ИЗ РУКОПИСИ ПЕРВОГО ВАРИАНТА КНИГИ А. АЛЕКСЕЕВА

«ДРАМАТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ АУТОРЕФЛЕКСИЯ » (2001)

…Глава 24-я, уводящая в далекое прошлое и намекающая на связь времен и поколений

Эта глава в окончательный вариант книги: А. Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005, — не вошла. В центре настоящей, эксклюзивной сетевой публикации – опыт СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ, написанной автором в 1997 г ., а также некоторые материалы, посвященные моему прапрадеду П. П. АНОСОВУ.

А. Алексеев. Март 2007

 
КОРНИ И ВЕТВИ (XVIII — XXI век)

Содержание

24.1. Фамильная ценность и семейная память (к постановке вопроса)

24.2. Коротка моя память... (о моих родителях — для моей дочери)

24.3. Творец русского булата (авт. — Н. Косиков)

24.4.  Краеведы  Златоуста в поисках потомков  П. П. Аносова (авт. — А. Козлов)

24.5. Изобретатель "огненных машин" Л. Ф. Сабакин (авт. — А. Козлов)

24.6. Праправнук П. П. Аносова — в поисках своей прабабушки 

24.7. Историко-генеалогические раскопки продолжаются (авт. – А. Козлов, А. Алексеев)

24.8. Две судьбы: Пушкин и Аносов (авт. — А. Козлов)

24.9. «Деятельная и полезная жизнь…». Из журнала «Сын Отечества», 1851 г .

20.10. В начале было слово... (Ольга Новиковская)

Приложение: Эстафета памяти. Ресурсы, нормы и эффекты автобиографического повествования

Еще одно последнее сказанье...

А. С. Пушкин ("Борис Годунов")

"Все — мое", — сказало Злато,

"Все — мое", — сказал Булат...

А. С. Пушкин

...Оставалось прокладывать новый путь.

П. П. Аносов ("Горный журнал", 1841 г .)

 

24.1. Фамильная ценность и семейная память

(к постановке вопроса)  

[Ниже — тезисы доклада на межвузовской конференции «Экология социально-антропологических процессов» в марте 1988 г . Опубликованы в: Дом человека (экология социально-антропологических процессов). СПб.: Институт биологии и психологии человека, СПбГУ, 1998. – А. А.]

1. «Фамильная ценность» — термин, пока не обретший научного статуса в науках о человеке. В это понятие мы вкладываем ту составляющую материально-духовной среды или экологии человека, которая позволяет личности идентифицировать себя в качестве представителя определенного рода (родов) и звена в цепи семейных поколений. Принципиальное значение здесь имеет именно осмысление, осознание соответствующих материальных или информационных объектов в качестве фамильной ценности, т.е. наличие ценностного отношения личности к ним.

2. Существенным для понимания специфики феномена фамильной ценности является вычленение в ценностном сознании субъекта особой сферы или слоя — назовем это «семейной памятью». Этот слой нередко оказывается весьма тонким (говоря попросту — «короткая семейная память»). Скажем, человек является обладателем вещи, доставшейся ему от предков, но не знает «истории» этой вещи. Или: человеку неизвестно, кто же из его старших родственников изображен на фотографии, хранящейся в семейном альбоме.

3. Личностное осознание субъективной значимости объектов-носителей фамильной ценности сплошь и рядом приходит к человеку достаточно поздно, когда старших уже нет в живых, и «спросить не у кого». Устные биографические рассказы родителей стираются в памяти детей, в свое время не придавших этому значения. Порой полученная младшими от старших информация трансформируется в «семейное предание» (не поддающееся проверке).

4. В последнее время усилился интерес к биографическим методам в социологических, культурологических, этнографических исследованиях. Мемуарный, «житийный», документальный жанры становятся все более популярными в литературе и публицистике. При этом делается упор на историко-культурной ценности соответствующих текстов. Хочется, однако, подчеркнуть экзистенциальную значимость фамильной ценности и семейной памяти для конкретных лиц, которые, при неразвитости интереса к своему происхождению, своим корням, часто оказываются в положении «Ивана, не помнящего родства».

5. Автору этих строк довелось консультировать составление ряда «семейных хроник». Их инициаторами были уже немолодые люди, осознавшие свою ответственность за сохранение памяти о своих предках для своих потомков. Это оказалось достаточно трудной задачей. Следует заметить, что работа эта оказалась бы куда более эфективной, если бы была предпринята составителями семейных хроник в более молодом возрасте.

6. Во всякой семейной хронике обычно представлены два пласта информации. Первый — «генеалогическое дерево» и хотя бы минимум информации о предках, которых пишущий хронику в живых уже не застал. Здесь он опирается на сохранившиеся документальные свидетельства и рассказы старших. Другой пласт — личные впечатления и воспоминания, относящиеся в первую очередь к собственным родителям. Здесь возникает особая проблема моральной ответственности за сохранение информации, которой располагает только данный индивид и которая исчезнет невозвратно, если не будет транслирована младшему поколению.

7. Заслуживает постановки вопрос о воспитании в младших поколениях не просто "уважения к старшим» и «заботы о стариках», а внимания к ним, в частности, как к носителям семейной памяти. В идеале, не старшие, а младшие должны быть инициаторами того, чтобы эта память не оказалась утраченной. Способы культивирования фамильной ценности могут быть самыми разнообразными (включая современные технические средства). Но общение поколений должно включать ценностно мотивированный запрос младших на семейную память.

8. Представляется необходимой пропаганда сохранения личных архивов в семьях. Здесь не идет речь об архивах «выдающихся людей» (которые имеют шанс получить государственное хранение и т.п.). Не только фотографии, но и всевозможные документы, письма, иногда — дневники, любые письменные свидетельства, оставшиеся от покойных, заслуживают сбережения детьми, внуками. К сожалению, материальные ценности ныне наследуются куда охотнее, чем ценности, имеющие духовное значение. Отношение к последним часто оказывается варварским.

9. В заключение, отметим, что проблематика, обозначенная в настоящих тезисах, пока не стала предметом специального научного рассмотрения, в частности, в социологии и культурологии. Здесь необходимы и теоретические анализы и эмпирические исследования.

Как нам представляется, понятия фамильной ценности и семейной памяти поддаются операционализации в практике массовых опросов и систематических наблюдений. В целом, вырисовывается комплексная — культурно-историческая, гуманитарно-экологическая и междисциплинарная научная проблема.

Февраль 1998 

...Не мог и не может быть полноценным человек с советским сознанием, история для него плоска, а природа декоративна... За идеями о всемирных революциях и биографиями вождей, в непонятной погоне за тем, что что-то должно быть с нами, но которого все нет, почти весь этот XX век дышали мы не реальной историей и реальной природой, но какой-то проекцией, каким-то отторжением собственной нетерпимости, собственного насилия и одновременно собственной трусости, даже рабства: душно, нежизненно!

Рано или поздно нечаянный свежий воздух опьяняет ненасытностью, простором... Ну, разве не естественно знать реальную жизнь своих родителей и далее, по генеалогии, своих предков? Разве от подобного знания не будет естественным чувство собственного достоинства и собственной ответственности?..

А. Н. Марасов. И звук, и свет. Ульяновск, 1997, с. 134-135

24.2. Коротка моя память...

(о моих родителях — для моей дочери)

[Ниже – опыт семейной хроники автора, написанный в 1997 г . Первоначально в составе данной главы книги предполагалась публикация семейной хроники в сокращении. Здесь эта хроника приведена целиком. Примечания – курсивом – относятся к 2001 г ., что специально не оговаривается. Современные примечания помечены: «Март 2007».- А. А.]

Моей дочери Ольге, в день ее 37-летия, 21 сентября 1997 г .

 

Содержание

Введение

1) Эксперимент над собственной памятью

2) Родительская родословная. П. П. Аносов

3) Мой дед Петр Михайлович Пузанов

4) Когда меня еще не было... Девические годы матери

5) Материнское воспитание. Как я выучил французский

6) Инженер, кандидат наук В. П. Пузанова

7) Родительская семья. Круг родственного общения

8) Сын — студент. Автомобильные путешествия

9) Сын вырос. Кончина матери

10) Отношения с отцом. Смерть отца

11) Мои родственники: ровесники и младшие

12) Переплетение судеб. 22 июля 1984 г .

13) «Любовь к отеческим гробам»

14) Недавно в Сиверской (могила не моей бабушки)

15) «Круговращение добра»

Заключение

5.07.97. Введение

Родители (пока не впали в детство) обычно мудрее своих детей. Это заметно, поскольку сравнивают их в одной "хронологической точке" (в определенный, общий для тех и других момент исторического времени).

Родители, на данный момент, прожили дольше, пережили больше... Это — их естественное «преимущество» перед детьми. Но дети часто мудрее своих родителей, если сравнивать их с родителями, когда те были в их (детей) нынешнем возрасте. Ибо они (родители) тогда еще не прожили того отрезка исторического времени, который суждено было, к настоящему моменту, пережить и им, и детям (пусть одним — в зрелом возрасте, а другим — еще в детском).

Мне, может быть, и есть чему поучить мою дочь сегодня, в июле 1997 г . (мне — 63, а ей — 36). Но, полагаю, в мои 36 (в году 1970-м, как нетрудно подсчитать), мне можно было бы и «поучиться» у нее сегодняшней.

Детям порой бывает отмерен больший срок жизни, чем родителям. Срок жизни может зависеть от эпохи. Например, многие люди моего поколения (поколение предвоенных детей) помнят (если помнят!) только молодых родителей, рано ушедших из жизни. Но меня судьба раннего сиротства миновала. Я больше помню своих родителей уже немолодыми людьми. (Позднейшие впечатления, возможно, способствуют стиранию или искажению ранних). Я вообще более или менее отчетливо помню, в частности, свою мать не раньше ее 40-летнего возраста. Тут дело еще и в том, что я был относительно поздним, хоть и единственным ее ребенком.

Мать умерла в 1963 г ., в 63-летнем возрасте (когда мне было 29). Отец умер в 1974 г ., в 70-летнем возрасте (когда мне было 40). Ушли из жизни и все остальные родственники старшего поколения. Давно уж нет маминых сестер (моих теток). А родственников отца я практически никогда не знал.

И вот сегодня, в свои собственные 63 года, я оказываюсь едва ли не старшим из рода Пузановых (фамилия моей матери) [на самом деле, старшим является И. Д. Пивен; см. ниже. — А. А.], а из рода Алексеевых (фамилия моего отца) — так даже и не знаю...

Ныне дочь моя, в свои 36 (а вообще-то и раньше!) спрашивает меня, как старшего: Откуда ты? Откуда я сама? Бабушку (мою мать) Варвару Петровну Пузанову она помнить с 2-х летнего возраста не может. Не знаю, помнит ли деда (моего отца) Николая Николаевича Алексеева (после смерти матери у него была новая семья, и мы с ним последнее десятилетие его жизни общались мало).

В общем, спросить моей дочери больше некого! И спрашивает она вовремя (пока есть кого...). А вот я вовремя не спросил, ни в свои 26 лет, ни в свои 36. Ни пока мать была жива, ни пока отец. И это — предмет укоров моей совести. Что-то, может быть, и помню... Точнее помнил (то, что само в уши текло, да само и вытекало; ведь не запоминал!). Забыл больше, чем помню сейчас.

Так кто же мудрее из нас: я — в своем, тогда уже вполне зрелом, возрасте, или моя дочь Ольга Андреевна Новиковская (в девичестве — Алексеева), сама теперь уже мама двоих детей (моих внуков), Ивана и Егора? Могу, конечно, ее поучить теперь, но скорее собственным отрицательным опытом. Покаянная — эта моя записка!

Должен был бы знать, а не знаю... Должен был бы помнить, а не помню. Благодарю мою дочь за то, что не повторяет этой моей ошибки. (А какие-то другие ошибки, возможно, повторяет; а иные жизненные ошибки есть на ее счету и свои, «оригинальные»).

Итак, короткая у меня память! Своей короткой памятью буду сейчас с дочерью делиться.

* * *

Есть одно утешение, может быть, и не такое уж слабое. Кроме "короткой" памяти, есть еще какие-то мамины вещи, книги, документы и, как во всякой семье, фотографии. Когда мама умерла (а мне, напомню, было тогда "всего" 29 лет), я все это забрал из родительского дома, поскольку отцу они были не очень нужны. И, при всех своих сменах места жительства, сохранил. Что-то и разбазарилось за 30 истекших лет. Но — не фотографии, и не документы!

Кое-какие «семейные реликвии» — сейчас уже у дочери. Большая часть — пока у меня. Иногда я их беру в руки, с некоторых документов даже сделал ксерокопии. Увы, как и в почти любом семейном альбоме, есть фотографии, на обороте которых нет даты. Есть лица, забытые мною, сегодняшним, и даже такие, которых никогда не знал.

Если когда-нибудь соберусь (а надо!) как следует разобрать этот семейный архив, то я буду по отношению к нему скорее в роли "изыскателя", чем "воспоминателя". Но в таком случае, это не самое срочное дело... А вот записать, что помню, надо именно сейчас, не откладывая. Этим и займусь.

* * *

Прочитал написанное выше моей жене, Зинаиде Глебовне Вахарловской. Ей понравился этот зачин. Зина удачно резюмировала мое предыдущее рассуждение афористической репликой: «Дети старше нас, потому что они младше нас...» («Младше» или «моложе»? Грамматически правильнее последнее. Но «младше» тут звучит лучше, а главное — точнее).

Глава 1. Эксперимент над собственной памятью

Итак, «короткая память»... При моей привычке (и даже страсти) к построению «моделирующих ситуаций» и личностному экспериментированию (см. «Драматическую социологию»), придумал я — строго («экспериментально») разделить то, что пока сохраняет моя активная, «живая» память, и — то, что могу извлечь из документов (может быть, даже и вспомнить, извлечь из собственной «пассивной» памяти, заглянув в пожелтевшие листки).

Я предполагал сочинять эту записку на кордоне Кавказского заповедника (куда мы с Зиной каждый год ездим в отпуск). То есть — без всяких «подсобных материалов».

Но вот, случилось написать эту преамбулу за несколько дней до отъезда на Кавказ, еще в Петербурге, когда семейные альбомы и папки с документами — вот они рядом, на полке. Но раскрывать их сейчас некогда, да и сознательно не буду.

(Разве что, «для контроля» возьму с собой ксерокопию последней из маминых автобиографий; впрочем, там лишь сугубо деловая информация, своего рода послужной список).

Так что «эксперимент над собственной памятью» останется почти чистым, не замутненным документальными разысканиями и консультациями.

Вот вернусь с кордона, с исписанной ("из головы") тетрадкой, и наберу текст на компьютере. А уж в компьютере — что хочешь делай (не разрушая первого варианта): хоть "приложения" пиши, хоть вставки делай, хоть документальные ссылки. (Не спеша, по мере розысков).

Можно эту работу (дополнения, уточнения) продолжать сколь угодно долго. И прервать когда угодно (пускай потом младшие поколения довершают). Зато, хоть короткая, хоть бедная, но живая моя память, не исчезнет, уцелеет — уже как документ.

[10.07.97. Сейчас, когда текст вчерне написан уже на добрых ¾, окончательно прояснилась моя «технология».

Я вовремя догадался датировать свои записи — по мере написания кусков (см. ниже). А вставки — хоть компьютерные, хоть рукописные — тоже буду датировать. Так же и фактические (не стилистические!) исправления (ведь сейчас я слишком часто вынужден писать: «кажется», «примерно», «точно не знаю», а кое-где удастся потом внести определенность.

Итак, мое повествование будет разворачиваться как бы в двух временных пластах. Один — хроникальный (биографический, хронологический). Другой — современный (разворачивающийся в «удлиняющейся» памяти).

Первый пласт относится в основном к фактам, второй — к наращивающемуся воспоминанию и размышлению.

Следить полезно за обоими пластами. Так, эти строки — в квадратных скобках — я пишу четыре дня спустя после написания первоначального текста. А какие-то другие вставки (тоже в квадратных скобках), может быть, возникнут через несколько лет. И будут, соответственно, датированы].

* * *

[Продолжение текста, написанного 5.07.97. В дальнейшем таких оговорок после вставок в квадратных скобках делать не буду].

Еще одно (может, и не последнее!) предварительное замечание. Отчего же вдруг задумался я над этими вопросами? Что подтолкнуло? Или — что "подвигло"? Ну, одно из обстоятельств я уже назвал: моя дочь Ольга меня к этому стимулировала. Вообще-то, уже не впервые... Она еще лет пять-десять назад пыталась рисовать генеалогическое дерево (и отцовское, и материнское: ее мама – Елена Ивановна Алексеева, в девичестве – Ларионова). Да куда-то это «дерево» потом запропастилось.

А тут возникли новые поводы... Мой старший внук состоит в каком-то кружке, где предлагают подросткам [14-15 лет. – А. А.] о своих предках рассказывать (такой прогресс в современной внешкольной педагогике!). А внуку Ване есть чем «похвастать»: знаменитый русский металлург, изобретатель русского булата Павел Петрович Аносов (читай о нем во всех энциклопедиях) доводится ему, сейчас соображу — если мне пра-прадедом, то Ване, стало быть — пра-пра-пра-прадедом.

Вот только неясно, которая из дочерей П. П. Аносова вышла замуж за Михаила Пузанова и родила моего деда (а Ваниного пра-пра-пра-прадеда) Петра Михайловича Пузанова.

Ну, на Ваню, как на исследователя своей родословной, рассчитывать пока не приходится. Отправилась моя дочь Ольга сама в музей П. П. Аносова, при Санкт-Петербургском горном институте. Звала и меня, да я уклонился…

С другой стороны, включилась в это дело Олина мама, Елена Ивановна (моя бывшая супруга — первый брак; с нею у нас еще 30 лет назад супружеские отношения сменились на «братски-сестринские»). Елена Ивановна, вообще, Бабушка с большой буквы (очень активная в решении всех внуковых проблем). В данном случае она произвела разыскания в Российской национальной библиотека. И многое стало известно насчет потомков П. П. Аносова, кроме — пока что, увы! — особо интересующего нас факта о моей прабабушке.

В общем, вот так вот устыдили дочка и ее мама — меня, "не помнящего родства".

* * *

Другим стимулом была «семейная хроника Гудковых» (девичья фамилия матери моей жены Зины).

В отличие от меня, единственного сына своих родителей, у Зины две сестры (младших) и брат (старше ее). А родительские семьи как ее матери (ныне покойной Ольги Константиновны Вахарловской, в девичестве — Гудковой), так и отца (ныне здравствующего Глеба Анатольевича Вахарловского) [Г. А. Вахарловский скончался 9 октября 1998 г . — А. А.] были многодетными.

Зина не застала в живых ни деда, ни бабушку, по материнской линии, но всех их восьмерых детей (своих тетушек и дядей) она хорошо помнит, а две тетушки — еще и здравствуют.

Не беднее родственниками моя жена и по отцовской линии. И именно она (в свои 45-50 лет она оказалась уж всяко мудрее меня 30-35!) подвигла своего отца Глеба Анатольевича написать воспоминания. Тому, в его почти 90 лет, есть что вспомнить, и не только про себя самого (его имя можно найти в Большой советской энциклопедии, в статье под названием «Док»; Г. А. Вахарловский был проектировщиком крупнейших судостроительных заводов).

Тем более, что уже давно Глеб Анатольевич пишет исторические труды (по истории российского флота и судостроения). Сейчас сам писать уже не может (стало плохо со зрением), и потому — диктует своей дочери Светлане (Зининой сестре). Вот так и надиктовал он свои воспоминания на 200 рукописных (красивым Светланиным почерком) страниц, под названием «Семейный альбом Вахарловских».

Прочитала Зина, и стало ей обидно за свою маму и за ее род Гудковых, о котором там — почти ни слова. Да и в собственной семейной хронике Вахарловских есть у Глеба Анатольевича заведомые пробелы и неточности (иногда и нечаянные бестактности.

Написано пером – топором не вырубишь. Пришлось Зине писать приложение к воспоминаниям своего отца.

Тем более, что среди трех сестер (дочерей Г. А. Вахарловского) кому как не ей писать про мать Ольгу Константиновну... Ведь Зина — старшая.

Так возникла рукопись, которую здесь не буду ни пересказывать, ни рецензировать, а просто приложу копию, как некий образец: вот как можно (пока еще не поздно!) писать «семейную хронику». [Эта работа называется: «О моей матери, о моих родственниках и о себе самой» (1997). — А. А.].

Ну, жене-то я помог оставить для ее дочери Любови и ее детей (Зининых внуков) документированную память о матери и отце. А сам-то, что же?

Тут я понял, что писать эту хронику (о моих родителях — для моей дочери) надо поскорее. Ведь память с годами не удлиняется, а еще больше укорачивается...

