились, в том числе и на огромных потерях — у всех практически они были. Но эти потери я воспринимаю как плату за экономическое образование, за те модели рациональности, которые сложились в рыночных условиях, когда преобладают отношения не подчинения и зависимости, а контракта и договора, взаимных обязательств» [7, с. 164].
Одним из основных внешних факторов советского времени была политическая конъюнктура, определяемая идеологической политикой в стране, а также внутренней политикой как в самой области, так и на уровне конкретных институтов и личностей, но, безусловно, «привязанной» к идеологии. Она определяла направление исследований. В биографиях социологов старшего поколения постоянно проходит тема приспособления к идеологическому режиму. При выборе новых тем и направлений, не совпадающих с каноническим марксизмом, требовалась определенная изворотливость, умение камуфлировать новое под «дозволенное» и принятое: «…Тогда была кампания за “коммунистическое отношение к труду” — именно потому и у нас тема называлась “Отношение рабочего к труду”» [9, с. 50].
При выборе новых тем и направлений, не совпадающих с каноническим марксизмом, требовалась определенная изворотливость, умение камуфлировать новое под «дозволенное» и принятое:
«Само понятие “образ жизни” было очень интересным. Этот неологизм выполнял роль Троянского коня в лексиконе марксизма, где существовали канонические категории производительных сил и производственных отношений, форм общественного сознания, политической организации общества — государства, партий, институтов. А когда “образ жизни” вошел в марксизм для обозначения форм повседневности, это означало явную ревизию марксистского учения. Со времен ревизионизма 1950-х годов прошло много времени, и теперь произошла своего рода реанимация ревизионистских традиций, но под другой одеждой. “Берегитесь пророков, приходящих в овечьей одежде”. Вот “образ жизни” и пришел в марксизм в “овечьей одежде”» [7, с. 147].
«Давление идеологии было, но преувеличивать его не следует. … Почти всегда можно было найти выход из положения. Так все и делали: сначала выбираешь цитату из Ленина, а потом пишешь то, что тебе нужно. Кто-то может интерпретировать это цитатничество как приспособленчество, но мы в действительности выбирали цитаты, которые соответствовали проблеме…» [ 10, с. 124].
При расхождении, даже незначительном, с официальной линией немедленно следовали санкции:
«Левада издал лекции, которые претендовали на теоретическое переосмысление марксизма.…Благодаря лекциям Левады формировалось понимание, что социология занимается обществом вообще, а не конкретным обществом, не конкретной формацией. Я думаю, это был главный идейный стержень его лекций, не говоря уже о массе ссылок на западных немарксистских авторов. Это в основном и вызвало тот удар» [9, с. 53].
Политическая конъюнктура могла складываться и благоприятно, как для развития научного направления, так и для карьеры конкретного человека:
«Я был как бы репрессированный, а после ХХ съезда нужно было утихомирить молодежь, сохранить контроль над ней. И тут моглипомочь фигуры, имеющие имидж либералов, гонимых — что-то в таком роде. Это была довольно циничная политика, выдвижение вот таких людей, теперь я понимаю. Ведь я был исключен из партии, восстановлен, а тогда началась реабилитация и все прочее» [9, с. 48].
Одним из важных личных социальных ресурсов в советское время было членство в партии, определенный партийный статус.
«Я был зам. главного редактора — это номенклатура ЦК КПСС.… Это давало мне независимость от местного начальства... Задача стояла в независимости и возможности работать так, как мне нужно, делать то, что я считаю целесообразным делать. … Но это …была независимость внутри этого политического института» [5].
В советское и перестроечное время для работы над более-менее нестандартной темой и просто для успешного продвижения требовалась поддержка сильного руководителя, «крыша». Это имело место на различных уровнях — и группы, и научного института в целом:
«…Директорский сектор был для нас крышей, которая спасала от жесткой (как я вскоре выяснил) линейной академической структуры: когда начальник распределял темы, заставлял тебя к какому-то сроку что-то делать…. Он [директор] вывел несколько молодых людей из жесткой академической системы, фактически сказал им: “Занимайтесь, чем хотите, вас никто не тронет”… Со стороны на нас косились, но ничего не могли сделать, потому что мы были прикрыты директором» [6, с. 189].
«Директором его [института] стал Гелий Черкасов… Главное его достоинство было в том, что он привлекал думающих людей, не завидовал им, в отличие от того же Руткевича…. Поэтому он постоянно устраивал совещания, дискуссии, в том числе и дома, обсуждали концепцию, программу института. … У него не было больших научных амбиций, мне кажется, но была амбиция представительская — создать крупный институт, возглавить его и дать свободу каждому. Пусть там расцветают все цветы, а он будет поливать их из лейки и прикрывать зонтиком от непогоды…. Мы понимали, что Черкасов — некий буфер между институтом и собственно властями — прикрывает нас от этих властей, создает возможность работать по своей программе» [9, с. 56–57].