* * *

6.07.97.

И все же — не только "внешние" стимулы, поводы, обстоятельства подтолкнули. Было и какое-то внутреннее созревание... (Хотя, поди разберись, где тут внутренее, где внешнее!).

В позапрошлом (1995-м) году состоялся, наконец, мой формальный, а не только фактический развод, жилищный размен и разъезд с моей бывшей супругой (не Олиной мамой, а другой — второй брак) Нелли Алексеевной Крюковой.

Всякий жилищный переезд — веха в жизненном пути российского (в отличие, скажем, от западного) человека. У меня таких жизненных вех было — порядка пяти. При переездах обычно что-то ломается, что-то теряется, а что-то выбрасывается. В 1995 г ., в возрасте 61 года, я не выбросил ничего!

По счастью, в нашей с Зиной нынешней петербургской «берлоге», хоть это и только комната в коммунальной квартире, удалось кое-как разместить все, что у меня накопилось за жизнь.

Упаковывая старые книги, бумаги, фотографии, я заново открыл для себя, в частности, гимназический альбом моей матери. В таких альбомах, в традиции еще прошлого века, было принято у барышень писать друг другу задушевные пожелания и любимые стихи.

Я потом, может, расскажу отдельно об этом альбоме с записями педагогов и выпускниц Екатерининской женской гимназии Петрограда. <...> Сейчас же в этой (затянувшейся уже, пожалуй) преамбуле ограничусь упоминанием о существовании альбома и о том импульсе, который он дал мне, в частности, для настоящего сочинения.

Разумеется, при переезде "всплыло" и кое-что другое — такое, о чем (как и об этом альбоме) помнил только, что "где-то должно быть". Теперь положил так, что сразу найду, при надобности...

Вот так "удлинялась" моя короткая память.

* * *

Пора заканчивать "экспозицию". Но — еще одно предуведомление.

В хронике семьи Гудковых — был избран прием рассказа о родственниках сквозь призму истории собственной жизни. И не ради авторского (З. Г. Вахарловской) самоутверждения. А потому, что жизни родителей и детей неизбежно переплетаются — и биографически, и, так сказать, концептуально.

Так писать семейную хронику — оправданно, и даже оптимально для случая, когда родители еще живы, или ушли недавно.

Что касается меня, то я собираюсь так или иначе рассказывать здесь о себе — не далее конца 60-х — начала 70-х гг. То есть до того (примерно) 35-летнего возраста, которого достигла сегодня моя дочь.

Было потом много всего… Но, во-первых, уже описано (хотя бы в упомянутой выше «Драматической социологии"), которая в этом году, похоже, выйдет в свет и я, разумеется, дочери подарю [имеется в виду книга: А. Н. Алексеев. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего)». Кн. 1- 2. М .: СПбФ ИС РАН, 1997. – А. А.]. А во-вторых (и это главное!) — не имеет прямого отношения к заданной самому себе теме.

Ситуация для самого себя, пожалуй, не выгодная. Ибо сам себе в детстве я вовсе не нравлюсь («не уважаю» и «не люблю» себя тогдашнего). И вспоминать о себе вроде было бы незачем, если бы не долгосрочная родительская инвестиция в те годы.

Эффективность этого родительского вклада сегодня, разумеется, тоже не очевидна. Но вложено было немало...

 

Глава 2. Родительская родословная. П. П. Аносов

Итак, родился я, как мой дочери известно, 22 июля 1934 г., в Ленинграде.

Я был первым и единственным ребенком у моей матери. (У моего отца поэже был еще внебрачный ребенок, моложе меня лет на 15-20, но я его никогда не видел, и даже не уверен в поле; кажется — мальчик).

Так или иначе, родных (в полном смысле слова) братьев и сестер у меня не было.

Моя метрика (свидетельство о рождении) сохранилась в моем домашнем архиве.

* * *

Моя мать Варвара Петровна Пузанова родилась в 1899 г. (17 декабря).

Мой отец Николай Николаевич Алексеев родился в 1904 г. (17 мая).

Мать была родом «из дворян» (в анкетах, т. е. листках по учету кадров прежних времен, она писала о своих родителях: "сословие — дворянство"). Отец — «из крестьян» или «из мещан» (скорее последнее, т. к. его родители жили в г. Рыльске, Курской губернии).

Теперь обращусь к родословным моих родителей.

* * *

Из родословной отца мне известно настолько мало, что может уместиться в нескольких строчках. Моего деда (родителя моего отца), очевидно, звали Николаем. Род занятий и годы его жизни — мне неизвестны. Моя бабушка (мать отца) — Наталья Николаевна. Сохранилась довоенная фотография, где она со мной, ребенком. Я ее — не помню. Годы жизни бабушки мне также неизвестны.

У отца были брат Иван Николаевич и сестра Анна Николаевна. Я их не знал, и если и встречался, то в очень раннем детстве. (Кажется, ребенком родители возили меня в Рыльск).

Может показаться удивительным, но я сейчас не могу припомнить даже, кто из детей моего деда по отцовской линии был старшим, кто младшим (хоть раньше, кажется, я это знал). Вроде Анна Николаевна была старшей. А Иван Николаевич вроде моложе отца. Но это я сейчас почти наугад говорю.

Я не знаю, где жил дядя Иван Николаевич до войны. Возможно, в Рыльске. Не знаю, чем он занимался. Ничего не знаю о его семье. Кажется, он был репрессирован, сослан в Казахстан. Откуда-то всплывает в памяти название города — Чимкент. Может, туда был сослан Иван Николаевич? Когда — до войны, после войны?

Интересно, с каких пор мне это стало известно? Предполагаю, что уже после моего поступления в институт (в 50-х гг.). Кажется, отец переписывался с братом. Но я не уверен в этом.

А сестра отца (моя тетя) Анна Николаевна уже после войны жила где-то то ли в Рязанской, то ли в Московской области. Ничего не знаю о ее семье. Кажется, уже в 60-х гг., когда мы с отцом почти не общались, он ездил туда к сестре, в гости.

Что я могу утверждать с уверенностью, так это то, что ни Иван Николаевич, ни Анна Николаевна у нас дома в Ленинграде на моей памяти, т. е. после войны, не были ни разу.

[10.07.97. В 50-х гг. мы с отцом и с матерью объездили на собственном автомобиле всю европейскую часть страны. Город Курск лежит на трассе Москва-Симферополь, хорошо нам знакомой. Родина отца — г. Рыльск — чуть в стороне, но, по-моему, мы ни разу не заезжали туда. Не возникало даже разговора, чтобы навестить кого-либо из отцовых родственников, где бы они ни жили].

Вообще, тема родственников моего отца либо не обсуждалась родителями при мне, либо это начисто выветрилось из моей памяти. Родственные связи по отцовской линии не просто оборвались для меня. Этих связей для меня — никогда не было! (Может быть, какие-нибудь сведения еще всплывут при разборке маминого архива. Да вряд ли...).

Можно упрекнуть в этой противоестественной ситуации моих родителей. Отца, в частности. Но лучше упрекну самого себя. Уж достигнув 40-летнего возраста, можно было и поинтересоваться у 70-летнего отца... Чтобы хоть было что самому в 63 года сообщить своей 37-летней дочери.

Вот и вся моя память о родительской семье и родственниках моего отца Николая Николаевича Алексеева. Не «память», а «чистый лист»... Стыдно!

* * *

Теперь — из родословной моей матери Варвары Петровны Пузановой. Здесь — уже не «чистый лист». Но память и тут с провалами.

Мой дед Петр Михайлович Пузанов (1862-1935) происходил от соединения двух дворянских родов: Пузановых (ударение на последнем слоге — ПузанОв) и Аносовых. Сохранилась стеклянная дворянская печать Пузановых (с чуточку оббитым краем), предназначавшаяся, вероятно, для оттиска на сургуче. Эту семейную реликвию я уже передал дочери.

Об отце деда (моем прадеде по материнской линии) я ничего не знаю, кроме имени (Михаил Пузанов). Мать же деда (моя прабабушка) была одной из дочерей Павла Петровича Аносова (известный русский металлург, которого я упоминал выше). Имени моей прабабушки (дочери П. П. Аносова) я не знаю, но, думаю, это можно установить, путем библиотечных и архивных разысканий, которые уже начала мама моей дочери (Елена Ивановна Алексеева).

Поскольку дело касается генеалогии и родственной связи с исторической личностью, требуется особая щепетильность и скрупулезность в установлении факта родства. Откуда я это знаю?

Во-первых, мне неоднократно говорила об этом моя мать. Но при отсутствии записи ее рассказа я предстаю скорее хранителем семейного предания. И хоть в одной из публикаций СМИ о моей персоне (в конце 80-х гг.) эта информация фигурировала (взятая из моего дневника), я лишь с осторожностью подтверждал это, допуская возможность аберрации памяти.

В семье хранилась серебряная ложечка, старинной выделки, с выгравированным на ней затейливым вензелем "А". Мать расшифровывала — "Аносов"...

В 1990 г . судьба занесла меня в г. Златоуст, Челябинской обл., где есть металлургический завод, основанный П. П. Аносовым, а при заводе — музей Аносова (или музей истории завода — не помню). Я встретился с музейными работниками, показал им фамильную реликвию, рассказал о "семейном предании" (мол, я, кажется, пра-правнук П. П. Аносова).

Оставил им эту ложечку — для идентификации: мол, если в самом деле она "аносовская", то дарю ее в музей, а если ошибка — то верните мне.

Мне выдали даже какую-то квитанцию о приеме на "временное хранение" (квитанцию я храню). Однако ни подтверждения, ни опровержения моей информации я так и не получил.

Будем, по умолчанию, считать, что вензель на ложечке в самом деле аносовский. Однако и это не доказательство.

[10.07.97. Сейчас, уже едучи в поезде «СПб-Адлер», не могу проверить, но должна быть в моем доме еще одна такая же серебряная ложечка с вензелем «П» (Пузанов). Только сейчас соображаю, что фамильно, да и исторически ценна была именно пара, символизирующая соединение двух родов. Кстати, о музее Аносова в Санкт-Петербурге я тогда, в 1990 г., не знал. Уж если не хранить в семье, лучше было отдать обе ложечки — в Петербургский музей. А еще лучше было бы — отдать дочери. Но, как видно, и в 56 лет «мудрости» у меня не хватило].

Документальное свидетельство родства с П. П. Аносовым (для меня бесспорное!) обнаружено было мною совсем недавно. Просматривая (довольно бегло) бумаги Варвары Петровны Пузановой (моей матери), перед упоминавшимся выше походом Ольги в музей Аносова (при Горном институте), я наткнулся на рукописный текст маминой автобиографии, относящейся к середине 50-х гг.

Там, собственной рукой мат, написано: «Мой отец — служащий, инженер-технолог (внук известного русского металлурга П. П. Аносова)».

Тут уж сомнения отпадают. Я, со своей короткой памятью, мог ошибиться. Моя мать, правнучка П. П. Аносова, — не могла. О Павле Петровиче Аносове можно прочитать во всех Советских энциклопедиях.

Приведу, в качестве иллюстрации, статью из Советского энциклопедического словаря (1990 г.):

«Аносов Павел Петрович (1799-1851), рус. металлург. Известен работами по высококачеств. литой стали. Создал новый метод ее получения, объединив ее науглероживание и плавление металла. Раскрыл утерянный в средние века секрет изготовления булатной стали. Автор кн. «О булатах» (1841). Впервые применил микроскоп для исследования строения стали (1831)». (Сов. энциклопедич. словарь. М., 1990, с. 59).

О П. П. Аносове вышла книга в серии «Жизнь замечательных людей» (в 50-х гг.). [И. Пешкин. Павел Петрович Аносов. М.: Молодая гвардия, 1954]. Есть и другие книги. (Все эти книги я недавно передал дочери).

Подробнее рассказывать о моем знаменитом пращуре здесь нет нужды. Полагаю, моя дочь сейчас уже знает больше меня.

Интересно такое «историко-культурное» наблюдение. Недавно был у меня случай раскрыть соответствующий том «Нового энциклопедического словаря» Брокгауза и Эфрона 1910-х гг. Там, в томе 2, я не нашел персональной статьи об Аносове, зато нашел:

«Аносовская сталь, приготовляется по способу Аносова, для булатов; см. Булат».\

В статье же «Булат» (том ?) описывается этот способ и указывается, что он разработан П. П. Аносовым в 1828-1829 гг.

Похоже, что популярность моего прапрадеда в советское время возросла. (Не в борьбе ли с космополитизмом и за русский приоритет в науке и технике? Впрочем, тут русский приоритет бесспорен).

Но это так, попутное наблюдение. Рядом с "Аносовской сталью" — другая статья: «Аносовы», какую в советских энциклопедиях уже не встретишь:

«Аносовы, русский двор. род, восходящий к началу XYII в. и записанный в VI ч. род. кн. Костромской губернии».

Надо сказать, что в дореволюционной энциклопедии Брокгауза и Эфрона, похоже, так представлены все российские дворянские фамилии. (Например, Зина нашла собственную фамилию — «Вахарловские»).

Конечно же, я захотел посмотреть том на букву «П» («Пузановы»). И оказалось, что это издание Брокгауза и Эфрона (насколько я знаю, не первое!) оборвалось на букве «О» в 1914 г. (с началом Первой мировой войны). (Заканчивалось это  издание словаря уже в 20-х гг., но вряд ли с сохранением тех же принципов отбора и представления материала).

Надо бы посмотреть более раннее (законченное) издание словаря Брокгауза и Эфрона. Вполне вероятно, что там есть не только Аносовы, но и Пузановы.

Итак, будем считать два «дворянских корня», соединившихся в персоне моего деда Петра Михайловича Пузанова, установленными документально. (Если бы я стремился вступить в нынешнее Дворянское собрание, небось, понадобились бы и дополнительные доказательства. Но нам с дочерью, полагаю, этого достаточно).

* * *

У П. П. Аносова было несколько [а точно – пятеро. – А. А.] сыновей и четыре дочери. Некоторые из его потомков по мужской ветви тоже вошли в историю. Горные инженеры, геологи — сейчас нет под рукой соответствующей информации, но это нетрудно узнать.

Есть у меня большая фотография, а скорее — старинная гравюра (непонятна техника изготовления!), с изображением золотодобывающего прииска второй половины XIX века на р. Силиндже, с указанием на принадлежность ее П. П. Аносову (не Павлу Петровичу, а его сыну — Павлу Павловичу, геологу и основателю Верхнеамурской и Среднеамурской золотопромышленных кампаний для разработки золота). (На гравюре указан год — 1873).

Другая, похожая гравюра сохранилась в семье моего двоюродного брата Владимира Владимировича Абрашкевича.

[13.09.97. Подпись под той гравюрой, что у меня дома:

«Усть-Норский склад Средне-Амурской золотопромышленной компании на р. Силиндже. 1873 г.»].

Не требует пояснений тот факт, что мой дед Петр Михайлович Пузанов был внуком П. П. Аносова — по материнской линии (иначе бы он носил фамилию Аносов). Как все же звали его мать (мою прабабушку), иначе говоря — которая из дочерей П. П. Аносова была моей прабабушкой, надеюсь, удастся установить. [Теперь и этот вопрос проясняется; см. раздел 24.6. — А. А.].

Понятно, что при многодетности дворянских семей XIX века, у моего деда должно было быть много родственников — как Аносовых, так и Пузановых. Но, увы, ничего я о них не знаю. И даже те некоторые из старших родственников по материнской линии, которых я знал (потом назову их), сейчас не могут быть надежно идентифицированы мною по степени и характеру родства (то ли они были родственниками по линии деда, то ли по линии бабушки).

Моя бабушка по материнской линии — Ольга Николаевна Пузанова (1864-1930). Ее девичья фамилия мне неизвестна.

В семейном архиве есть старинные фотографии как деда, так и бабушки. БОльшая часть их у меня, кое-что я уже отдал дочери. Самая интересная из фотографий — 1901 года. (Ныне она под стеклом, украшает мое жилище). Там представлены: дед Петр Михайлович, бабушка Ольга Николаевна с младенцем на руках; это их первенец — моя мама) и пожилая женщина, очевидно, моя прабабушка. (Вот только которая из двух: мать деда или мать бабушки? Если первое, то это одна из дочерей П. П. Аносова).

Фотография — огромная (примерно соответствует современному формату А-3), на картоне. Все сидят в трехколесном автомобиле, очень старинной конструкции (на современный взгляд — скорее самодвижущаяся коляска: без крыши, пассажиры спереди, а водитель — мой дед — сзади, за рулем), на фоне Путиловского завода (как рассказывала мне мать).

Автомобиль этот собственноручно построил мой дед, это было его "хобби" (ниже еще пойдет об этом речь).

* * *

Моя мать Варвара Петровна Пузанова, родившаяся в 1899 г., как уже сказано, была первым ребенком в семье деда. Всего же у Петра Михайловича и Ольги Николаевны Пузановых было трое детей. Три сестры: Варвара (старшая), Елизавета (средняя) и Мария (младшая). Моих тетушек по материнской линии я хорошо знал, и еще расскажу о них. Сейчас же должен опять повиниться перед дочерью. Я забыл годы рождения Елизаветы Петровны (тети Лили) и Марии Петровны (тети Маруси) — а ведь знал! Надо будет спросить моего двоюродного брата Владимира Абрашкевича, сына Марии Петровны . С датой рождения тети Лили (Елизаветы Петровны Брусенцовой, в девичестве — Пузановой) — сложнее. Но думаю, что и это — задача, поддающаяся решению. [Е. П. Пузанова родилась в 1903 г .; М. П. Пузанова родилась в 1905 г. — А. А.] .

Вообще, у моего деда с бабушкой были поздние дети (напомню, год рождения Петра Михайловича Пузанова — 1862, а Ольги Николаевны Пузановой — 1864; первая же из дочерей — моя мама — родилась в декабре 1899 г.).

 

Глава 3. Мой дед Петр Михайлович Пузанов

Кем был мой дед? Мама в своей автобиографии пишет: «Мой отец — служащий, инженер-технолог». В другом варианте автобиографии: «мой отец, железнодорожный служащий...».

Почему-то у меня осталось в памяти, что дед имел какое-то отношение также к Путиловскому заводу. Возможно, это аберрация памяти, связанная с упомянутой выше фотографией, а также с тем, что проживала родительская семья моей мамы в Дачном. [Вопрос этот также удалось позднее прояснить. См. раздел 24.6. – А. А.]/

Петр Михайлович Пузанов был кем-то вроде инспектора железных дорог и много ездил, с семьей. Кажется, потому и случилось, что моя мать родилась в г. Калуге, а не в Петербурге, где семья Пузановых жила постоянно.

Мой дед имел какое-то звание в «табели о рангах» (сейчас не помню — какое). Эта информация была обнаружена мамой моей дочери Еленой Ивановной в справочнике «Весь Петербург» предреволюционных лет.

Что касается бабушки Ольги Николаевны, то она была, согласно автобиографии Варвары Петровны Пузановой, «домохозяйкой». (Отец — железнодорожный служащий, мать — домохозяйка... Терминология — уже советского времени).

В Дачном у деда был собственный (или ведомственный?) двухэтажный деревянный дом, довольно оригинальной архитектуры. В войну дом не уцелел. Есть фотографии дома в Дачном, и сам я немного его помню.

Про бабушку Ольгу Николаевну я больше ничего не знаю. Умерла она еще до моего рождения, в 1930 г . А дед Петр Михайлович дождался меня — первого из своих внуков. Он умер в 1935 г . (Эти сведения — из табличек на крестах на Красненьком кладбище, где до сих пор сохранились могилы бабушки и деда, а рядом — похоронена моя мама Варвара Петровна Пузанова, скончавшаяся в 1963 г.).

О моем деде Петре Михайловиче Пузанове была семейная легенда, впрочем, имевшая вещественные подтверждения. Он был инженером милостью Божьей, с "золотыми руками".

Сохранились две фотографии автомобилей, сконструированных им и собранных собственноручно. Об одной фотографии я уже говорил. На другой — четырехколесный, уже более современного вида автомобиль. Эта вторая фотография хранится в семье моего двоюродного брата Владимира Абрашкевича, сына моей тети Марии Петровны Пузановой.

Кто-то из старших родственников рассказывал, что дед, уже в старости, говаривал: «Ну, пойду в свой сарайчик...». Это был гараж, где стояли два его «исторических» автомобиля, которые, чуть ли не до конца его жизни, поддерживались «на ходу». (Впрочем, это скорее умозаключение, а не факт. Если не для того, чтобы возиться с автомобилем, для чего проводить время в гараже?).

Автомобили деда разделили судьбу дома в Дачном, в котором до своей смерти продолжал жить дед, а до начала войны проживала его младшая дочь (моя тетя) Мария Петровна Пузанова, со своей семьей. Когда после войны мама, отец и я вернулись в Ленинград из эвакуации, мы с мамой побывали на месте, где стоял тот дом. Сам он сгорел, а от двух автомобилей остался один руль, торчащий из груды кирпичей, на месте гаража.

Примерно на этом месте в первые послевоенные годы у матери с отцом был огородный участок, где сажали картошку. Это где-то в районе нынешней ул. Хрустицкого, где прошли девические годы моей дочери и где и сейчас живет ее мама.

О последних 10-15 годах жизни моего деда мне, кроме упомянутого любительского увлечения, ничего не известно. После смерти бабушки Ольги Николаевны дед продолжал жить в Дачном, в семье младшей дочери Марии Петровны.

Было одно событие в жизни деда, о котором я узнал совершенно случайно, от мужа моей тети Марии Петровны Владимира Васильевича Абрашкевича, уже в конце 80-х — начале 90-х гг. Оказывается, незадолго до смерти, в 1933-1934 гг. дед был арестован.

Петр Михайлович тогда был уже тяжело болен (рак). Дети (тетя Маруся, возможно также — моя мама и тетя Лиля) как-то сумели выхлопотать, чтобы его отпустили "помирать" домой. Так что скончался он на руках у детей, а не в заключении.

Моя мать никогда не рассказывала мне об этих обстоятельствах . Не рассказывал и отец, который наверняка об этом знал. Владимир Васильевич (муж тети Маруси) упомянул это событие между прочим, «к слову», не предполагая, что для меня это будет новостью.

Интересно, как повторяются наши с моей женой Зиной семейные хроники!.. Зина ведь тоже узнала о трагической судьбе своего деда Константина Николаевича Гудкова, арестованного в 1938 г., от старших родственников, лишь полвека спустя).

До самого зрелого возраста я полагал, что репрессии миновали мою родительскую семью.

Не потому ли я так мало знаю о своих родственниках по отцовской (да, в общем-то, и по материнской) линии, что старшее поколение оберегало младших от "ненужной" информации? А потом молчали уже "по инерции", а младшие не спрашивали...

Вот так утрачиваются родственные связи, укорачивается память... (Кого винить? Себя? Родителей? Время? Предпочитаю — винить себя).

 

Глава 4. Когда меня еще не было... Девические годы матери

Что я знаю о детстве и девических годах моей матери Варвары Петровны Пузановой?

Она училась в Екатерининской женской гимназии (Ведомство учреждений императрицы Марии). Закончила ее одной из первых учениц.

Вместе с упоминавшимся выше гимназическим альбомом у меня хранятся ее гимназические ведомости об успехах и поведении. Вот ведомость II (второго) класса (учебный год 1915/1916): все оценки — высшие (12 баллов), кроме «рукоделия» (11 баллов); переведена в I (первый; выпускной?) класс. (Оценки в более ранних классах — скромнее).

Мама пишет в своей автобиографии 50-х гг., что окончила женскую гимназию в 1918 г. Судя по ведомостям — скорее в 1917 г. (Или первый класс гимназии, который она должна была бы закончить в 1917 г., не был выпускным, а был еще — «нулевой»?). Может, это ошибка ее памяти? Но может быть, это сделано и сознательно.

Из маминых детских и юношеских книг сохранилось несколько томиков Л. Чарской. Кажется, еще хрестоматия по русской литературе.

Гимназический альбом заполнялся надписями и пожеланиями соучениц и педагогов в последние годы учебы. Не удержусь, и приведу отрывок из Некрасова, вписанный туда на первой странице рукой кого-то из педагогов (как я понял). (При этом, я как бы нарушаю чистоту эксперимента с "короткой", живой памятью. Но на удивление, именно эти стихи Некрасова я помню наизусть и сам, с детства. Уж не от матери ли?).

Средь мира дольнего

для сердца вольного

есть два пути.

Взвесь силу гордую,

взвесь волю твердую —

каким идти.

Одна просторная,

дорога торная,

страстей раба.

По ней громадная,

к соблазнам жадная

идет толпа.

О жизни искренней,

о цели выспренней

там мысль смешна.

Кипит там вечная,

бесчеловечная

вражда — война.

За блага бренные

там души тленные,

в цепях умы.

Ключом кипящая,

там жизнь мертвящая

там царство тьмы.

Другая тесная,

дорога честная,

по ней идут

лишь души сильные

любвеобильные,

на бой, на труд.

За угнетенного...

За обойденного...

Умножь их круг.

Иди к униженным,

Иди к обиженным,

И будь им друг [так подчеркнуто в альбоме. – А. А.].

Н. А. Некрасов  (Из поэмы "Пир на весь мир")

На добрую память и как пожелание от ... [подпись неразборчива. — А. А.]

Вообще, альбом этот — интереснейший историко-культурный документ. Но воздержусь от дальнейших цитирований и комментариев. Останусь в рамках семейной хроники.

[10.07.97. Вообще, хоть пишет эти строки и социолог, не надо рассматривать настоящие записки как историко-социологический опус. Я пишу — семейную хронику, я хочу рассказать дочери то, что знаю о своих предках и о своих родителях, а вовсе не об «эпохе».

Не потому, что не интересна эпоха, а потому, что мои родители мне, да и дочери — сейчас интереснее.

Конечно, в судьбах конкретных людей отражается эпоха. Но это для меня — уже побочный результат и не планируемая здесь возможность исторической интерпретации семейной хроники].

У моей мамы были, мне кажется, способности к рисованию. (Сохранились несколько альбомов с очень интересными рисунками). Вообще, у матери вполне определенно были способности и склонности к гуманитарной сфере. Тем не менее, после окончания гимназии она поступила в Ленинградский (тогда — Петроградский) технологический институт (1918 г.). Возможно, сказалось влияние отца (моего деда).

Сейчас опускаю биографические детали из документа (автобиографии), копию которого я собираюсь приложить к этой хронике. Здесь ограничусь тем, что мне и без документов было известно.

Окончив Технологический институт в 1927 г. (были перерывы в учебе, когда работала на железной дороге) мама стала трудиться на заводе «Красный путиловец» (б. Путиловский завод), где до этого проходила дипломную практику. В качестве инженера-технолога она участвовала в освоении массового производства тракторов. <...>

Сохранились фотографии: моя мама на испытаниях первых советских тракторов в поле.

Все, кто видел портретные мамины фотографии 20-х гг. (а есть среди них и сделанные знаменитым Наппельбаумом), находят ее очень красивой. Я тоже так считаю. (Глядя на это лицо можно предположить, что это скорее человек искусства, чем инженер-тракторостроитель.

Накопленный опыт инженерной работы получил теоретическое осмысление. В 1933 г . в «Госмашметиздате» вышла первая книга инженера В. П. Пузановой «Допуски в тракторостроении» (5 печ. л.). Всего лишь шесть лет после окончания института! Бурный старт научно-технической карьеры. Работала мама все это время либо на «Красном путиловце», либо на других машиностроительных предприятиях, куда откомандировывалась как специалист по допускам (см. автобиографию). С середины 30-х гг. она все больше стала заниматься преподаванием (Институт повышения квалификации ИТР и т. п.). В 1939 г. была издана вторая книга — конспект лекций В. П. Пузановой по курсу "Допуски и посадки".

Экземпляры этих, еще довоенных, трудов инженера В. П. Пузановой у меня есть.

Есть основания утверждать, что мама очень рано, в относительно молодом возрасте, выдвинулась в число ведущих отечественных специалистов в области теории допусков и посадок.

(Конечно, пользуясь маминой автобиографией, другими подсобными материалами, я мог бы рассказать об этом подробнее. Но пока — только "живая", активная память...).

* * *

7.07.97.

О детстве и юности моего отца Николая Николаевича Алексеева мне известно куда меньше, чтобы не сказать — неизвестно ничего.

Его детство прошло, очевидно, в г. Рыльске, Курской губернии (где он родился). Вероятно, и юность тоже (по косвенным признакам). Какую школу он окончил — не знаю. Но судя по его, памятной мне шутке: «У меня высшее образование без среднего!», — самую демократическую.

Так же не знаю я, когда он приехал в Ленинград. По-видимому, где-то в первой половине 20-х гг. Отец закончил Ленинградский политехнический институт.

Отец, как и мать, был инженером-технологом. Не знаю, с какого времени он стал работать на Ленинградском заводе им. Ворошилова, ныне известном как завод «Звезда». Во всяком случае, к началу войны он был на этом заводе начальником бюро стандартизации.

(На заводе им. Ворошилова отец проработал всю жизнь. Последние 10-15 лет до выхода на пенсию в конце 60-х гг. он был главным технологом на этом заводе).

Отец не воевал (военный завод, бронь).

Но вернемся в 1930-е гг.

 

Глава 5. Материнское воспитание. Как я выучил французский

Мои родители познакомились, по-видимому, на рубеже 20-30-х гг. Во всяком случае, моя родительская семья образовалась за несколько лет до моего рождения. К этому моменту (моменту моего появления на свет) мама и отец жили в большой комнате (порядка 40 кв. м ) в многонаселенной (7-8 семей!) коммунальной квартире на ул. Некрасова, дом 40, кв.8. 5-й (последний) этаж. Балкон над «фонарем».

Я родился 22 июля 1934 г. Как я уже говорил, других детей, кроме меня, у моих родителей не было.

* * *

Судя по автобиографии, мама не прекращала работу после моего рождения. Однако в ясли меня не носили и в детский сад не водили. Я был «домашним» ребенком.

Какое-то время была няня (кажется, ее звали Татьяна). Но в основном меня воспитывала сама мать. Видимо, режим преподавания в ИПК это позволял, а может — как раз ввиду моего рождения мама стала заниматься преподаванием по преимуществу. 

(Вообще же, до знакомства с маминой автобиографией, у меня было впечатление, что мать на какое-то время прервала работу, с моим рождением).

Я был достаточно спокойным ребенком. В большой комнате, превращенной в своеобразную квартиру расстановкой мебели и ширм, у меня был свой уголок, в котором я был приучен находить себе занятие и в одиночестве.

Летом выезжали "на дачу", в Дачное, где, как уже говорилось, в то время жила младшая из трех сестер Пузановых, моя тетя Мария Петровна, вышедшая замуж за инженера-кораблестроителя (впоследствии — главного строителя объектов на судостроительном заводе им. Жданова) Владимира Васильевича Абрашкевича. У них в 1939 г. родился сын Владимир (мой единственный двоюродный брат).

Там же, в доме деда, жила (кажется, постоянно) "тетя Машура" (скорее бабушка), моя старшая родственница по материнской линии (точно определить родственное отношение затрудняюсь). Помню, у нее было очень слабое зрение (если не слепая совсем). Кажется, она была вдовой О'Рурка (известного составителя таблиц умножения многозначных чисел — таблиц, многократно переиздававшихся до 1950-х гг., пока не было компьютеров).

Не знаю, когда переехала из Ленинграда в Москву средняя из трех сестер Пузановых, моя тетя Елизавета Петровна (тоже жившая до этого в доме деда в Дачном), выйдя замуж за Георгия Николаевича Брусенцова, москвича, инженера по деревообработке.

Если тетю Марусю я помню с детства, то с тетей Лилей познакомился уже только в 1950-х гг.

В моем родительском доме на ул. Некрасова бывали тетя Маруся с Владимиром Васильевичем, приезжала (из Рыльска?) мать отца Наталия Николаевна, бывала Вера Павловна Пивен (предполагаю, что это двоюродная сестра моей мамы, дочь брата моего деда) со своим сыном Игорем, старше меня лет на 10. Из друзей семьи — бывал Борис Владимирович Рощановский, друг и сослуживец (не родственник ли?) отца, у которого были дочери Таня (примерно моя ровесница) и (младшая) Катя.

Всех названных я, конечно, помню скорее уже из послевоенных времен.

Мать любила самодеятельный туризм. Кажется, уже после моего рождения они вдвоем с отцом совершали пешеходный поход вокруг озера Селигер. Мать возила меня на пароходе — по Волге или Каме. Не уверен, но вроде тогда (в раннем детстве) я был в Кунгурской пещере. Если не ошибаюсь, ездили втроем в г. Рыльск (родина отца).

Читать и писать я научился рано, во всяком случае — до войны. Кажется, первой прочитанной мною книгой было «Путешествие по электрической лампе» (детская с картинками, название — приблизительно).

Еще, не помню, но знаю, что до войны, т. е. до семилетнего возраста, мать водила меня к учительнице немецкого языка.

Вот, пожалуй, все более или менее достоверные факты. Но достаточно, чтобы судить о месте, которое занял единственный ребенок в жизни родительской семьи.

[10.07.97. Довоенных воспоминаний так немного, что приведу «семейную легенду», характеризующую не столько меня ребенком, сколько семейную атмосферу. (Рассказывала, кажется, тетя Маруся). Будто я стою на довольно высоком крыльце в Дачном и отец говорит: «Прыгай, Андрюша!». А я (лет 5-6) отвечаю: «Колечка, но ведь ты знаешь, что Варечка не велела!». (Кстати сказать, авторитет матери на всю жизнь остался для меня выше авторитета отца).

Еще помню, что мама тогда была очень озабочена обнаруженным у меня астигматизмом в левом глазу. Был продолжительный курс домашних упражнений со стереоскопом, позволивший улучшить зрение в этом глазу до 20 процентов (с 2-х). В итоге мне потом удалось благополучно водить машину, т. е. была обеспечена бифокальность зрения].

* * *

Предупрежу самого себя против двух опасностей, подстерегающих меня в дальнейшем изложении.

Первая — «перетягивание одеяла на себя». То есть — постановка себя в центр семейной хроники (по крайней мере, начиная со своих школьных лет). Такой ход в принципе возможен. Например, моя жена Зина предъявила историю своей жизни как повод для рассказа о матери и родственниках (в своем приложении к воспоминаниям отца). Но здесь — другой случай и другая задача.

Вторая опасность — "увязание в подробностях". Понятно, что юношеские впечатления отчетливее детских. И можно вспомнить много эпизодов из жизни моей матери и моего отца, описание которых перегрузит семейную хронику и превратит ее в какой-то другой жанр.

Я, конечно, расскажу кое-что о себе, но лишь имеющее прямое отношение к жизни моих родителей.

Мне, конечно, не избежать описания отдельных "эпизодов" из жизни родительской семьи, но постараюсь ограничиться значимыми, имеющими достоинство биографического факта.

* * *

Когда началась война, мать со мной и тетя Маруся с сыном Володей уже в августе 1941 г. эвакуировались из Ленинграда в г. Уфу. Там жила "тетя Леля" (я не знаю, в каком родственном отношении она находилась с Пузановыми).

В Уфе мы пробыли недолго. Завод им. Ворошилова (на котором работал отец) эвакуировался сначала в г. Чкалов (Оренбург). Мать со мной переехала туда к отцу. Потом все вместе, ввиду дальнейшей эвакуации завода, переехали в г. Омск, где мы с матерью пробыли до 1944 г .

Уфу и Чкалов я помню смутно, а Омск — более отчетливо.

Отец работал на заводе, а мать не работала (разве что подрабатывала) и целиком посвятила себя мне.

Может показаться удивительным, что я в войну не только не потерял годы для учебы (как это было со многими моими сверстниками), а наоборот!

Мама учила меня сама, причем так, что когда в 1943 г. (мне 9 лет) она впервые отвела меня в школу — сразу в 3-й класс, оказалось, что мне там «делать нечего», и меня посреди учебного года перевели в 4-й класс. Его я успел закончить в Омске (кажется, даже с похвальной грамотой).

Но занятия матери со мной не ограничивались школьной программой. Сохранились мои детские тетрадки, где прописи — не только на русском, но и на немецком (даже готическим шрифтом) и французском языках.

Немецкий мать знала средне, а французский — превосходно. И она избрала оригинальный метод, о котором я и позже не слыхал.

Мама брала старинную детскую или полудетскую книжку на французском языке (помню томики «Bibliotheque rose» с повестями графини де Сегюр) и читала мне вслух, тут же переводя с листа. Потом побуждала меня читать по-французски самого.

Когда дело дошло до Жюля Верна, я увлекся настолько, что стал читать только сам, со словарем (пользоваться которым был научен очень рано). Книги брали в городской библиотеке иностранной литературы.

В итоге, уже лет в 9-10 я стал даже «сочинять» по-французски (какой-то цикл рассказов из жизни зябликов — les pincons). А еще до этого «из-под моего пера» вышла «Повесть о Белочке-рыжехвостке», по-русски.

Произведения этого детского «литературного творчества» на русском и французском языках у меня сохранились. Мать буквально сделала из меня «вундеркинда» (по тем временам).

Мать придавала особое значение знанию иностранных языков. Если английский я потом изучал в школе, немецкий — в институте, то знание французского я получил с детства, от матери.

В Ленинград из Омска мы вернулись с матерью осенью 1944 г . Я пошел в 5-й класс 181-й средней школы (на Соляном переулке). Примерно через полгода-год к нам присоединился отец.

Родительская комната на ул. Некрасова сохранилась. В ней пережил блокаду муж моей тети Марии Петровны Владимир Васильевич Абрашкевич. Уцелели все довоенные вещи, книги.

Помню, мама тяжело заболела после возвращения в Ленинград. У нее обнаружилось острое малокровие. Спас ее добытый где-то печеночный экстракт.

Мама поступила преподавать в машиностроительный техникум при Кировском заводе (начертательная геометрия), потом преподавала в учебном комбинате ЛОНИТОМАШ (Ленинградское отделение НТО "Машпром"). Отец вернулся в Ленинград вместе с со своим заводом и продолжал на нем работать. Я учился в школе.

[10.07.97. Надо сказать, что в Ленинграде мама в значительной мере переложила на школу мое обучение. Я не помню, чтобы она когда-нибудь проверяла мои тетради или — выучен ли урок. Мамина «домашняя школа» в эвакуации была сверхмощным зарядом, избавившим ее от необходимости вникать в детали моего школьного обучения.

Интересно, что при этом она иногда избавляла меня от «позора» неудовлетворительной оценки тем, что писала записку классному руководителю: «мой сын не был в школе (или — не выполнил домашнее задание) по семейным обстоятельствам».

В пятом классе я нечаянно нарушил какое-то правило поведения (я был слишком послушен, чтобы сделать это нарочно). Маму вызвали в школу и пригрозили меня исключить. Она хладнокровно спросила: «Значит, завтра мой сын может в школу не приходить?»].

До 7-го класса мои школьные успехи были скромными. Однако постепенно я выдвинулся в "первые ученики". Заканчивал школу (в 1950 г.) с золотой медалью.

(Вообще, мой школьный выпуск 10-а 181-й школы был сильным. Три золотых медали, несколько серебряных. Все те, кто дошел до десятого класса — а многие отсеялись после пятого-седьмого — получили высшее образование).

В конце моей школьной биографии есть эпизод, очень ярко характеризующий мою мать. Я был определен ею в школу, где преподавался английский,  «нарочно» — поскольку этому языку она меня не учила. Параллельно я совершенствовался в немецком и французском, у частных преподавателей, которых находила для меня мама.

В итоге оказалось, что экзамены на аттестат зрелости я могу сдавать по трем иностранным языкам (что, понятно, в тогдашней обычной школе было не принято).

Мама добилась (сохранилась собственноручная копия ее письменного обращения в органы народного образования), чтобы у меня-таки приняли эти экзамены. Этот текст стоило бы приложить к этой хронике). В итоге, при поступлении в Университет, на филологический факультет, я сдавал в приемную комиссию уникальный аттестат зрелости, с отличными оценками по английскому, французском и немецкому языкам.

(Сейчас сам этому удивляюсь, но во всех трех языковых экзаменах в школе я не произнес ни одного слова по-русски, даже излагая правила грамматики. Ныне от такого владения языками у меня осталось мало).

Мать готовила меня к высшему гуманитарному образованию. И эта подготовка оказалась чрезвычайно сильной. Позднее, в институте, я учился исключительно на пятерки, был сталинским стипендиатом (что, впрочем, по тем временам обеспечивалось не только успехами в учебе, но и общественной, комсомольской активностью).

Напомню, что в школу я пошел девяти лет, фактически сразу в 4-й класс. Когда после окончания школы я подавал документы в Университет, мне пришлось предъявлять метрику, а не паспорт (которого еще не было). Я был моложе своих одноклассников в школе и однокурсников в вузе на два года.

Стоит особо подчеркнуть, что всякие заботы о моем обучении примерно с шестого-седьмого класса мать прекратила полностью (если не считать иностранных языков). У меня же к 10-му классу сложилась личная установка «круглого отличника». Для этого имелись описанные выше общекультурные предпосылки, созданные матерью. Кое-что из этого раннего культурного багажа я в своей последующей жизни приумножил, многое подрастерял, но это — отдельная тема.