В советское время, особенно в период становления социологии, очень важен был доступ к современной западной литературе, который имели немногие. В условиях тотального отсутствия информации о наработках западных специалистов это давало большие возможности для написания научных работ:
«Осипов обладал одним мощным преимуществом — он получал массу западных книг, чего мы в Ленинграде не имели. И просили у него эти книги. Причем, нас интересовали и теоретические, и методические, и методологические работы — в общем, никакой литературы не было, потому что ее просто не заказывали. Мы пытались заказывать через Финляндию и что-то получали. Но у Осипова обнаружился просто клад. … Я пришел к Осипову, мы немного поговорили, он пообещал, но ничего не дал. …. Когда я пришел в ИСИ, в Москву, я был просто потрясен тем, что важные для современной социологии знания известны одним сотрудникам и не известны другим. У нас считалось это почти преступлением. Если кто-то обнаружил в литературе или сам добыл нужную информацию, то был морально обязан сообщить ее другим» [9, с. 50].
Большое значение имели также социальное происхождение и особенно национальность. Например, евреи имели ограниченные возможности для карьерного роста: «Само слово “еврей” было паскудное» [5].
В качестве внешних общезначимых факторов выступало также ограниченное количество мест для работы социологов, запрет на совместительство нескольких мест работы и проч.
В настоящее время большинство этих факторов утратило свою значимость. На первое место вышли ресурсы социальные и личностные (безусловно, существенные и прежде).
Очень важным является наличие благоприятной, интеллектуальной профессиональной среды.
«…Были жесточайшие споры чисто теоретического и методологического порядка… Это действительно было очень плодотворное время… Редко бывает, когда идеи приходят каждую минуту и тут же их подхватывают, обговаривают…» [5].
«Я чисто один сидел и, надо сказать, страдал от невозможности обсуждений.… Все то время, особенно на последних стадиях, ощущался дефицит партнера, с кем можно было обсуждать…» [ 5 ].
Широкие профессиональные контакты облегчают поиск работы, карьерный рост. В свою очередь, это требует определенных личностных качеств, прежде всего, коммуникативности, неконфликтности, умения найти или создать себе группу поддержки.
«Хотя он очень много работает, он всегда останется невоспризнанным в силу своей позиции… Его коммуникация всегда латентно-конфликтная, он всегда ждет обиды какой-то и всегда думает о людях с плохой стороны — ну, этому всегда можно найти подтверждение, правильно?» [5].
Одним из позитивных факторов, при прочих равных условиях, является возраст (конечно, это не распространяется на специалистов высшего уровня). Молодые специалисты считаются более перспективными, их охотнее берут частные организации; существуют многочисленные программы поддержки «молодых ученых», включающие гранты, стажировки в зарубежных университетах и проч.
«В течение трех лет Шанин организовывал школы в Великобритании. Каждый год двадцать молодых социологов выезжало туда на три месяца. Что там происходило? Не только накачивание лекциями, книжками и прочее (хотя это очень важно). К нам приезжали десятки людей со всей страны читали лекции. Мы сидели в библиотеках. Нам давали немало денег на покупку книг, оплачивали поездки по стране, чтобы мы встречались с людьми. Это была мощная профессиональная и культурная школа» [6, с. 192].
К личностным ресурсам относятся, прежде всего, высокие интеллектуальные способности. Помимо таланта, успешных ученых характеризует ярко выраженная потребность в достижении:
«Многие уходили, очень талантливые люди. Им не хватало того, что я называю “драйвом”. Все остальное — частности. …Я довольно тонко чувствую в людях это начало. Умный человек без “драйва” уйдет, а человек, у которого бешеный “драйв”, останется. Были ребята очень талантливые…. Но у них не хватало одного — волевого усилия. Не ума, даже не смелости, а волевого усилия не хватает для того, чтобы создать некий связный продукт и выдерживать эту, в какой-то степени бессмысленную, деятельность. Бессмысленную в том смысле, что она “самообосновывающаяся” и может держаться только на волевом усилии, на которое ты способен или не способен. Те, кто оказался неспособными, ушли» [6, с. 199–200].
Эта потребность проявляется, прежде всего, в напряженной работе:
«Я работал как сумасшедший, сутками…. Я стал очень много писать, даже фантастически много. Уже в первый год у меня было 3 публикации, потом 4, 5, 6. В 77 году, когда я защищал диссертацию, считалось, что я перспективный трудолюбивый человек» [5]. «…Я стал читать как сумасшедший. Я брал книги из хорошей домашней библиотеки Шкаратана, ходил в Ленинскую библиотеку… Брал отпуска или командировки, ездил в академический пансионат на неделю, на десять дней, набирая с собой книги и читая с утра до вечера. Именно с утра до вечера. Выбегал на лыжах, возвращался и читал, конспектировал. Это “систематическое самообразование” продолжалось у меня несколько лет… Поняв, что у меня с английским плохо, я начал систематично, со звериным упорством, заниматься языком, и в течение двух лет потратил много времени, но язык поднял… Я наметил себе … систематическую программу — широкую программу чтения, которая состояла исключительно из хороших книг, а не выбранных случайно. Я с бешеным упорством начал интенсивно реализовывать эту программу» [6, с. 192–193].