В детские и отроческие годы (совсем ребенком и позже, в 40-х гг.) я вел дневник. Эти тетради сохранились. Мне не хочется перечитывать их (там дикая смесь подростковой «эрудиции» и инфантилизма). Но, наверное, перечитать стоит. Может, там удастся найти что-то относящееся к матери и отцу, такое, что важно, а потом забылось.

 

Глава 6. Инженер, кандидат технических наук В. П. Пузанова

После войны моя мать Варвара Петровна Пузанова вернулась к работе в области теории машиностроения. Уже в 1947 г. в «Машгизе» вышла коллективная монография «Технологические припуски и размеры», где большой раздел написан ею.

Вскоре затем (1948 г.) — в том же "Машгизе" — оригинальный плод "профессионально-семейного" сотрудничества моих родителей. Это их обоих (в соавторстве) книга "Размеры и допуски в машиностроении".

Надо сказать, что мама с отцом, оба инженеры-технологи, составляли своеобразный «научно-технически-литературный тандем». В. П. Пузанова, известный еще своими довоенными трудами теоретик в области допусков и посадок и смежной проблематики (размерных связей механизма, взаимозависимости деталей в машиностроении). Н. Н. Алексеев — технолог-практик, руководитель инженерно-технологических служб крупнейшего оборонного завода.

Писала эту книгу, конечно, мама. Отец шутил, уже когда книга вышла: «Надо мне собраться, хотя бы прочитать свою книгу...». Думаю, однако, что это было достаточно равноправное разделение труда, соединение инженерно-практического опыта и научно-литературного таланта.

Из автобиографии мамы и соответствующих характеристик, можно судить о ее активности в качестве лектора, преподавателя, редактора. В течение почти 10 лет (с 1946 по 1956 г.) она работала по договорам с «Машгизом» и в рамках НТО Машпром (т. е. формально "не служила").

Иногда она заключала договора на редакторскую работу (в том же «Машгизе»).

Научно-техническая работа (лекции, научно-технические семинары и конференции). Член всяких бюро и комитетов в Ле-нинградском отделении НТО «Машпром».

В декабре 1953 г. (в возрасте 54 года) инженер В. П. Пузанова защитила кандидатскую диссертацию на тему «Анализ размерных связей механизма как основа для простановки размеров в рабочих чертежах». Защита происходила в Ленинградском политехническом институте. (Текст этой диссертации у меня сохранился).

Не помню, был ли уже к этому времени мой отец Николай Николаевич Алексеев главным технологом завода им. Ворошилова (пожалуй, еще только зам. гл. технолога).

Остановлюсь пока на этом рубеже.

[13.09.97. Сейчас, вводя этот текст в компьютер, уже дома, имея под руками издания книг инж. В. П. Пузановой, я мог бы дополнить эту главу цитатами из этих книг, вообще — осветить этот сюжет подробнее. Но мне хочется успеть закончить первую версию этого своего сочинения до 21 сентября, дня рождения моей дочери, к которому готовится этот отцовский подарок. Так что — отложу «до лучших времен», а если сам не соберусь, то дочь и сама может перелистать эти книги, выписать оттуда и вставить сюда, что сочтет нужным].

 

Глава 7. Родительская семья. Круг родственного общения

В начале 1950-х гг. (мы жили еще на ул. Некрасова) родительская семья приобрела автомобиль «Москвич», самая ранняя модель, стоившая тогда 900 руб. Это было событие, существенно определившее уклад жизни всей семьи. Инициатива этого приобретения принадлежала маме. Она же (уже в 50 лет) получила водительские права. Отец машину не водил. Я — получил водительские права по достижении 18-летия, в 1952 г .

И начались (сначала только мама за рулем, потом мы с ней — по очереди) поездки в Прибалтику, в Крым, на Кавказ, в Закарпатье, и еще более оригинальные маршруты, о которых скажу ниже.

Если мой дед Петр Михайлович Пузанов был одним из первых в Петербурге автомобилистов, то мама, наверное, одной из первых в послевоенном Ленинграде женщин-автолюбителей.

Удержусь от искушения рассказывать о наших путешествиях в ту пору, когда в России было всего две «европейских» (построенных, кажется, пленными немцами) автострады: Москва-Симферополь и Москва-Минск.

Между Ленинградом и Москвой современная автострада еще только строилась, и мы застали участки дороги, вымощенные деревянными шашечками.

В 1952 или 1953 г. продали «Москвича», купили «Победу» (стоившую тогда 1.600 руб.). Я с увлечением водил машину, каждый день отвозил отца на работу с ул. Некрасова к месту, где сейчас расположена станция метро «Обуховская».

Что касается дальних (летних) поездок, то собственный автомобиль выступал не "средством передвижения" (скажем, на дачу, которой не было, или на пляж, к морю), а «способом существования».

Матери нравился сам процесс автомобильного путешествия. За месяц летней поездки «накручивали» на спидометре по 10 тыс. км и больше. Отец называл маму и меня «пожирателями километров».

(Еще, он шутил: «Когда сидишь в машине, не видно дырок на штанах»).

Функции вождения и технического обслуживания, по мере роста моего автомобильного опыта, все больше переходили ко мне. Мать водила машину очень осторожно и аккуратно, я — в меру «лихачил», однако за десять лет не было ни одного дорожно-транспортного происшествия (мелкие поломки и аварии, разумеется, бывали).

Я еще вернусь к рассказу о «члене нашей семьи» автомобиле "Победа". Сейчас же — еще о родственниках.

* * *

Как я уже говорил, я практически не знал родственников отца.

Из родственников по маминой линии моя родительская семья, еще с довоенного времени, была дружна с маминой сестрой, моей тетей Марией Петровной Пузановой и ее мужем Владимиром Васильевичем Абрашкевичем.

После войны они жили в Автове, на ул. Строителей (теперь ул. Маринеско), в 2-х комнатной квартире дома «сталинской постройки». Еще младшим школьником (в середине 40-х гг.) я часто бывал в этом доме.

О моей тете Марусе (Марии Петровне Пузановой) много теплых слов сказано в семейной хронике моей жены Зинаиды Вахарловской. <...> Правда, в 40-х — начале 50-х гг. тетя Маруся еще не работала в школе, не заведовала своим знаменитым кинокабинетом, столь памятным Зине [учившейся в этой самой школе, как и мой двоюродный брат Володя и его будущая супруга Ира Яковлева. – А. А.]. А чем тогда занималась Мария Петровна — точно не скажу, надо спросить моего двоюродного брата Владимира Абрашкевича.

Так же часто бывали и тетя Маруся с Владимиром Васильевичем в моем родительском доме.

Интересно, что вслед за моей родительской семьей семья Абрашкевичей приобрела автомобиль «Победа». Опять же — инициатива принадлежала женской стороне (Мария Петровна). Владимир Васильевич машину не водил. Потом семейным шофером и автомехаником (несоизмеримо более высокого класса, чем я) стал их сын (мой двоюродный брат, моложе меня на пять лет) Володя.

Не помню, ездили ли куда-нибудь вместе (двумя семьями), на двух машинах. Но первое большое путешествие  на Юг  на нашей машине совершали аж вшестером (и как умещались!): мама, отец, я, тетя Маруся, Владимир Васильевич и Володя (мама была тогда еще единственным водителем).

Сохранилось много фотографий от этих путешествий.

Другая мамина сестра (средняя из трех сестер Пузановых), Елизавета Петровна — тетя Лиля — еще до войны переехавшая в Москву, вошла в круг нашего семейного общения где-то в начале 50-х гг.

Тетя Лиля с мужем (Георгием Николаевичем Брусенцовым) жили на тогдашней окраине Москвы, в Растокинском городке, в комнате (квартире?) в деревянном доме барачного типа (если правильно называть бараком двухэтажный дом). В отличие от мамы (инженера-технолога) и тети Маруси (педагога, организатора учебной кинематографии), тетя Лиля всю жизнь была «домохозяйкой».

Мне кажется, самореализация трех сестер Пузановых была различной по содержанию, но равно мощной. Елизавета Петровна была «высокопрофессиональной» домохозяйкой. (Высшего образования у нее, полагаю, не было).

У тети Лили был огород, какая-то скотина (куры, во всяком случае), и она всю жизнь посвятила заботам о муже и ведению домашнего хозяйства. Детей у Елизаветы Петровны и Георгия Николаевича Брусенцовых не было.

Отец ее мужа был кем-то вроде «садовода-мичуринца», и достаточно известен (я как-то раз был в его саду под Москвой). А сам Георгий Николаевич — инженер.

После первого визита в Москву к тете Лиле в начале 50-х гг. мы с мамой и отцом стали наезжать в Москву довольно час-то.

Кого еще я знал из маминых родственников? Я уже упоминал Веру Павловну Пивен. Пивен — это фамилия по мужу, девичью — не знаю. [Как оказалось — Пузанова. См. раздел 24.6. — А. А.].

Было две сестры — Вера Павловна и Нина Павловна. Я не уверен, но предполагаю, что они были дочерями брата моего деда Петра Михайловича Пузанова (или, может, дочерями его сестры? Но Павел — одно и родовых имен Пузановых). Не исключено, впрочем, что они происходили из рода моей бабушки Ольги Николаевны.

У Веры Павловны от брака с Даниилом Яковлевичем Пивеном был сын Игорь (я его упоминал выше). Игорь Данилович Пивен, примерно 1924 г . рожд., воевал. Потом стал военным инженером, заслуженным изобретателем РСФСР, крупным специалистом в области надежности и остойчивости кораблей.

Кажется, был период, когда Владимир Васильевич Абрашкевич (муж моей тети Марии Петровны) был главным строителем крупнейшего военного судна на заводе им. Жданова, а Игорь Пивен — военпредом на том же заводе, приемщиком этого корабля (где-то в 60-х гг.). <...>

А в 40-х — 50-х гг. мне довелось знать мать Игоря Веру Павловну. Она жила где-то на Кирочной ул. (тогда — ул. Салтыкова-Щедрина). Я брал у нее читать книги из домашней библиотеки. (Кажется, «Всадника без головы» Майн-Рида).

Нину Павловну тоже помню. Даниил Яковлевич Пивен потом разошелся с Верой Павловной и женился на младшей сестре Нине. Сейчас никого из них уже нет в живых.

С Игорем Пивеном в последующие годы мы встречались редко, больше на семейных юбилеях. Помню похороны его отца Даниила Яковлевича, но когда же это было? С Игорем больше общался мой двоюродный брат Володя.

Последний раз мы виделись лет 10 назад. Это было в его прекрасной квартире на Кировском (Каменноостровском) проспекте. Тогда я впервые познакомился с его женой (имени не помню). Во времена же моей молодости Игорь был женат на Наталье (с которой давно разошелся).

Игорь Данилович Пивен, мой старший (троюродный, как я понимаю) брат, мог бы, наверное, восполнить некоторые пробелы в этой семейной хронике, в частности, в родословной Пузановых. Надо бы разыскать его.

Но вернусь к началу 1950-х гг.

Глава 8. Сын — студент. Автомобильные путешествия

Мое поступление на филологический факультет Ленинградского университета в 1950 г . было предопределено мамиными культурными вложениями.

Возможно, мама прочила мне научно-филологическую карьеру, ожидала, что я стану «полиглотом». Во всяком случае, она согласилась с моим выбором славянского отделения филфака. (Я рассчитывал поступить в «чешскую» группу, но в том году — оказалась «болгарская»).

Я пытался также факультативно заниматься на отделении романских языков (французский язык), и даже, вольнослушателем, на историческом факультете. Но из этого ничего не вышло.

(Мои гуманитарные интересы со школьных времен были стимулированы, кроме мамы, также замечательным школьным педагогом Натальей Николаевной Житомирской, ведшей в нашем классе экс-периментальную учебную программу по истории, до 8-го класса. Н. Н. Житомирская, впоследствии — педагог-методист, кандидат наук, скончалась в конце 80-х гг.].

Ученого-филолога и полиглота из меня не получилось (хоть я поначалу пытался, «по инерции», заданной матерью, изучать еще «дополнительные» языки). Мое славянское отделение было «переводческим» (т. е. скорее с прикладным уклоном). Но дело даже не в этом. К тому времени у меня возникли новые склонности и интересы.

* * *

9.07.97.

Надо сказать, что уже в конце школьного периода у меня стал назревать какой-то протест против «маминого» воспитания. Под влиянием школы, пионерского лагеря, других внешних воздействий, оно стало казаться мне слишком «камерным». Положение «мальчика в коротких штанишках» среди порой велико-возрастных одноклассников (к старшим классам большинство их «отсеялось» из школы) тяготило.

[11.07.97. Мать дома звала меня «Мурлыша», почти как М. Цветаева своего «Мура». Меня дразнили этим прозвищем в школе. Впрочем, «официальной» школьной кличкой была «француз»: ведь я читал «Трех мушкетеров» в подлиннике].

Самоутверждения в школе через культурную эрудицию, «пятерки» — мне было недостаточно. Я занялся «самовоспитанием»: например, уроки танцев (чему мама не препятствовала). В то время ни к физическому, ни даже к домашнему труду я приучен не был.

[11.07.97. Похоже, что это, действительно, было недостатком воспитания. Сама мама занималась домашней работой без удовольствия, «через силу». Из хозяйственных нагрузок мне вменялось в обязанность только приносить дрова из подвала на пятый этаж (отопление в доме на ул. Некрасова тогда было печным). Помню, когда в первом послевоенном году мы ездили с матерью на картофельный участок, мама предоставляла мне читать Жюля Верна по-французски, пока сама полола].

Свою «слабосильность» я в инициативном порядке преодолевал занятиями в ДСШ (детской спортивной школе). И надо сказать, не без успехов: к последним школьным классам я научился делать сальто, стойку на кистях на брусьях, даже «большие обороты» («солнце») на турнике. Эти спортивные занятия я продолжал и в институте (заработал 2-й разряд по спортивной гимнастике).

Что касается «безрукости», то ее я преодолевал уже позднее — вождением и техническим обслуживанием автомобиля, а также на студенческих стройках. (С учетом этого и всей последующей биографии, руки у меня в конечном итоге оказались все же «не дырявые»).

Своего рода антитезой материнскому культурному воспитанию (иностранные языки, чтение —  исключительно литературы прошлого века, так что первые книги советских авторов я читал уже только в 10-м классе) явилось начавшееся уже в Университете мое увлечение общественной, комсомольской работой (кстати, похоронившее надежды на овладение "множеством" иностранных языков).

Тут стоит заметить, что ни о какой моей «адаптации» к тогдашним общественным реалиям мама как будто не заботилась (разве что оберегала от «не нужной» информации). Мое «общественное возмужание» происходило если не вопреки, то независимо от родительского влияния.

Я не помню, чтобы у нас с матерью когда-либо возникали разговоры на общественно-политические темы. В комсомол (в школе) я вступал без родительского влияния. То же можно сказать о моей комсомольской карьере, начиная с первого курса Университета (на предпоследнем курсе я был даже «освобожденным» секретарем комсомольского бюро факультета). [На филфаке тогда обучалось свыше 1000 студентов. – А. А.].

Мама вообще считала себя как бы человеком "из прошлого века". Читала она почти исключительно старых авторов (особенно — на французском). Из "советских" ценила немногих (например, Паустовского). Стандартные формы советского коллективизма были ей заведомо чужды.

[11.07.07. Вообще, воспитательная установка матери относительно меня была, я бы сказал, "культурно-нравственной". Все идеологические ценности черпались мною извне семьи, все общечеловеческие — из круга чтения и общения с мамой.

При этом мама, как мне кажется, вовсе не была принципиальным «дезадаптантом», игнорирующим господствующие идеологические нормы. Так, в 50-х гг. своеобразным предметом ее самоутверждения (отчасти, может быть, также способом сдать кандидатский экзамен по философии) было окончание Университета марксизма-ленинизма (что она отмечала как свое "второе" образование в анкетах)].

[12.07.97. Уже много позднее я сформулировал собственное жизненное кредо: «Уважай других не больше, чем себя, и себя не больше, чем других!». Я думаю, мама согласилась бы с этой заведомо не коллективистской, но и не индивидуалистической формулой чувства собственного достоинства].

Если мою мать в партию наверняка не приглашали (хотя бы в виду дворянского происхождения), то иначе было с отцом. Он оказался «белой вороной» в кругу людей своего должностного положения. В чем тоже, думаю, не было особой идейно-политической позиции. (В семейной библиотеке, например, было и 3-е издание сочинений Ленина, и комплект журнала «Большевик» за 30-е гг.).

Общественная активность отца в молодости была такова, что (если верить его шутливому рассказу) он в 20-х гг. был избран секретарем райкома (или даже горкома!) комсомола (или партии, не помню!), вероятно, в Рыльске. Пока не спохватились, что он... не комсомолец (или не член партии).

Уже позднее (на моей памяти) отец, опять же шутливо, объяснял, как он оказался «беспартийным большевиком»: «Меня все спрашивают, почему Вы, Н. Н, в партию не вступаете? А я им отвечаю: "Я еще не созрел, не все понимаю". "Чего же Вы не понимаете, Н. Н.? " – «А вот не понимаю, как это получается: один член партии — дерьмо, другой — дерьмо, а в целом партия — ум, честь и совесть..."».

(Вообще, отец «за словом в карман не лез». Похоже, его считали в этом плане «несерьезным» человеком).

С общественной активностью у отца сочеталась конфликтность на работе. Мама часто помогала ему в разрешении этих конфликтов тем, что сочиняла за него безупречно корректные служебные записки. Выручал его также безусловный авторитет профессионала.

[11.07.97. Заодно скажу о других родственниках. Тетя Лиля — «вечная домохозяйка» — была, разумеется, беспартийной. А вот тетя Маруся и Владимир Васильевич — оба были членами партии. В родственном общении это различие семей, впрочем, никак не сказывалось).

* * *

В период моей учебы в Университете (1950-1956 гг.) студенческие каникулы для меня делились на две части. Месяц — на студенческой стройке (все стройки — в Ленинградской области). Другой месяц — автомобильное путешествие с матерью и отцом.

Маршруты были не тривиальными для автолюбителей. Например, такой: Ленинград — Киев — Кишинев — Одесса — Херсон — Симферополь — Ялта — Керчь — Сочи — Батуми — Тбилиси — Пятигорск — Ростов — Москва — Ленинград. Это все — за одну месячную поездку!

Останавливались на ночь, как правило, не в гостиницах, а где-нибудь в укромных уголках за лесополосой, у дороги. Костра не разжигали, опасаясь привлечь к себе внимание. Мама спала в машине (где сиденья не раздвигались). Мы с отцом устраивались под открытым небом, без палатки.

Больше двух дней нигде не задерживались, даже на Черноморском берегу.

Обычно посещали «памятные места». Заезжали и в Ясную поляну, и в Спасское-Лутовиново, и в Михайловское. Мать во время путешествий очень любила посещать храмы, монастыри (хотя религиозной не была). Как-то соединялись в наших поездках любование природой, интерес к культуре и "охота к перемене мест".

Мне особенно нравились горные дороги с серпантинами. Справлялась с ними в качестве водителя и мама, уже в преклонном возрасте).

Часто брали с собой кота. Мама очень любила кошек, но не вообще, а именно данного, конкретного, своего кота. Первого, кого я помню (дымчатый «Пушок»), она везла с собой в теплушке, возвращаясь из эвакуации в Ленинград. Он, кажется, разбился, упав с балкона, с высоты 5-го этажа, в доме на ул. Некрасова.

Последнего из котов (черного) задавила машина на шоссе, где-то около Тосно, когда мы, вопреки обыкновению, оставили его у знакомых, по дороге на юг. Для матери это было большим душевным потрясением («Он, наверное, выбегал на дорогу, нас ждал...»).

Когда кот путешествовал с нами, мама, боясь, что он убежит и потеряется, выводила «зверя» из машины гулять на веревочке, с ленточкой. (Вообще, мама часто вела себя «нонконформно», не только в таких пустяках).

Кстати, как к «живому существу», со своими «нервами» и «душой», мама относилась и к автомобилю («машина устала, отдохнет и заведется», и т. п.).

Удивительно, что отец не пытался овладеть искусством вождения. Вообще, о нем ходили легенды, как об инженере, "шестым чувством" находящим ошибку в техпроцессе. Но сомневаюсь, чтобы он мог сам обработать какую-нибудь деталь на станке.

Мать же, в случае какой-нибудь неисправности в машине, рассуждала «с точки зрения теории». И часто ее предположения оказывались верными.

Мама отваживалась на путешествия и в одиночку. Помню, за год-полтора до своей кончины она одна приехала из Ленинграда во Львов (где я тогда был на военных сборах). А еще раньше — из Ленинграда в Куйбышев (где я тогда работал в газете после окончания Университета).

 

Глава 9. Сын вырос. Кончина матери

Примерно в 1955 г . наша семья рассталась с коммуналкой на ул. Некрасова, где прожили больше 20 лет. Отец получил квартиру в доме на углу пр. Обуховской обороны и ул. Чернова, в 200 м . от проходной своего завода.

Это была 2-х комнатная квартира. Рядом с домом был индивидуальный гараж. (Кстати, на ул. Некрасова гараж был тоже рядом, в бывшей подворотне, во дворе нашего дома; тогда такое было возможно).

По времени этот переезд совпал с моей женитьбой. Моя первая супруга Елена Ивановна Алексеева (в девичестве — Ларионова) была студенткой того же филологического факультета ЛГУ.

Мама настояла, чтобы молодожены какое-то время пожили в квартире на пр. Обуховской обороны. Но вскоре мы с женой переехали к ее родителям (Ивану Ивановичу и Ольге Тимофеевне Ларионовым) на Поварской пер., рядом с Владимирской площадью. Там были две большие комнаты в коммунальной квартире.

Наши автомобильные путешествия продолжались, теперь уже вчетвером. Помню, гостила мама и в дер. Стрелке, Новгородской обл., где летом (а потом и постоянно) жили мои тесть и теща. Не сразу, но прочно мама приняла невестку к себе «в сердце». И моя нынешняя «сестра» Елена Ивановна бережно хранит память о моей матери.

Мама еще застала рождение моей дочери Оли (21 сентября 1960 г.). Но моя дочь может помнить ее не больше, чем я «помню» своего деда.

* * *

Минимум биографических сведений о себе (1957-1963 гг.), необходимых для дальнейшего рассказа о родителях.

Окончив с отличием университет по двум отделениям (славянское и журналистика), я стал работать журналистом. Как молодой специалист, я был распределен в газету «Волжский комсомолец» в г. Куйбышеве (ныне — Самара). Потом вернулся в Ленинград. Работал в молодежной газете «Смена». В 1961 г . вступил в партию. Потом «ушел в рабочие» — вальцовщик на Ленинградском заводе цветных металлов.

[12.07.97. Этот жизненный шаг имел множественную мотивировку. Но среди прочих мотивов был, похоже, и тот, о котором напомнил мне один партийно-журналистский чиновник в 1984 г. (при исключении «социолога-рабочего» из Союза журналистов). Тот был свидетелем моего первого «хождения в рабочие» в 1961 г. По его свидетельству, я тогда говорил при увольнении по собственному желанию из редакции газеты: мол, «хочу преодолеть недостатки семейного воспитания». Может быть, и говорил...

Стоит заметить, что ранее, еще в студенческие годы, переориентация с филологии на журналистику (обращенную во «внешний мир» специальность) также была неявной формой выхода из-под материнского влияния: «Ближе к жизни!». Прочие детали и обстоятельства этого жизненного поворота выходят за рамки темы настоящих записок].

Все эти годы я жил уже отдельно от родителей. Это было благом и для отца с матерью, поскольку в те годы они фактически разошлись и расселились в разные комнаты своей 2-х комнатной квартиры на пр. Обуховской обороны.

Отец был моложе матери на 4 года с лишним. К тому же, как уже можно было понять из всего сказанного выше, они были очень разными, не похожими друг на друга людьми. Отец был типичным экстравертом, мама — интравертом. Различны не только темпераменты, но и условия воспитания, культурный багаж, склонности и интересы. Принято было считать, что у мамы — «тяжелы» характер, а у отца — «легкий». Но неизвестно, что лучше, во взаимных отношениях.

[11.07.97. Мама была «чувствительной натурой», отец — как бы «толстокож». Какая-то повышенная «нервность» была в маме всегда — «капризы», в интерпретации отца. Между прочим, она всю жизнь курила].

Так или иначе, но на исходе третьего десятка лет совместной жизни срок семейного союза истек. (Хотя формально — развода не было). С какого точно времени начался разрыв матери и отца — я не знаю. Да разрыв и не был резким. Во всяком случае я «заметил» его уже только в квартире на пр. Обуховской обороны. Примерно к рубежу 50-60-х гг. моих отца и мать связывали только общая квартира, автомобиль (формально владельцем «Победы» была мама, а гаража, кажется, отец), да еще, конечно, общие профессиональные интересы.

У отца, как уже говорилось, появился внебрачный ребенок (отец помогал его воспитанию материально, но устойчивой связи там не было). А потом у него возникла действительно прочная связь с сослуживицей Лидией Михайловной (о чем маме было известно).

[11.07.97. Мама различала супружескую измену и «предательство». Тут, по ее мнению, было второе].

* * *

В 1958 г . вышла в свет еще одна книга инженера В. П. Пузановой — «Размерный анализ и простановка размеров на рабочих чертежах». А за год до этого, с организацией совнархозов, мама, уже в пенсионном возрасте, поступила на работу в Ленинградский совнархоз (технический, потом — отраслевой отдел), где проработала пять лет. Возможно, она искала материальной независимости от отца.

В 1963 г . мама, если и работала, то, видимо, уже не постоянно. При этом продолжались ее лекции, научно-технические доклады и т.п., в рамках Ленинградского отделения НТО «Машпром», где она была заметной фигурой.

В маминой автобиографии, датированной мартом 1963 г. записано: «В настоящее время я являюсь членом оргкомитета конференции по взаимозаменяемости, которая состоится в мае 1963 г.». Принять участие в этой конференции ей было не суждено. Моя мама скончалась скоропостижно 16 мая 1963 г ., в возрасте 63 лет.

Смерть настигла ее в больнице, куда она была помещена по поводу инфаркта. Кажется, это случилось на 9-й день после первого инфаркта.

Это было накануне дня рождения отца. Рассказывали, что маму взволновал неожиданный для нее визит отца в больницу.

Я узнал о ее кончине от своей супруги Елены Ивановны, встретившей меня 17 мая у проходной завода после ночной смены. Смерть матери была неожиданностью для всех, т. к. казалось, что состояние ее здоровья, после инфаркта, уже пошло на поправку.

Мама ушла из жизни, когда мне было 29 лет.

* * *

Моя мать Варвара Петровна Пузанова похоронена на Красненьком кладбище, рядом со своей матерью и отцом (моими бабушкой и дедом) Ольгой Николаевной и Петром Михайловичем Пузановыми. На этой семейной могиле регулярно бывают моя дочь Ольга и ее мама Елена Ивановна Алексеева. К моему стыду, редко бываю я. Я еще вернусь к теме родительских могил.

* * *

Надо сказать, что в возникших в последние годы жизни мамы родительских размолвках (а затем — разрыве) я всегда держал сторону матери.

Вообще, с мамой я был ближе, чем с отцом. Можно сказать, что «недостатки» матери казались мне продолжением ее достоинств, а достоинства отца — «продолжением» его недостатков. Сейчас удержусь от развития этой темы, выходящей за рамки семейной хроники.

Глава 10. Отношения с отцом. Смерть отца

После смерти мамы возникла «имущественная» проблема. Она трактовалась — как мною, так и отцом — исключительно в моральном (а не в юридическом!) плане. Но остроты проблемы это не снижало.

Образовав свою семью, я давно уже жил на Поварском пер., однако оставался прописанным на пр. Обуховской обороны. Это устраивало как меня, так и отца, и тут проблем не было.

Когда мама умерла, я забрал из квартиры на пр. Обуховской обороны все ее личные вещи, немногие Пузановские реликвии, разумеется, все бумаги и практически все книги, которыми отец мало интересовался. По пожеланию отца, у него осталась («пока») только Большая советская энциклопедия.

Мне казалось, что отец не имеет морального права оставлять у себя что-либо, что было дорого маме. Ведь у него еще при ее жизни была другая женщина, фактически — другая семья.

Я был настолько «последователен» в стремлении разделить «его» и «ее», что, обнаружив среди маминых бумаг перевязанную пачку отцовых писем к ней еще 30-х гг., специально привез и отдал ему. (Сейчас очень жалею об этом; да и не прав я был по существу: отправленные письма принадлежат уже адресату, а не пишущему их).

А вот как быть с автомобилем? Отвлекаясь от материальной ценности, это была «мамина вещь» и — как бы «часть ее души».

Отец повел себя жестко: ты, что ли на нее заработал? Вот есть у тебя доверенность от матери до конца года, хочешь — поезжай на юг, и попрощайся с машиной.

Родственники (особенно тетя Маруся) считали, что «Победа» должна остаться мне. (В юридические тонкости тогда никто не вникал, но сейчас я понимаю, что в таких случаях тот, кто забирает неделимую вещь себе, должен выплатить другому наследнику денежную компенсацию его доли).

Кончилось дело тем, что мы с моей женой Еленой Ивановной, оставив маленькую Олю у бабушки в дер. Стрелка, совершили «памятное» автомобильное путешествие на Кавказ. А вернувшись, я поставил машину в гараж, «в сердцах» включив сигнализацию (как отключать которую отец, кажется, не знал).

После этого мы с отцом не встречались лет пять.

Общей оставалась только «прописка» в 2-х комнатной квартире на пр. Обуховской обороны (что, до поры до времени, ни для него, ни для меня не имело значения).

Не знаю, когда именно, но думаю, что достаточно скоро, к отцу переехала жить Лидия Михайловна (я знал фамилию, но забыл). [Кажется, Даревская. – А. А.. Март 2007]. Однако формально брак между отцом и ею не регистрировался.

Позднее я узнал, что старенькая, но надежная, и послушная маме и мне «Победа» как бы не пожелала подчиняться отцу. Отец (после смерти матери) все же научился водить машину, получил права. Но однажды не справился с управлением (ему было уже за 60) и машина перевернулась.

Его фактическая жена Лидия Михайловна, бывшая пассажиром, получила перелом позвоночника. Но, по счастью, поправилась после этой тяжелейшей травмы, без всяких последствий.

* * *

Мы вновь встретились с отцом несколько лет спустя, когда к этому вынудили обстоятельства. Во второй половине 1960-х гг. распался мой брак с Еленой Ивановной Алексеевой (моей дочери было тогда лет 7-8).

Опуская здесь перипетии своей собственной семейной жизни, скажу, что по тогдашним правилам я не мог прописаться к своей новой супруге (Нелли Алексеевне Крюковой), не «ухудшая» при этом свое жилищное положение: ведь я как бы «имел» целую комнату в 2-х комнатной квартире, где мы были прописаны только вдвоем с отцом (а фактически там жили отец с моей «мачехой»).

Отца очень встревожила моя вынужденная «угроза» его семейному благополучию. Кажется даже, он почувствовал себя плохо после этой встречи.

Впрочем, я вовсе не собирался ухудшать его жилищные условия, вынуждать к размену и т. п. Мне важно было лишь иметь право на законную «перепрописку» к супруге (Нелли Алексеевне Крюковой).

А для этого достаточно было отцу зарегистрировать свой брак с Лидией Михайловной и прописать ее к себе (чего до тех пор почему-то не произошло).

Я к тому времени уже успел закончить аспирантуру на факультете журналистики ЛГУ, работал младшим научным сотрудником в Ленинградских секторах Института философии Академии наук.

[Детали собственной биографии после смерти матери в 1963 г. здесь не излагаются, как не имеющие прямого отношения к жизни родителей. – А. А.]

Мой отъезд на работу в Новосибирск в 1969 г. (фактически — двухлетняя командировка в новосибирский академгородок, с бронированием жилплощади), причем отъезд в одиночку (жена Нелли Алексеевна оставалась в Ленинграде) был отчасти — хотя, разумеется, не исключительно! — стимулирован тем, что жить негде.

По возращении из Новосибирска (в 1970 г.) вопрос с моей «перепропиской» встал с новой остротой. Мы с супругой (Нелли Алексеевной) снимали комнату на ул. Седова, неподалеку от дома отца. Постепенно у нас с отцом возобновились и наладились родственные отношения.

Я побывал у отца, познакомился с Лидией Михайловной. Отношения были «светские», но вполне дружелюбные (с обеих сторон).

Главное же, отец с Лидией Михайловной (уже будучи пенсионерами) зарегистрировали брак (мое «давление» объективно этому способствовало). Тогда я смог, наконец, выписаться из родительской квартиры, прописаться к жене (Нелли Алексеевне) в комнату в коммунальной квартире на ул. Кирилловской (в районе Смольного), где была прописана также ее мать Лукерья Матвеевна Мовчан. Потом туда удалось еще прописать сына Нелли Алексеевны (от первого брака) Алексея Борисовича Крюкова.

В итоге, моя новая семья встала на городскую жилищную очередь и уже в 1973 г. сумела решить свой жилищный вопрос. Мы вчетвером получили 3-х комнатную квартиру в доме новой постройки на ул. Наличной (д. 40, корп. 1) на острове Декабристов.

Что было в моей жизни дальше, моя научная карьера, в качестве социолога и т. д. — уже выходит за рамки этой хроники.

[11.07.97. Как мне уже приходилось заявлять, этот рассказ — не о себе, а о моих родителях; семейная хроника, но не история моей жизни. Во-первых, все последующее разворачивалось уже на памяти моей дочери. Ну, а во-вторых, развитие наметившихся здесь «сюжетных линий» можно найти в других источниках, хотя бы в прилагаемых записках моей жены Зинаиды Глебовны Вахарловской или в моей «Драматической социологии»].

* * *

Как уже сообщалось, с 1960-х гг. и до выхода на пенсию (примерно в 1970 г.) отец работал главным технологом завода им. Ворошилова (ныне — завод «Звезда»). Выйдя на пенсию, он стал председателем (или чем-то вроде) кооператива индивидуальных гаражевладельцев (форма его общественной активности в то время).

Отец был крепок физически и уже в преклонном возрасте пристрастился кататься на коньках (на стадионе, возле дома). Научился водить машину. Однако его подстерегал рак.

Была операция, с благополучным, как казалось, исходом. Отец, похоже, не знал, что ему вырезали злокачественную опухоль. Знала — его жена Лидия Михайловна, а также ее родственники. Однако мне об этом почему-то не говорили.

Болезнь прогрессировала. Отец очень исхудал. Лидия Михайловна и ее сын с невесткой ухаживали за ним. Я навещал отца, но, признаться, не часто (не предполагая, что ему отмерены месяцы, если не дни).

Известие о смерти отца последовавшей 17 декабря 1974 г., в возрасте 70 лет, застало меня в командировке, в Москве.

Я успел на похороны. Отца хоронил завод. Гроб привезли к проходной завода. Там с ним прощалось очень много народу. (Говорят, некоторые его сослуживцы вздрогнули, впервые увидев меня. Мне тогда было 40 лет, и я в ту пору очень, как будто, походил на отца внешне).

Отец похоронен на кладбище, названия которого я сейчас забыл (о чем еще пойдет речь ниже).

[Мать умерла в день рождения отца, 17 мая, а отец – в день рождения матери, 17 декабря. Менее всего я склонен к мистицизму, но совпадение как будто провиденциальное. – А. А.]

 

Глава 11. Мои родственники. Ровесники и младшие

Ко времени, которое я сейчас описываю, уже ушли из жизни все три сестры из рода Пузановых.

Мама умерла в 1963 г.

Кажется, в 1970 г. скончалась в Москве тетя Лиля (Елизавета Петровна Брусенцова). На ее похоронах я не был. Уж не знаю почему, меня не известили о ее кончине (может, не знали новосибирского адреса?).

Тетя Лиля с Георгием Николаевичем Брусенцовым к тому времени уже переехали из Растокинского городка в Медведково (однокомнатная квартира). Я бывал у Георгия Николаевича в Медведково, когда он уже остался один, но редко. Георгий Николаевич Брусенцов скончался в конце 1980-х гг. (точно знает мама моей дочери Елена Ивановна, которая ездила на похороны).

Как я уже говорил, детей у тети Лили не было. У Георгия Николаевича Брусенцова есть младшие родственники (одну из них я даже немного помню — Галина, наверное, племянница Георгия Николаевича).

Тетя Маруся (Мария Петровна Пузанова) в середине 50-х гг. раскрыла свой дремавший талант педагога и организатора учебной кинематографии, сначала — в школе рядом со своим домом в Автово. Потом Мария Петровна работала на кафедре научной и учебной кинематографии в Ленинградском университете. Она была очень деятельным, общественно активным человеком.

Моя тетя Мария Петровна Пузанова скончалась в 1973 г. Ее муж Владимир Васильевич Абрашкевич (я всегда звал его "дядя Володя") пережил тетю Марусю более чем на 20 лет. Он скончался в 1995 г.

В детстве я встречал его брата Михаила Васильевича Абрашкевича (не знаю, как сложилась его судьба). А уже в последнее десятилетие я встречал его сестру — Екатерину Васильевну, проживавшую в Москве (она умерла в 1995 г.).

Сын Марии Петровны Пузановой и Владимира Васильевича Абрашкевича (мой двоюродный брат) Владимир Владимирович Абрашкевич — закончил Ленинградский университет, инженер; его жена Ирина Михайловна Яковлева закончила Ленинградский институт культуры, культпросветработник. Их сын (мой племянник) Андрей Владимирович Абрашкевич — специалист по ЭВМ. Его жену зовут Екатерина Евгеньевна (девичья фамилия — Мазепова). У них двое детей — Евгения и Ирина.

Основное место жительства младших Абрашкевичей — в той самой квартире в Автово, где жила тетя Маруся и где так часто бывал я в детстве.

А старшие Абрашкевичи (Владимир Владимирович и Ирина Михайловна) живут сейчас на юге (Сочи, Краснодар), иногда — в Москве, иногда приезжают в СПб.

(Младшие Абрашкевичи сейчас тоже ведут в основном «кочевой» образ жизни. Скоро год, как они всей семьей живут в Сочи, вместе с родителями. У них там общее «семейное» предприятие, под названием «Экокордон»).

В сущности, мой младший двоюродный брат Владимир Абрашкевич (ему уже 58 лет) — единственный из родственников «моего» поколения, с которым мы близки, хоть и видимся не часто (когда он ненадолго приезжает в Санкт-Петербург).

Старших родственников — либо уж нет, либо я их не знаю, либо потерял из виду.

* * *

Я здесь не рассказываю подробно о продолжателях рода Аносовых-Пузановых (даже о тех, кого хорошо знаю). Только вновь перечислю их:

Старшее (ныне — старшее) поколение: я и мой двоюродный брат Владимир Владимирович Абрашкевич и, вероятно, Игорь Данилович Пивен.

Среднее поколение: моя дочь Ольга Андреевна Новиковская (в девичестве — Алексеева) и сын Владимира ВладимировичаАбрашкевича — Андрей Владимирович Абрашкевич. Младшее поколение: дети моей дочери — Иван и Егор Новиковские, и дети Андрея и Екатерины Абрашкевич — Евгения и Ирина.

[В конце 1990-х гг. В. В. Абрашкевич с женой И. М. Яковлевой, а также их сын Андрей с семьей переселились в г. Сухум (Абхазия), где А. В. Абрашкевич стал работать в миротвореческой миссии ООН, дислоцирующейся там. 8 октября 2001 г . Андрей Абрашкевич трагически погиб: он находился в том самом вертолете миссии ООН, который был сбит над Кодорским ущельем боевиками Гелаева, совершавшими рейд в Абхазию. После смерти А. В. Абрашкевича его вдова Екатерина Абрашкевич вместе с детьми вернулась обратно в Санкт-Петербург, где они сейчас и проживают. – А. А. Март 2007].

Мне хотелось бы, чтобы родственные связи между названными прямыми продолжателями рода Пузановых стали теснее. Я адресую эти записки моей дочери Ольге, но я буду рад, если с ними ознакомятся и все остальные родственники, и их близкие.

* * *

Следует еще сказать, что мама моей дочери Ольги Елена Ивановна Алексеева (мой первый брак) ныне работает в том же институте (СПбФ Института социологии РАН), что и я. Я уже говорил, как сложились дальше наши отношения («брат» и «сестра»).

Елена Ивановна Алексеева живет сейчас в Дачном, на ул. Хрустицкого, в отдельной квартире дома «хрущевской конструкции», расположенном примерно в том месте, где был дом моего деда. В этой квартире жила и моя дочь Ольга, пока не вышла замуж. (Сейчас она живет с детьми в 2-х комнатной квартире на пр. Ветеранов).

[Е. И. Алексеева скончалась 17 марта 2002 г. Она похоронена на Красненьком кладбище, рядом с моей матерью, дедом и бабушкой Пузановыми. – А. А. Март 2007].