Многие респонденты отмечают недостаточность своих знаний, особенно те, которые не имеют базового социологического образования. Им приходится постоянно доучиваться и переучиваться — читать иностранных авторов, изучать математику, статистику и проч.:
«У меня здесь не хватает образованности в значительной степени. Во-первых, это обусловлено моими существенными пробелами в математике. Я в лучшем случае самоучка в этом деле. Я беру книги, пытаюсь до одурения в них вникнуть, читать. Если бы мне кто-то объяснил, мне бы пришлось потратить полчаса, а так мне приходится тратить огромное количество времени, и то я не все понимаю» [5].
«Началось мое очередное самообучение. Первое самообучение было связано для меня с освоением социологии, второе — это математика (пришлось курс высшей математики пройти, чтобы общаться с нашими специалистами), потом психологию изучала… Зато я пропустила языковую подготовку. … Когда открылись возможности профессионального общения с западными специалистами, я была вынуждена изучать национальную проблематику по новому для себя кругу источников. Сегодня иным способом невозможно поддерживать профессионализм… Я всегда находилась в процессе самообучения» [10, с. 126].
«Мы все — самоучки в социологии. В английской “Таймс” было опубликовано интервью с Ядовым под заголовком: “ Self - made sociologist ”. Сначала я решил, что это обидно — “самоучка в социологии”. А потом вник в семантику английского и понял, что это скорее комплимент и речь идет о человеке, который сам себя сделал таким,какой есть. Значит, наше поколение не должно стыдиться своей недообразованности. Нас не образовывали в своей профессии» [9, с. 61].
Работа у успешных ученых занимает все время, как рабочее, так и нерабочее, определяет общие жизненные интересы, тип общения :
«У меня идет чудовищная борьба за время, связанная с не менее чудовищной рационализацией ритма работы, когда пытаешься стиснуть, отвоевать себе не только дни, а часы. …Сейчас в этом смысле у меня период просто критический» [6, с. 196].
« Я же стал заложником институций, которые сформировались вокруг меня, отчасти, может быть, благодаря мне, отчасти — моим коллегам. У меня сложился определенный круг общения, выйти за который я уже не могу, — любой выход за его пределы означает просто расширение его границ и вместе с тем конституирование этих границ. У меня нет никаких интересов вне этого круга. Вообще нет» [7, с. 160].
Однако наличие всех этих качеств еще не гарантирует успеха. В области «чистой науки» нет обязательного, «неотвратимого» вознаграждения за приложенные усилия, взаимно однозначного соответствия между личностными свойствами человека и получаемым им результатом:
«…Наша работа очень близка литературной. Можно ли научить человека быть писателем? Наверное, нет. Также вот и заниматься социологической работой научить нельзя. Так что наша специальность очень неблагодарная. Я бы сказал — это не специальность пока. Наше ремесло — вообще рискованное дело» [7, с. 163].
В общем можно заметить, что в биографических материалах младшего поколения возникает своеобразная семантика «инициативности» и личных достижений. Отчасти это находит выражение в снижении удельного веса институциональных описаний и повышении удельного веса личных достижений, а также неформальной научной коммуникации. Возникает также специфическая для биографического жанра доминанта авантюрности в построении жизненной стратегии. Ошибки и неудачи уже не снижают самооценку, а рассматриваются как необходимое звено в серии проб и ошибок. Появляется новый «герой»-авантюрист, «путь в науке» диверсифицируется, и повествование распадается на несколько сюжетных линий, соответствующих сферам проб и ошибок: социология может сочетаться с журналистикой, искусством, литературой, художественным переводом и т. п. По всей вероятности, происходит смена институциональных образцов, регламентирующих биографические повествования: «Я» (как институт) все более преобладает над требованиями «места занятости». Соответственно возникают широкие возможности горизонтальной и вертикальной мобильности в научных карьерах.
Литература
1. Винокур Г.О . Биография и культура. М.: Русские словари, 1997.
2. Бергер П. Приглашение в социологию. М.: Аспект Пресс, 1996.
3. Грушин Б.А. Горький вкус невостребованности // Российская социология 1960-х годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. Г.С. Батыгин. СПб.: Изд-во РГГИ, 1999.
4. Левада Ю.А. «Научная жизнь — была семинарская жизнь» // Российская социология 1960-х годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. Г.С. Батыгин. СПб.: Изд-во РГГИ, 1999.5. Архив интервью сектора социологии знания ИС РАН.
6. Радаев В.В. «…Заниматься неутилитарными вещами» // Социологический журнал. 2000. № 3/4.
7. Батыгин Г.С. «Никакого другого пути я даже помыслить не мог…» // Социологический журнал. 2003. № 2.
8. Батыгин Г.С. Карьера, этос и научная биография: к семантике автобиографического нарратива // Моральный выбор. Ведомости. Вып. 20 / Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карноухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2002.
9. Ядов В.А . «Мы все — самоучки в социологии» // Российская социология 1960-х годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. Г.С. Батыгин. СПб.: Изд-во РГГИ, 1999.
10. Дробижева Л.М. «Я всегда находилась в процессе самообучения» // Социологический журнал. 2001. № 4.