С Нелли Алексеевной Крюковой (мой второй брак) мы разошлись еще на рубеже 80-90-х гг., а сейчас, после формального расторжения брака, разъехались (разменяв квартиру на Наличной ул.). Она живет сейчас вместе с матерью Лукерьей Матвеевной Мовчан в 2-х комнатной квартире в районе оз. Долгого.

В отличие от Елены Ивановны Алексеевой, которая знала и мою маму, и моего отца, Нелли Алексеевна знала (хоть и немного) моего отца. Помню, лет 15 назад она предложила мне навестить Лидию Михайловну, мою «мачеху», с которой мы со времен смерти отца не виделись.

Лидия Михайловна тогда еще жила в отцовской квартире на пр. Обуховской обороны, но собиралась переезжать к детям, то ли в Сестрорецк, то ли в Колпино. (Наверняка этот переезд давно состоялся).

Мне кажется, была какая-то напряженность в этой моей встрече с «мачехой» (может быть, это связано с тем, что, что я не заявлял никаких прав наследования, после смерти отца, а Лидия Михайловна, в свое время, не предложила мне сделать это).

С тех пор мы с нею не виделись.

В моей хронике много пробелов, относящихся к отцу Николаю Николаевичу Алексееву, но при желании и некоторых усилиях можно найти людей, знавших его, кроме меня.

* * *

О себе — вне прямой связи с моими родителями — здесь рассказывать не собираюсь. Строго говоря, моя хроника заканчивается 1974 годом, когда скончался отец. Все остальное — уже только для завершения «сюжетных линий».

Сейчас я живу вместе с моей женой Зинаидой Глебовной Вахарловской (мой третий брак) в комнате в коммунальной квартире на 8-й линии, дом 27, кв. 17. На днях мне исполнится 63. Работаю ведущим научным сотрудником в СПб филиале Института социологии Российской академии наук.

[За истекшие со времени написания этой семейной хроники 10 лет ушли из жизни некоторые из упоминавшихся здесь моих родственников: Елена Ивановна Алексеева, Андрей Владимирович Абрашкевич, Глеб Анатольевич Вахарловский (отец моей жены З. Г. Вахарловской), Анна Михайловна Пивен (жена И. Д. Пивена ). – А. А. Март 2007]

Сам я по-прежнему работаю в Социологическом институте РАН (в который преобразовался прежний Санкт-Петербургский филиал Института социологии РАН).

А проживаем мы с женой — Зинаидой Глебовной Вахарловской — теперь фактически не в комнате на Васильевском острове (где прописаны), а в квартире ныне покойного отца З. Г. Вахарловской, вместе с младшей сестрой моей жены — Светланой Глебовной Вахарловской, на Малой Охте. – А. А. Март 2007].

[14.09.97. Предыдущие части семейной хроники писались мною в период с 5 по 10 июля 1997 г., перед самым нашей с Зиной отъездом в Гузерипль (с учетом некоторых последующих включений, датированных в квадратных скобках). Мы выехали поездом «СПб-Адлер» 10 июля. Я продолжал свои записи в поезде и заканчивал уже на кордоне Гузерипль Кавказского заповедника].

 

Глава 12. Переплетение судеб. 22 июля 1984 г.

10-11.07.97 (писано в поезде «СПб-Адлер»)

Уже давно понятно, что главными героями этой хроники являются: моя мама Варвара Петровна Пузанова и мой отец Николай Николаевич Алексеев.

О предках я знаю слишком мало; о старших родственниках, ушедших из жизни, — больше, чем о предках, но меньше, чем об отце и матери. Постарался рассказать здесь все, что знаю.

Что касается моих родственников-«сверстников», то это — еще не такая давняя история, чтобы некому, кроме меня, было ее рассказать. (А делать, по моему убеждению, надо прежде всего то, чего никто, кроме тебя, или лучше тебя, или, скажем, за тебя — не сделает).

По той же причине не рассказываю здесь подробно о младших родственниках. У них бОльшая часть жизни — впереди, а у самых младших — все впереди.

Еще раз подчеркну: эти записи — не автобиография. Это — семейная хроника.

[15.09.97. Здесь стоит заметить, что в роли «воспоминателя» (человека, вспоминающего о своих родителях) я, конечно, уникален. Продолжать же «изыскания» в области истории моей семьи — может любой заинтересованный человек].

* * *

Должен сказать, что, отчасти в силу своей основной профессии — социолог, отчасти в силу особенностей своего характера и привычки к документированию жизненных событий, моя дочь не испытает недостатка в информации о жизни своего отца.

Мой личный архив куда богаче архива моей матери, которым я располагаю. Один из наиболее насыщенных и интересных периодов моей жизни — 80-е гг. — отражен в книге «Драматическая социология», которая в этом году, похоже, все же выйдет в свет. [Имеется в виду книга: А. Н. Алексеев. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего). Кн. 1- 2. М .: СПбФ ИС РАН, 1997. – А. А.] . Ну, а более ранние и более поздние жизненные периоды тоже документированы; не буду сейчас перечислять — где и как.

Так что не надо искать в этой хронике того, чего в ней не только нет, но и не планировалось.

* * *

Мне уже приходилось говорить, что одним из стимулов написания этих записок, фиксации моей «короткой памяти», была наша совместная с моей женой Зинаидой Вахарловской работа над хроникой семьи Гудковых. Там представлена и ее собственная автобиография.

Интересно, как переплетаются судьбы, биографии, родственные связи...

В хронике Зины в качестве «героев», с ее детских лет, фигурируют моя тетя Мария Петровна Пузанова, мой двоюродный брат Владимир Владимирович Абрашкевич, его жена Ирина Михайловна Яковлева. Упоминает она и некоторых других моих родственников.

Прочитав все написанное выше, моя жена Зина посоветовала мне включить сюда рассказ об одном дне своей жизни — 22 июля 1984 г ., когда мне исполнилось 50 лет. Последую ее совету. (Сейчас будет ясно, почему именно этот день).

* * *

Это было 20 лет спустя после смерти моей матери и 10 лет спустя после смерти моего отца.

Я тогда работал слесарем на Ленинградском заводе полиграфических машин («эксперимент социолога-рабочего»). Мой двоюродный брат Владимир Абрашкевич в ту пору работал лесником на кордоне Пслух Кавказского биосферного заповедника. Там же была его жена Ирина Яковлева. А Зина была замужем за другим лесником Анатолием Кузьмичом Базникиным.

Я приехал на кордон Пслух в гости к брату и его коллегам (третьим лесником был Виктор Салтыков, его жена — Наталья). Об этом действительно антибраконьерском кордоне, где собрались для защиты природы лесники-интеллигенты (все были с высшим образованием!) ходили легенды.

(Подробнее см. в семейной хронике Зинаиды Вахарловской).

Мы отправились туда из Ленинграда втроем, вместе с подругой жены моего двоюродного брата Лидией Сошлюковой (у которой мы с Нелли Алексеевной Крюковой снимали комнату на ул. Седова) и ее сыном Сергеем.

До Пслуха надо было добираться из Красной Поляны, 20 км в гору. Вышли утром, пришли затемно. Еле нашли этот кордон...

Тогда я впервые познакомился с Анатолием Кузьмичом Базникиным, с которым подружился. (Анатолий Кузьмич скончался в 1990 г.).

[Последние годы А. К. Базникин работал помощником лесничего на другом кордоне Кавказского заповедника — Гузерипль, том самом, куда мы с Зиной в момент написания этой хроники ехали. Его могила – на кладбище пос. Гузерипль, на берегу реки Белой. – А. А.].

В то время на кордоне, кроме названных, были: мой племянник Андрей Абрашкевич и его университетский товарищ Александр Мартыненко, а также дочь Зины — Любовь Вахарловская (впоследствии — жена Александра Мартыненко). Были и еще гости.

22 июля (свой день рождения) мне захотелось ознаменовать «горовосхождением». Горным туристом я никогда не был. Но любительские походы в горах совершал.

Зина согласилась сопровождать меня, Лидию и Сергея в восхождении к "Когтю" (скальный ансамбль в альпике).

Подъем был довольно трудным, вокруг — неописуемая красота. Забравшись на «Коготь», мы смогли разглядеть домики кордона через сильный бинокль.

Возвращались уже после захода солнце. На подъеме я умудрился стереть ногу, что сильно замедлило общий спуск.

Зина, привычная к горам, находила дорогу в кромешной тьме. (Не предполагая возвращаться так поздно, не взяли с собой фонарика).

Между тем, на кордоне забеспокоились, тем более, что был уже накрыт стол под громадным ореховым деревом, для празднования моего юбилея и дня рождения еще кого-то из гостей кордона. В темноте нас вышли искать, с фонарями и лошадью, мой двоюродный брат и племянник. Команда спасателей встретила «потерявшуюся» группу горовосходителей (благополучно выведенную Зиной) на последних метрах спуска.

Надо было еще преодолеть горную реку, чтобы достичь кордона. На всякий случай я был водружен на лошадь, которая переправила меня через реку и доставила к столу под ореховым деревом.

Первый тост был провозглашен еще до полуночи. А потом были танцы...

Когда мы уезжали, Зина, занимавшаяся фотографией, подарила мне фотоальбом «Кордон Пслух и его обитатели». Этот альбом стал потом нашей с ней семейной реликвией.

[14.09.97. Вот так, в этот день, 22 июля 1984 г., на кордоне Пслух Кавказского заповедника произошла встреча моих (и моей дочери) родственников, тогдашних и будущих. Большинство их ранее уже упоминалось на страницах этой хроники. Понятно и то, почему так названа эта глава: "Переплетение судеб"].

 

Глава 13. «Любовь к отеческим гробам»

Может быть, впервые, при написании этих заметок, я осмыслил чувство родственной связи, как не менее ценное и значимое, чем дружеские связи (которым всегда придавал большее значение).

Родственник может быть и другом, друг — иногда родственником. Но общение с родственниками как таковыми (только потому, что они родственники) для меня как-то не было особой ценностью.

Вообще, недостаток моего внимания и интереса к родственникам может показаться чуть ли не патологическим. Например, я не держу в памяти дней рождения родственников (например, собственных внуков).

Все же, некоторые дни рождения я помню, и сейчас назову их.

Моя мать Варвара Петровна Пузанова родилась 17 декабря 1899 г.

Мой отец Николай Николаевич Алексеев — 17 мая 1904 г.

Елена Ивановна Алексеева, мама моей дочери, — 31 августа 1933 г.

Моя дочь Ольга Андреевна Новиковская — 21 сентября  1960 г.

Нелли Алексеевна Крюкова (мой второй брак) — 13 февраля 1932 г.

Моя жена Зинаида Глебовна Вахарловская — 5 сентября 1944 г.

Но дни рождения — ладно. А вот могилы родственников, ушедших из жизни... Тут уж не оправдаешься обстоятельствами или складом характера. Начну с примера, поданного мне моими родителями.

Где похоронены родители отца — я не знаю. При мне отец на их могилах никогда не был, и мне не говорил о них.

Мать — иначе. При ее жизни я много раз бывал с нею на Красненьком кладбище, где тогда были только могилы Петра Михайловича и бабушки Ольги Николаевны (от главного входа направо — Невская дорожка, а потом налево — Волжская дорожка, на левой стороне).

Два каменных (бетонированных) креста рядом. Таблички: Ольга Николаевна Пузанова (1864-1930) и Петр Михайлович Пузанов (1862-1935). В 1963 г ., как я уже говорил, там, рядом с родителями, была похоронена моя мама. (Мамина могила — не крест,  а металлическая колонка). А потом  мой отец обнес все три могилы общей металлической оградой.

Наверняка на этих могилах бывала моя тетя Мария Петровна. К тому же, их дом в Автово стоял в двух шагах от кладбища. Кажется, "для надежности" тетя Маруся взяла у меня свидетельство о смерти и свидетельство о захоронении мамы. Сейчас ее самой нет в живых. Похоже, что не сохранились эти документы и в семье моего двоюродного брата Владимира Абрашкевича.

Бывал ли на этой могиле отец (после установки ограды) — не знаю. Вместе с ним мы туда не ездили.

Сам я бывал на Красненьком кладбище редко, в отличие от моей дочери Ольги и ее мамы Елены Ивановны, живших более или менее неподалеку. Да не в расстоянии тут дело...

Лет 10-15 тому назад (т. е. в 1980-х гг.), в одно из своих редких посещений, я обнаружил (или Елена Ивановна с Олей обнаружили и сказали мне), что каменный (бетонированный) крест с могилы Петра Михайловича исчез. Оторванная металлическая табличка, по счастью, валялась рядом.

Что делать? Обращаться в кладбищенские службы — бессмысленно. Во-первых, документов нет, кроме собственного свидетельства о рождении, удостоверяющего, что я сын Варвары Петровны Пузановой, похороненной в той же ограде. (это свидетельство должно быть у меня среди собственных документов и сегодня). Можно ли без документов заказывать другой крест, я был не уверен. К тому же беспокоило, что ограда была в свое время поставлена так, что выступает из общего ряда. А ну, как возникнут к этому претензии?

В общем, я стал искать «неофициального» выхода. И посчастливилось найти неподалеку выброшенный могильный крест, своего рода самоделку из трех сваренных труб — такие кресты, возможно, ставились в первые послевоенные годы.

(Может быть, это тот самый крест, для замены которого кто-то разрушил могилу моего деда? Ладно, спасибо, хоть табличку не выкинули).

Я взял и вкопал (даже можно сказать — воткнул) этот брошенный крест — на месте могилы деда. Приспособил к нему табличку. В очередной раз покрасили ограду. Как будто так и всегда было...

Мой "нелегальный" крест на могиле деда стоит до сих пор. Оля с Еленой Ивановной подкрасили его серебряной краской, так что он выглядит даже "респектабельнее", чем каменно-бетонный крест на могиле бабушки. Последний очень покосился, от времени. Но чтобы его "выпрямить", надо слишком глубоко копать.

Пару недель назад (ввиду обстоятельств, о которых скажу ниже) я был на семейной могиле. Вокруг — куда более заброшенные захоронения. Вроде уже и ограда не так вылезает на дорожку...

Пара кленов, уже послевоенных, навалились на ограду, так что дверца не запирается. С помощью дополнительных самодельных "петель" и принесенного с собой замочка я ограду все же запечатал.

Замочек заржавеет со временем. Но пока заметно, что повешен недавно.

Зина выполола на могилках сорную траву.

Надо бы раковины поставить, но тут уж без кладбищенских служб не обойтись. Может, лучше этого не делать, при отсутствии документов.

[Заменен был крест на могиле деда уже в 2002 г ., когда захоранивали в эту же ограду прах Елены Ивановны Алексеевой. – А. А. Март 2007].

На могиле моей тети Марии Петровны Пузановой, скончавшейся в 1973 г., я никогда не был. (Знает, конечно, местоположение этой могилы мой двоюродный брат Владимир Абрашкевич ). Где похоронена моя тетя Елизавета Петровна Пузанова (в Москве) — не знаю. И вроде — спросить не у кого.

На могиле отца (после похорон в 1974 г.) я был лишь однажды. Это было лет 10 назад, если не больше. Тогда я еще помнил местоположение кладбища, но забыл точное местоположение могилы.

Моей тогдашней супруге Нелли Алексеевне Крюковой принадлежала инициатива этой поездки. Каким-то чудом (не там, где я искал) мы нашли могилу отца. Рядом с ней был похоронен кто-то из родственников Лидии Михайловны (его жены, во втором браке). Две каменные плиты, или даже две надписи на одной плите (не помню).

Поклонившись этой могиле, я записал и название кладбища, и как туда ехать, и где могила. Но прошло 10 лет, и где эта «бумажка»?

Нелли Алексеевна должна помнить, какое это кладбище. Оно за городом, на юг от СПб, около часа езды на рейсовом автобусе. Могила же — от входа, который кажется главным (угловой вход), налево, и потом — в глубину. Не сразу, поискав заново, я, наверное, смог бы эту могилу найти.

[14.09.97. Как я сообразил теперь, это, вероятно, Павловское кладбище].

Вот такова моя «исповедь» на тему родительских могил. Не буду ее комментировать. И так ясно. Для моих потомков — дурной пример.

 

Глава 14. Недавно в Сиверской (могила не моей бабушки)

Люди часто возвращают Добро не тем, от кого они его получили. Это своеобразный закон «круговращения Добра».

Никогда не надо ждать благодарности за сотворенное Добро. Тем более «требовать» такой благодарности (чем само принесенное ранее Добро обесценивается).

Не надо любить «по обязанности» или из чувства «долга». А только — по внутреннему, «безотчетному», естественному побуждению. В лучшем случае, можно осмыслить свое побуждение (или чувство) — когда оно уже есть.

Вот так и с Памятью.

Бывает, что внуки берегут память о предках больше, чем дети — память о своих родителях. А уж как «воспринимают» усопшие эту заботу — мы при жизни никогда не узнаем.

Но мне сейчас хочется пояснить свою мысль о «круговращении» Памяти (являющейся несомненной формой Добра).

История, которую я хочу рассказать — тоже семейная. Хоть в ней будут фигурировать люди, не упоминавшиеся до сих пор. Люди, ставшие моими (а стало быть — и моей дочери) родственниками — недавно.

* * *

В своей «хронике семьи Гудковых» моя жена Зина рассказывает о родительской семье своей матери Ольги Константиновны Вахарловской (в девичестве — Гудковой). Дед Зины Константин Николаевич Гудков был учителем, потом дьяконом, а в 30-х гг. был репрессирован и погиб. Неизвестно, где его могила, и даже дата смерти неизвестна.

Бабушка Зины Екатерина Кузьминична Гудкова погибла в войну, в 1942 г., от тифа, и похоронена на кладбище в Сиверской.

У Константина Николаевича и Екатерины Кузьминичны Гудковых было восемь детей. Мать Зины Ольга Константиновна была седьмым ребенком в семье.

Дети Екатерины Кузьминичны ухаживали за ее могилой, особенно те, которые жили в Ленинграде и его окрестностях. Сама Зина, не знавшая бабушки Екатерины Кузьминичны (Зина родилась через два года после ее смерти) бывала на ее могиле в детстве, вместе с мамой Ольгой Константиновной.

Нередко поводом для посещения этой могилы был приезд в Ленинград тех детей Екатерины Кузьминичны, которые жили в других городах.

По мере того, как уходили из жизни старшие родственники Зины, могила посещалась реже.

Последней из детей Екатерины Кузьминичны, проживавших в Ленинграде, скончалась мама Зины — Ольга Константиновна (в 1991 г.). Ее дочь Светлана не могла оставить престарелого отца Глеба Анатольевича Вахарловского, и посещать могилу бабушки стало как бы некому.

Из детей Екатерины Кузьминичны ныне здравствуют лишь две тетушки Зины (сестры ее покойной мамы) — Нонна Константиновна Бранкина (она живет в Новгороде) и Татьяна Константиновна Козярская (живет в Вышгороде, под Киевом). Обе — уже в очень преклонном возрасте.

Тетя Нонна раньше почти каждый год приезжала в Ленинград. Сейчас — здоровье не позволяет. Последний раз она приезжала в 1992 г . Ездила в Сиверскую, на могилу Екатерины Кузьминичны, вместе с детьми своей племянницы Ольги Глебовны Вахарловской и ее детьми Сережей и Дашей (первому тогда было 13, а второй — 8; правнуки Екатерины Кузьминичны).

Недавно тетя Нонна заволновалась, специально написала племяннице Ольге (сестре Зины), прислала деньги (100 тыс. руб.) [напомню, что описываются события 1997 г. – А. А. Март 2007] , чтобы обновили табличку, ведь старая заржавела.

Супруг Ольги Владимир Константинович Буторлин заказал новую блестящую табличку у себя на заводе, и поехали Ольга, Владимир и их племянница, Зинина дочь Люба (правнучка Екатерины Кузьминичны) в Сиверскую, устанавливать эту табличку на бабушкином кресте. Это было в конце мая нынешнего года.

И вдруг... не смогли найти могилы! И не то, чтобы Ольга не помнила места. Место вроде то, а там — другое, свежее захоронение...

Неподалеку нашли остатки старой раковины. Выяснили, что на этом месте в старой металлической ограде 5 дней назад (!) захоронили покойника, местного жителя Сиверской, предварительно выкинув крест с могилы, которую «никто не навещал».

Благо еще недели не прошло с тех пор, как это случилось, удалось найти людей (кладбищенские рабочие), которые делали новое захоронение на месте старого.

Те даже вспомнили, что на выброшенной табличке была указана дата смерти — «1942». «А дата рождения — 1880?» — «Кажется, да» — «А фамилия?» Они не запомнили, да и табличка стерлась от времени.

Крест с табличкой выкинули, уже не найти.

«Так как же, вы, порушили могилу?» — «А нам сказали: это место пустое... Хороните здесь».

Тут все не так очевидно, чтобы с ходу возмущаться и вставать в позу оскорбленных родственников. Уверены ли мы, что это была наша могила? А вдруг не наша? Полной уверенности нет, поскольку правнучка Люба и муж внучки Владимир здесь раньше никогда не бывали, а внучка Ольга была давно и даже не уверена, какая была ограда — металлическая или деревянная.

(Потом Зина нашла фотографию: старшая из дочерей Екатерины Кузьминичны ныне покойная зинина тетя Маруся — на могиле матери. Так там ограда деревянная. Но это уже очень старая фотография).

Последней на могиле бабушки Екатерины Кузьминичны побывала внучка Светлана (сестра Зины и Ольги). Света говорит, что красила ограду — деревянную. Когда? Вроде в 1982 году. Но ты же была тут с тетей Нонной в 1992-м? Тут Светлана проявляет неуверенность...

Через несколько дней Зина подменила Светлану «на дежурстве» у отца. Две сестры (внучки Екатерины Кузьминичны) — Светлана и Ольга — поехали в Сиверскую. Ольга нарочно предоставила Светлане возможность самой найти место захоронения бабушки.

Та указала: вот тут, где теперь свежее захоронение!

Кто же ставил металлическую ограду, которую не помнит Светлана? А дело в том, что на этом же кладбище (в Сиверской) неподалеку захоронены другие родственники сестер Вахарловских, уже по отцовской линии, причем более дальние. Так вот, их дети, когда ставили новые ограды, поставили такую и на могиле Екатерины Кузьминичны.

Правда тот, кто заказывал эти ограды, сам сейчас не очень хорошо это помнит... Но все же очевидно — могила бабушки Екатерины Кузьминичны была именно здесь.

А сейчас (всего неделю назад!) эта могила порушена. И можно тут упрекать кого угодно, но первый упрек — себе: где же мы пять лет были?

А что же теперь тете Нонне, которая из Новгорода о могиле матери беспокоится, ответить? Ведь самой тете Нонне уже скоро будет 85...

12.07.97 (все еще в поезде «СПб-Адлер»).

Такие вот драматические события развернулись вокруг бабушкиной могилы, и понятны переживания родственников.

Тут обсуждались разные варианты. Даже такой: бабушке уж «все равно», может — забрать оставшуюся металлическую ограду и перенести ее на могилу других родственников, рядом. Ну, пожалуй, там и табличку повесить, новую... Так сказать, символическое перезахоронение.

Была и противоположная точка зрения: нам могила дорога, а не ограда! Те порушили могилу, а мы будем ограду «спасать»?!

(Ограда, кстати, здоровенная. Там место еще не для одной могилы найдется).

А те, другие, которые своего покойника захоронили на чужом месте? Конечно, бессовестно поступили, но ведь у них сейчас свежее горе... Как с ними быть?

А кладбищенская администрация, небось, спросит: где документы? (Какие там документы от 1942 года!). Или: «Где вы раньше были?». У них вроде есть какой-то срок сноса старых, заброшенных могил.

Несколько дней шли семейные дебаты, совещания по телефону, уточнения, согласования точек зрения.

Но ясно было — что-то надо делать. А что?!

Мне показалось, что я смогу быть полезен в этой «нештатной» ситуации. На этот раз поехали втроем: Зина, Ольга и я (в роли «консультанта»).

 

Глава 15. «Круговращение Добра»

13-14.07.97 (уже на кордоне Гузерипль).

До Сиверской — час на электричке. Поехали во вторник. (В этот день — прием в поселковом совете, куда предлагала обратиться Ольга; я же сказал, что должен сначала увидеть место, где стоял бабушкин крест).

Я попросил Ольгу взять с собой лопату. Сам взял пару фанерок, рейку, гвозди и молоток.

От станции до кладбища — не близко. «Спорная» могила — если идти от главного входа вдоль кладбища по шоссе, то на уровне между пятым и шестым телеграфными столбами свернуть налево и чуть углубиться в кладбище.

Вот эта металлическая ограда. Внутри — свежий холмик, с крестом и лентами, еще и таблички нет.

За оградой, метрах в 10, остатки раковины, фундамент креста от порушенной могилы. Крест выкинули, а эту бетонную глыбу было, видимо, тяжело тащить. Такая вот диспозиция...

Ольга еще раз поясняет, что Светлана сама нашла это место, она не сомневалась. Свидетельства рабочих, делавших новое захоронение, тоже вроде не оставляют сомнений: наша тут была могила!

Пытаюсь вкатить бетонную глыбу (фундамент бывшего креста) в ограду. Удается! Чуть вкапываем ее на свободном месте в ограде, рядом с новым захоронением. Говорю: надо обозначить место. У меня есть фанерка, давайте напишем: «Здесь покоится прах Екатерины Кузьминичны Гудковой (1880-1942)», пока нет креста.

А у Ольги, оказывается, тоже такая дощечка с собой, только на ней — просто фамилия с инициалами, и даты жизни. Зато — с просверленными дырочками, для крепления проволокой.

Не один я такой предусмотрительный!

Укрепляем дощечку на бетонной глыбе. Это значит, что именно здесь должен быть восстановлен крест, вместо утраченного. Все с этим согласны (хоть были и сомнения).

Что же делать дальше?

Идти в поселковый совет? Я настаиваю на том, что первым делом надо встретиться с родственниками покойного, недавно здесь захороненного. Нельзя априорно и заглазно обвинять их. Нужен прямой контакт.

Адрес этих людей был уже известен, из прежних поездок Ольги. Их дом — неподалеку от кладбища.

Нас встречает молодой человек, оказывается, внук покойного. С нашей стороны — нет агрессии. Такое вот вышло «недоразумение»... Выражаем соболезнование семье покойного.

Сообщаем, что втащили глыбу (остаток раковины) в ограду, оставили дощечку. Мол, уж не взыщите...

Молодой человек тоже проявляет дружелюбие. Несколько смущен. Выражает готовность вместе с нами съездить в местное похоронное бюро «Факел». (Он — на своей машине). Вообще-то, он здесь постоянно не живет, приехал только на похороны.

Появляется «бабуля» (жена покойного). Та очень раздражена, проявляет недоверие даже к тому, что разрушена могила именно Е. К. Гудковой, о которой мы «печемся». «Запрещает» внуку сопровождать нас в похоронное бюро, пусть сами разбираются...

Относим ее поведение за счет недавней смерти близкого человека. Всячески подчеркиваем, что «мы к вам не в претензии», тут надо все «полюбовно решить».

В общем, едем со внуком усопшего в похоронное бюро.

Там тоже смущены. Никто, видимо, не ждал, что объявятся родственники — через 50 лет после первых похорон и через 5 дней после вторых. Вам кто-то сообщил? Нет, говорим, случайно совпало. Приехали табличку обновить, а могилы и нет...

Вырисовывается следующая расстановка действующих лиц в картине недавних событий:

Умер местный житель Сиверской. Кладбищенский смотритель — соседка этой семьи. Та им пообещала «подыскать подходящее место на кладбище». Может, ей и заплатили, но скорее — «по дружбе». Место — в металлической ограде (своей ставить не надо!), а могила там старая (1942 года). И никто вроде туда не приходит.

Похоронное бюро — место не выбирает, а хоронит — где кладбищенский смотритель укажет. Указала... Те аннулировали прежнюю могилу, сделали новое захоронение.

Кого винить?

Понятно, никто на себя одного вину не возьмет (да и не берет, как выясняется из разговора в похоронном бюро). И разделять ответственность с другими не хочет.

Впрочем, все смущены (начальник похоронного бюро в том числе): «Первый раз у нас такой случай!..».

Начальник похоронного бюро пытается перевести «конфликт» в плоскость наших с родственниками недавно усопшего отношений: «Наверно, вы (обращаясь к молодому человеку) должны поставить им (т. е. нам) новый крест».

Тот: «Но ведь не мы это место выбирали!».

Тогда (по мнению зав. похоронным бюро) они (т.е. родственники недавно усопшего) должны предъявить претензии кладбищенскому смотрителю.

Вот тут и выясняется, что кладбищенский смотритель — знакомая этой семьи (их соседка). Не будут они с ней «ссориться».

Еще хорошо, что сама она в этом разговоре не участвует. Она бы «покатила бочку» уже на нас: существует «срок давности» для сохранения старых могил. А где ваши документы? А где вы раньше были?

Если записей о старых захоронениях нет в кладбищенской конторе, то тем более нет таких сведений и в поселковом совете, куда хотела было Ольга обращаться...

Тут, скорее всего, суд понадобится. Это же на год тяжба затянется, а сколько нервов, поездок в Сиверскую... «Гражданская война» на могиле бабушки!

Хватило тут мне мудрости — «разрубить гордиев узел».

«Сколько стоит поставить новый крест?»- спрашиваю у зав. похоронным бюро. Оказывается, 670 тыс. руб.

«Я плачу вам эти деньги, сейчас. Можете вы за три дня восстановить старую могилу, в той же ограде, рядом с новым захоронением?»

Зав. похоронным бюро, разумеется, согласен. Но и растерян немного. Высказывает предположение, что две семьи (наша и недавно усопшего) поделят расходы... Хоть ему-то, конечно, все равно.

Понимая, что надо как-то мотивировать свое поведение, объясняю весьма «простодушно» и, вместе с тем, убедительно:

«Деньги эти, как вы понимаете, для нас не лишние. Но дешевле их заплатить, чем выяснять все эти отношения, кто больше виноват, еще, того гляди, судиться, адвоката нанимать, да еще над свежей могилой. Тут и сам «в ящик сыграешь»... Мне так спокойнее!»

Не стану здесь реконструировать невысказанные реакции всех свидетелей этого заявления (Зина, Ольга, внук недавно усопшего, зав. похоронным бюро, его помощница).

Деньги (моя двухмесячная пенсия, полученная в сберкассе накануне и предусмотрительно не выложенная из кармана перед поездкой; как чувствовал!) пересчитываются. Выписывается квитанция. Прощаемся.

Может, кто-то и считает меня «дураком». Но я поступил мудро.

Молодой человек отвозит нас на своей машине к нашей дальней родственнице, которая здесь же, в Сиверской, сейчас живет на даче. Расстаемся с внуком усопшего — тепло.

Некоторое время спустя (видимо, посоветовавшись с «бабулей») тот вновь появляется (мы еще не ушли), чтобы сообщить об их намерении обнести оградой свою могилу и соседний (свободный) участок.

Мы говорим — пожалуйста! Можете лишний кусок нашей ограды отрезать. Там — «на всех места хватит».

Великодушие может и подавить, если его слишком подчеркивать. Но мы — не подчеркивали.

Через несколько дней, от родственницы, которая на даче в Сиверской, узнали, что новый крест на могиле бабушки Екатерины Кузьминичны — стоит. И даже с новой блестящей табличкой, которую Ольга тогда оставила в похоронном бюро.

И даже нашу деревянную дощечку, как я попросил, не выбросили, а прислонили к кресту, как память об этих драматических событиях.

(Бабушкин крест поставили не в углу ограды, на то место, куда я «скромно» вкатил бывший фундамент, а — посередине ограды, так что и «для нас» место осталось. Это уже была инициатива Феликса, зав. похоронным бюро, тоже видать растроганного нашей «уступчивостью».

Лихой получился социально-психологический эксперимент!

* * *

Ну, решив главную проблему (восстановление могилы) оказался я уже сам перед проблемой нравственного свойства.

Ведь «мудрость» моя включала также и самоуправство в качестве необходимого компонента. Если бы я стал «наше» решение откладывать (хоть на минуту, скажем, для советов с Зиной и Ольгой, не говоря уж — на несколько дней, для советов с другими родственниками, ушел бы единственный тот момент, когда это решение надо было принимать.

Но, с другой стороны, это я про себя знаю, что был в ту минуту мудр (даже без кавычек!). А почему в этом так должны быть уверены Зинины (и теперь — мои) родственники?

И как же теперь быть, чтобы не поставить их в морально затруднительное положение?

Объяснить им, что ли, что я крест на могиле «чужой» бабушки ставлю — чтобы искупить грех своей собственной «короткой» родственной памяти?

Слишком все это как-то сложно... Тем не менее, объяснил я всем, кому сам, кому через Зину, что никто никому ничего не должен. Я так решил (даже без Зины), «на себя взял». И никого этим не хотел «укорить».

Несколько дней спустя начался трогательный нравственный внутрисемейный «аукцион» или «благотворительная лотерея» (как хочешь называй). В состоявшемся деле восстановления могилы бабушки захотели участвовать материально: зинин отец Глеб Анатольевич и зинина сестра Светлана; зинина сестра Ольга с мужем; зинина дочь Люба (правнучка Екатерины Кузьми-ничны) с мужем.

Причем каждый норовил «всучить» мне побольше, так что если бы я все деньги принял, то на нашу с Зиной долю ничего бы не осталось, а я бы еще и «проценты» получил, за идею.

Пришлось еще раз каждому объяснять, что я на это «возмещение своих затрат» не рассчитывал, поскольку поступал, ни с кем не советуясь, даже с Зиной (чье согласие я мог уверенно прогнозировать). Так что, могу и отказаться от денег.

Но отказаться было бы «гордыней». А я их всех люблю и понимаю, так что деньги от них принимаю, с благодарностью. Только давайте уж — «по справедливости»! Чтобы было от нас с Зиной, от Ольги с мужем, и от Любы с мужем — поровну, а от Глеба Анатольевича со Светланой (оба — пенсионеры, он по старости, она по инвалидности) — поменьше.

Тогда — никому «обидно» не будет.

Так и поделили расходы. А тете Нонне сообщили, что ее «поручение» выполнено. Новая табличка на могиле ее матушки Екатерины Кузьминичны Гудковой установлена, и даже крест обновили («так нужно было»!).

* * *

Всю эту историю, почти притчу, рассказал я в качестве иллюстрации к тезису к о «круговращении Добра».

А какое отношение эта вставная новелла имеет к моей собственной семейной хронике, ясно, я думаю, и без слов.

 

Заключение

Я рассказал то, что мог и хотел, о своих родителях — для моей дочери.

Я выполнил ее просьбу и свою обязанность, и далеко не выплатил все сыновьи долги родителям.

Как я уже говорил, этот текст по возвращении из Гузерипля будет набран на компьютере, с позднейшими вставками, которые будут обозначены и датированы. Потом — распечатан на принтере, «оттиражирован» на ксероксе в нескольких экземплярах. А листы этой импровизированной «брошюры» будут склеены и «переплетены» Зиной (как она уже набралась опыта это делать с моей «Драматической социологией» и со своей «Хроникой семьи Гудковых»).

Возможно, я со временем изготовлю также комплект приложений (перепечатки или ксерокопии некоторых маминых документов, ксерокопии некоторых семейных фотографий).

Все это будет вручено моей дочери Ольге.

Так что ей останется лишь дописывать эту хронику. Или писать свою, используя эту.

Пробелов в моей семейной хронике, как видно, немало. Но что поделаешь: коротка моя память...

Мне остается лишь пожалеть о своей «запоздалой мудрости». И надеяться на то, что дети окажутся мудрее своих родителей раньше (по возрасту), чем самим родителям это удалось.

Как выразилась моя жена Зина, «дети старше нас, потому что они младше нас...».

Июль — сентябрь 1997 г.

СПб — кордон Гузерипль — СПб

("Гузерипль" в переводе с адыгейского означает — "конец пути").

[Этот текст – «Коротка моя память…» — был в свое время распечатан и подарен всем родственникам и нескольким друзьям. Некоторые из них откликнулись собственными фамильными сочинениями (например Анри Абрамович Кетегат: «В полях предков»). Что касается близких родственников (Зинаида Глебовна Вахарловская, Ольга Андреевна Новиковская), то они провели аналогичную работу в отношении собственных семейных корней. Наши «корни и ветви», понятно, существенно переплетаются, семейные хроники полны заимствованиями друг у друга, что, разумеется, хорошо.

А в прошлом году Ирина Михайловна Яковлева прислала мне из Сухума собственную семейную хронику. Что касается «аносовско-пузановской» линии ее супруга – моего двоюродного брата Владимира Владимировича Абрашкевича, она воспользовалась информацией из моей. Собственная – яковлевская – генеалогическая линия также восходит к рубежу XIX-XX веков. В ней немало славных имен. Главное же – сбережена семейная память для подрастающих внучек… и далее.

Так, семейная память, распространяясь «по горизонтали» (среди современников) и «по вертикали» (о предках – для потомков), становится коллективным достоянием. – А. А.]

...Кто же таков Андрей Николаевич Алексеев и какую опасность он представляет для нашего государства? Потомок знаменитого П. П. Аносова, изобретателя русского булата, потомственный ленинградский интеллигент, Алексеев...

А.Головков. "...мир погибнет, если я остановлюсь" // Огонек, 1988, N 19)

24.3. Творец русского булата

[Ниже — статья о русском металлурге Павле Петровиче Аносове, опубликованная в местной печати г. Златоуста (Большевистское слово, 11.12.46; ныне эта газета называется "Златоустовский рабочий"). Автор — старейший краевед Златоуста Николай АлександровичКосиков. Статья перепечатана в сборнике: Н. А. Косиков. Золотые россыпи былого. Записки краеведа. Златоуст, 1997. Здесь публикуется с небольшими сокращениями. – А. А.]

Осенью 1817 года на Златоустовский казенный завод прибыл новый чиновник — выпускник горного кадетского корпуса Павел Аносов. Восемнадцатилетний юноша имел чин шихтмейстера 13 класса и золотую и серебряную медали, полученные за отличные успехи в науках.

Талантливый юноша сразу же получил назначение на должность чиновника разных поручений. Немало дней ушло на знакомство с городом, заводом, его производством. Часто можно было видеть, как молодой человек был в литейной, молотовом цехе, у стола мастера-оружейника, и всюду внимательно слушал, что рассказывали ему рабочие. Загнанные и забитые начальством, «работные люди» сперва удивлялись простоте Аносова в обращении с ними, потом полюбили его. <...>

Видя усердие юноши к работе, горное начальство в 1818 году, 11 декабря назначает его смотрителем только что созданного отделения украшенного оружия Оружейной фабрики. В то время Оружейная фабрика начинала приобретать известность в России и за границей. Заказов приходило все больше и больше. Велик был спрос на граверные изделия, на украшенное оружие.

Секрет булата в России еще не был известен, но в погоне за красотой на фабрике пытались подделать клинки под дамасскую сталь. Эта сталь кроме особой стойкости и крепости, отличалась характерным внешним качеством — узорчатым рисунком. Создать видимость булата и пробовали на фабрике. Надо сказать, что такая «подделка» не являлась секретом. Ею занимались и в других странах. Клинки, узор на которых получался с помощью травления различными кислотами, так и назывались «фальшивыми дамасскими клинками». <...>

Горный начальник сначала повышает Аносова в должности до помощника начальника Оружейной фабрики, а затем в 1826 г . и до управителя. Начальник Златоустовских заводов С. П. Татаринов благодарит Аносова за «доведение оружия до желаемого совершенства». Но молодого инженера влечет другое, все более и более его занимает вопрос о приготовлении булатной стали. В свободное время он уходит в горы, обследует их, проводит изыскания новых месторождений, разрабатывает способы для усовершенствования добычи золота. Но о чем бы ни думал Аносов, мысль о создании отечественной булатной стали не выходила у него из головы.

Термин «булат» заимствован из персидского языка и в переводе на русский означает просто «сталь». Получив рождение в России, это слово приобрело тот смысл, который мы ему сейчас придаем, то есть называем булатом сталь с узорчатой поверхностью и обладающую большой крепостью.

Открыть секрет такой стали — этой целью и задался Аносов. В 1828 г. у него созрел план поисков секрета восточных сталей. Павел Петрович писал позднее в своем капитальном труде «О булатах»: «Не имея до того времени случая видеть производство литой стали, ни переплавлять ее, легко представить, сколько предстояло мне затруднений, чтобы хотя в некоторой мере исполнить лестное поручение... Все руководства об этих предметах, бывшие известными мне в то время, оказывались недостаточными по краткости... Оставалось прокладывать новый путь" ("Горный журнал", 1841 г.).

Трудности не остановили пытливого исследователя. Первые опыты, начатые Аносовым в 1828 г ., проводились с целью изучения влияния примесей на свойства стали. Решая основные вопросы о химическом составе и технологическом процессе приготовления булатной стали, Аносов попутно конструирует новые печи, устраивает огнеупорные тигли, в которых приготовлялась сталь.

По-прежнему оставался Аносов доступным для рабочих. В своих поисках он постоянно опирался на знания рабочих-стариков. И они платили ему искренней привязанностью, дружбой и всеобщим уважением, поддерживали его в исканиях, помогали проводить опыты. Первыми и главными помощниками его были простые мастеровые, а среди них особенно выделялся Николай Иванович Швецов.

В рабочих Аносов находил опору в своем трудном деле. С воодушевлением он говорил: «Россия, богатая железными рудами различного свойства, не бедна и искусными руками».

Наступил 1831 год, а с ним и первые удачи в опытах. Стальные слитки с характерными узорами булата были получены, но опыты все еще продолжаются. Аносов исследует влияние на сталь различных металлов, флюсов, способа и времени закалки и даже веществ животного и растительного происхождения. Число опытов перевалило за сотню, но неутомимый инженер добивается все нового лучшего состава. Подвергая исследованию различные сорта железа, в том числе шведское, английское и златоустовское, Аносов признал наиболее пригодным железо златоустовское. Оно было близко и нисколько не уступало заграничному.

В 1833 году из булата были выкованы первые клинки. Тайны булата более не существовало! Последние опыты Аносов заносит в журнал в 1837 году. Девять лет упорного труда увенчались успехом. Русский булат был изготовлен в златоустовских плавильных печах, из златоустовских материалов, руками златоустовских мастеров.

Горный инженер И. Илимов, обследовавший производство Оружейной фабрики, писал об одном испытании булатной пластинки, что "отполированный и закаленный кусок ее крошил лучшие английские зубила". А знаток булатного дела металлург Д. К. Чернов говорил в 1868 г., что лучшая сталь, которая когда-либо изготовлялась в любой стране, несомненно был аносовский булат.

Уже будучи горным начальником Златоустовских заводов, Аносов умело сочетает большую научную работу с многогранной административной деятельностью, преуспевая в той и другой области. <...>

Занимая должность горного начальника, Аносов продолжает входить во все детали заводского дела. По-прежнему целыми сутками проводит он вместе с рабочими у заводского горна, наблюдая плавку, рассматривая получившиеся слитки стали, исследуя ее свойства.

Опыты с булатами потребовали точных анализов количественного и качественного состава сталей, изучения их структуры и свойств. Для решения этих задач в 1836 г. на заводе была открыта химическая лаборатория. <...> Аносов первым применил микроскоп для изучения строения металла.

Тридцать лет отдал Аносов Златоусту. В 1847 г. его переводят в Томск, где он через четыре года скончался.

Долго на заводе все жило традициями Аносова. Булат варил его лучший помощник мастер Н. И. Швецов, и часто рабочие, глядя на затейливые узоры аносовской стали, добрым словом вспоминали редкого человека.

Н. А. Косиков

1946

24.4. Краеведы  Златоуста

в поисках потомков П. П. Аносова

[Ниже — письмо из Златоуста, от местного краеведа Александра Вениаминовича Козлова (апрель 1999. – А. А.].

Уважаемый Андрей Николаевич!

По всей вероятности, мое письмо будет для Вас несколько неожиданным. <...> Дело в том, что в этом году исполняется 200 лет со дня рождения Павла Петровича Аносова, великого русского металлурга, крупного организатора горнозаводского дела в первой половине прошлого века. Практически большая часть жизни Павла Петровича связана с нашим городом, и поэтому естественно, что интерес к его деятельности и жизненным обстоятельствам в городе весьма большой. Хотя, начиная с 1947-1954 гг., вышло несколько книг о П. П. Аносове, некоторые вопросы остаются открытыми и по сей день. Недавно я, к примеру, попытался на основе имеющихся данных уточнить дату рождения (см. мою статью "Когда родился Аносов?"). [Златоустовский рабочий, 20.03.99. — А. А.]. Сейчас я занимаюсь составлением родословной П. П. Аносова и краткой биографической хроники. В ходе работы над родословной зав. отделом истории нашего краеведческого музея Юрий Петрович Окунцов сообщил мне о публикации в журнале "Огонек" (N 19, 1988 г.) об одном из потомков П. П. Аносова. К счастью, у меня сохранилась подшивка журналов за этот год, и я без труда нашел статью о Вас. А потом у нас с редактором городской газеты "Златоустовский рабочий" Михаилом Алексеевичем Тарыниным возникла мысль попробовать отыскать Вас. Мы созвонились с заводом "Ленполиграфмаш" и его работники любезно согласились нам помочь. Так у нас появились Ваши координаты. Михаил Алексеевич позвонил Вам домой, но, как нам сказала Ваша супруга Зинаида Глебовна, Вас не оказалось на месте до 15 апреля. Вот почему я и пишу это письмо. <...>

Уважаемый А. Н.! Не сможете ли Вы оказать нам помощь в работе над сбором более подробных материалов о П. П. Аносове, нет ли у Вас каких-либо сведений о других потомках Аносова, поддерживаете ли Вы с ними какие-либо связи? Я в этом письме посылаю Вам черновой вариант генеалогической схемы П. П. Аносова с приложением тех биографических материалов, которые по различным источникам удалось найти. Возможно, что это Вас заинтересует. <...> У меня есть данные, что, по крайней мере в начале 1960-х гг., потомки П. П. Аносова по линии внука Алексея Алексеевича (см. Д-13 на схеме) жили в Новокузнецке и один из праправнуков (Б. П. Аносов, Ж-7) работал преподавателем в Сибирском металлургическом институте. Попытаюсь разыскать его через институт (сегодня это Сибирская горно-металлургическая академия).

Посылаю Вам также в качестве памятного подарка нашу двухтомную "Златоустовскую энциклопедию", возможно, она представит для Вас определенный интерес. Посылаю также сборник нашего старейшего краеведа Н. А. Косикова (он практически первым начал писать об Аносове в нашей городской газете — еще в 1947 г., до книг Пешкина и Прокошкина).

На этом пока заканчиваю. Буду весьма признателен, если Вы сочтете нужным ответить на мое обращение к Вам.

С уважением

А. Козлов, 16.04.99

[К письму прилагались книги: Златоустовская энциклопедия, тт. 1-2. Ред.-сост. — А. В. Козлов, Н. А. Косиков, В. В. Чабаненко. Златоуст: Златоустовский рабочий, 1994; Н. А. Косиков. Золотые россыпи былого. Записки краеведа. Златоуст, Библиотека «Златоустовской энциклопедии», 1997; а также — рабочий вариант брошюры А. В. Козлова «Павел Петрович Аносов. Родственные связи и родословная». — А. А.].

24.5. Изобретатель "огненных машин" Л. Ф. Сабакин

[Ниже — извлечение из брошюры А. В. Козлова «Павел Петрович Аносов. Родственные связи и родословная» (Златоуст, апрель-август 1999 г., дополнено в июне 2000 г . Впервые опубликовано в газете «Златоустовский рабочий», 8.09. 1999). – А. А.) .

<...> Более подробные сведения удалось разыскать о деде П. П. Аносова по матери Л. Ф. Сабакине. Лев Федорович Сабакин родился в городе Старице Тверской губернии в 1743 году (по другим источникам – в 1746 г .) в г. Старице Тверской губернии. После окончания сельской школы поступил на службу в тверскую уголовную палату копиистом, но вскоре занял должность канцеляриста. В свободное время увлекался механикой. В течение нескольких лет работал над созданием астрономических часов, Каким-то образом это стало известно в Петербурге, и изобретатель-самоучка был вызван ко двору Екатерины II. Изобретенные им часы были приняты лично императрицей, а Лев Федорович получил немалую по тем временам награду в 1000 рублей. Вскоре после этого талантливый механик был по распоряжению Екатерины послан для учебы в Англию. Благодаря покровительству графа С. Р. Воронцова, русского посланника в Лондоне, Л. Ф. Сабакин смог ознакомиться с работой самых известных английских промышленных предприятий, встретился с видными английскими механиками того времени – Дж. Уаттом, Балатоном и другими. В Англии Сабакин сконструировал оригинальную паровую машину и разработал ее чертежи, о чем граф Воронцов сообщил в одном из писем, адресованных личному секретарю императрицы Безбородько. Вернувшись в Россию, Л. Ф. Сабакин в 1776 году перевел и издал на русском языке избранные лекции английского механика Дж. Фергюсона о машинах, дополнив их своим оригинальным трудом — «Лекцией об огненных машинах», где впервые на русском языке дал описание паровой машины Дж. Уатта. Несколько позднее, в 1789 году в Москве вышло его сочинение «Малое здание, или Разговоры, касающиеся до астрономии, физики и механики».

С 1776 года Л. Ф. Сабакина по его просьбе назначают губернским механиком в Тверь. Вернувшись в Тверь, он изобретает «машину для измерения корабельного хода» и «инструмент для снимания разных местоположений, расстояний и высот». За заслуги Л. Ф. Сабакин награждается орденом Св. Владимира IV степени и производится в чин коллежского асессора. Можно предположить, что именно в начале 1770-х годов Лев Федорович обзаводится и семьей у него рождаются двое детей – дочь (А. Л. Сабакина – в будущем мать П. П. Аносова) и сын Александр (род. 1774). Пока, к сожалению, полное имя дочери установить не удалось, как, впрочем, и год ее рождения. Но вернемся к самому Л. Ф. Сабакину. В начале царствования Павла I он вновь едет в командировку в Англию, в 1799 году по именному указу императора С. вновь посылается в Англию, а в 1799 г. по именному указу назначается в Екатеринбург механиком «при канцелярии главного заводоуправления» Здесь Л. Ф. Сабакин конструирует 11 различных машин, среди которых цилиндрические мехи для кричных горнов, пожарную машину, устройство для расточки цилиндров большого диаметра, стан для тиснения монет.. В 1805 году Лев Федорович переезжает на Воткинский завод и вскоре в чине надворного советника уходит в отставку., продолжая заниматься изобретательством. Он совершенствует листопрокатный стан, устанавливает станки для вырезки картечных поддонов из листового железа. «машины для подъема воды на крыши фабрик к предотвращению пожара», копер высокой производительности, улучшает воздуходувную машину. При Л. Ф. Сабакине Воткинский завод впервые изготавливает сконструированные им станки для нарезки винтов и распространяет их на Гороблагодатские заводы. Во время Отечественной войны 1812 года, уже будучи больным и в преклонных летах, Лев Федорович по настоятельной просьбе управляющего Ижевским заводом вновь возвращается на службу. Умер Л. Ф. Сабакин в августе 1813 года.

Отец П. П. Аносова – Петр Васильевич Аносов – в 1776 году поступил копиистом в Тверскую казенную палату, затем служил в городе Осташкове Тверской Губернии и вновь в Твери. Видимо именно в Твери он и познакомился со своей будущей женой – А. Л. Сабакиной, поскольку Лев Федорович Сабакин в эти годы работал в Твери губернским механиком. В 1798 году П. В. Аносова переводят в Петербург на должность секретаря вновь восстановленной Берг-коллегии. Можно предположить, что именно в Петербурге у четы Аносовых родились старшие дети – сыновья Василий (род 1798) и Павел (род. 1799) и дочь Мария (род. 1803).

<…> Спустя восемь лет, 13.06.1806 Берг-коллегия окончательно упраздняется, и вместо нее создается Горный департамент в составе Министерства финансов. В связи с этой реорганизацией бывший секретарь Берг-коллегии П. В. Аносов назначается советником Пермского горного правления. Семья Аносовых переезжает в Пермь (по всей вероятности, во второй половине года). Об этом периоде жизни Аносовых на Среднем Урале известно очень мало. Биографы П. П. Аносова сообщают, что вскоре после переезда на Урал (конец 1806(?)) друг за другом скончались родители Павла Петровича, однако из обнаруженных недавно документов следует, что, что Петр Васильевич Аносов умер 1 мая 1809 года. <…> С достаточной достоверностью сегодня можно только утверждать, что в мае 1809 года Василий, Павел, Мария и Александра Аносовы остались круглыми сиротами. О судьбе своих внуков позаботился их дед – Лев Федорович Сабакин. Именно он определил Василия и Павла в Горный кадетский корпус. На втором году учебы Василий внезапно заболел и 6 сентября 1811 года умер, а Павел окончил Горный кадетский корпус и в 1817 году приехал в Златоуст. <…>

24.6. Праправнук П. П. Аносова —

в поисках своей прабабушки

[Ниже – письмо автора А. В. Козлову и М. А. Тарынину (май 1999). – А. А.}]

Глубокоуважаемые Александр Вениаминович и Михаил Алексеевич!

Пользуюсь Вами же любезно организованной оказией для ответа на апрельские телефонные звонки М. А. и письмо А. В. от 16.04.99.

Ваше письмо и все содержимое бандероли произвели на меня и моих родственников глубокое впечатление. Кроме человеческих (личных) чувств благодарности, примите еще мою высочайшую профессиональную оценку Вашего труда — 2-х томной «Златоустовской энциклопедии», аналогов которой я не знаю (хотя, может быть, и есть). Это сделано не только с любовью к своему городу, с уважительной памятью о земляках и т. д., но это также и высококультурная, оригинальная, в определенном смысле исчерпывающая свой предмет (в рамках поставленной задачи) работа, которой могут позавидовать краеведы России. Ограничусь здесь этим замечанием, поскольку тема письма — другая.

Также и записки краеведа «Золотые россыпи былого» Николая Александровича Косикова — подвижнический труд, внушающий высочайшее уважение. Передайте, пожалуйста, Н. А. мой поклон и пожелания доброго здоровья и благополучия.

Моя претензия на профессиональную оценку вызвана тем, что мы отчасти — коллеги. Я, как Вы знаете, социолог и в некотором смысле — тоже историк, а в прошлом — журналист. Вы поймете это по некоторым посылаемым мною Вам материалам.

Теперь — по сути Вашего запроса. Я внимательно ознакомился с брошюрой-каталогом — «Павел Петрович Аносов. Родственные связи и родословная», составленной Александром Вениаминовичем (тоже замечательный труд). Понятно, что вариант — «рабочий», но и «сырой» продукт должен делаться качественно, и это как раз тот случай. Удивительно, сколько же Вы уже успели разыскать!

Я рад, что могу внести в Ваше дело свою и, отчасти, моих родственников лепту. Тем более, что интерес к нашим семейным «корням» не так давно побудил и нас самих к некоторым разысканиям, независимо от Ваших. И как раз эта независимость позволяет реконструировать родственные связи П. П. Аносова в большей полноте и достоверности.

Короче: Вы не знали того, что знаем мы, и наоборот. Вот теперь давайте совмещать и исправлять, как наши, так и Ваши наброски.

Теперь можно уже считать надежно установленным, что я сам, а также мой двоюродный брат Владимир Владимирович Абрашкевич (петербуржец, проживающий в настоящее время преимущественно в Сочи) и мой троюродный брат Игорь Данилович Пивен (проживающий в Санкт-Петербурге) являются праправнуками Павла Петровича Аносова (соответственно — прапрапраправнуками Льва Федоровича Сабакина). Однако нашим прадедом является не Алексей Павлович Аносов (младший сын П. П. Аносова), как Вы предположили (возможно, потому, что он учился в Санкт-Петербурге), а, в частности, моей и В. В. Абрашкевича бабушкой является вовсе не Ада Алексеевна Аносова (одна из дочерей Алексея Павловича).

Мы все происходим от одной из дочерей Павла Петровича Аносова. От которой из четырех? Тут надо действовать методом исключения. Не вторая дочь — Лариса Павловна, поскольку она, как Вы установили, в замужестве — Аболтина. Не третья дочь — Анна Павловна, поскольку она в замужестве — Эксеблад. Стало быть, либо старшая — Мария Павловна, либо младшая — Наталья Павловна, по поводу которых и у Вас сомнения — которая из них в замужестве Яновская? (См. Вашу генеалогическую схему).

Так вот, если одна из них двоих Яновская, то другая стала в замужестве Пузановой (это фамилия нашего с В. В. Абрашкевичем деда — Петра Михайловича и деда И. Д. Пивена Павла Михайловича). Но кто же все-таки наша прабабушка (мать Петра и Павла Пузановых) — Мария Павловна или Наталья Павловна Аносова?

Тут я предоставляю слово моей дочери Ольге Андреевне Новиковской (Алексеевой), которая обратила внимание на даты рождения дочерей П. П. Аносова, из Вашей брошюры-каталога, и сопоставила их с известной нам датой рождения моего деда (а ее прадеда) Петра Михайловича Пузанова:

«Скорее всего, нашим предком была старшая из дочерей Павла Петровича Аносова — Мария Павловна (Аносова) Пузанова, родившаяся 1.09.1832. Тогда, своего сына Петра Михайловича Пузанова ( 1862 г. рожд., июнь) она родила в 29 лет. У М. П. Пузановой был еще один сын — возможно, старше Петра Михайловича (в действительности, как выяснилось буквально вчера — уже после того, как моя дочь писала эту заметку — не один, а два сына, о чем скажу ниже. — А. А.). В противном случае матерью Петра Михайловича должна быть младшая дочь П. П. Аносова — Наталья Павловна, родившаяся 14.03.1845; но тогда получается, что она родила Петра Михайловича в 17 лет, что мало вероятно [тем более, что Петр Михайлович, как будет показано ниже, вовсе не старший из сыновей дочери П. П. Аносова. – А. А.]. Средние сестры известны. Это: Аболтина (Аносова) Лариса Павловна (1840-1917) и Эксеблад (Аносова) Анна Павловна (1843-?). Если Наталья не мать Петра Михайловича, что всего вероятнее, то именно она стала женой Яновского А., матерью Яновского Н. А.»

(Ксерокопию этой записки моей дочери, равно как и составленную ею, с учетом новой информации из Вашего письма, генеалогическую схему прилагаю. Мне показалось интересным приложить также схему, составлявшуюся моей дочерью несколько лет назад, когда информации от Вас еще не было. Эта более ранняя схема теперь представляет лишь "исторический" интерес: вот так движутся к истине разные искатели, с разных концов).

Итак: генеалогическая схема, составленная прапраправнучкой П. П. Аносова (моей дочерью), исправляет Вашу — в той части, которая имеет к нам отношение. <…> Отсюда, возникает новое направление для разысканий и уточнений. С чем я поздравляю и Вас, и мою дочь, обратившую внимание именно на даты рождения своих предков. Возможно, что и ветвь Аносовых-Яновских Вы теперь сумеете проследить лучше, если примете гипотезу о том, что именно Наталья Павловна Аносова (а не Мария Павловна) стала в замужестве Яновской.

Ну и, разумеется, всякие дополнительные (независимые) подтверждения того, что именно Мария Павловна Аносова является нашей прабабушкой, будут для меня и моих родственников чрезвычайно ценны. (Должен сказать, что с детства у меня «Мария Павловна» ассоциируется с какими-то родственными связями. Может, ее упоминала моя покойная мать Варвара Петровна Пузанова? Но это, разумеется, не доказательство).

Итак, в той ветви генеалогического дерева, которая касается младшего сына Павла Петровича Аносова — Алексея Павловича — и его дочери Ады Алексеевны, Ваша схема неверна (хоть и логически непротиворечива). И мой отец Николай Николаевич Алексеев, фигурирующий в Вашей генеалогической схеме <...>, на самом деле вовсе не правнук П. П. Аносова, а женился на его правнучке — Варваре Петровне Пузановой, моей матери. А вот Пузановых-то в Вашей схеме родственных связей П. П. Аносова и вообще нет. Но теперь, полагаю, появятся.

Интересно, что все это я пишу сегодня утром, 12.05.99, когда вечером этого же дня предстоит встреча троих потомков П. П. Аносова, "моего" поколения. Кроме меня, это — упоминавшиеся выше мой младший двоюродный брат Владимир Абрашкевич (приехавший в СПб из Сочи на несколько дней) и мой старший троюродный брат — Игорь Пивен (живущий в СПб, но мы с ним давно не встречались; и раньше как-то не обсуждали генеалогические вопросы). Эта встреча — результат счастливого стечения обстоятельств, среди которых не сбросим со счетов и Ваше письмо-запрос. Во всяком случае, «тему» нашей родственной встречи Вы своей краеведческой и генеалогической активностью нам задали. <...>

Дописывать это письмо я буду уже после этой встречи, т. к. Игорь Данилович Пивен (старше меня на 10 лет), наверняка сможет дополнить сказанное — новой информацией). Не удивлюсь, если он и нашу прабабушку (Марию Павловну Аносову?) идентифицирует с большей надежностью, чем это смогли сделать моя дочь и я.

Сейчас же ограничусь «описью» того, что я подготовил к отправке Вам (как обещал телеграммой), и теперь передам Никите Тарынину, столь кстати объявившемуся в СПб. <...> [Здесь опущен список отправляемых документов. — А. А.]. Всего, таким образом, 15 нумерованных и 3 не нумерованных приложения.

Как Вы можете заключить, с этим праправнуком П. П. Аносова Вам, пожалуй, «повезло», ибо круг моих профессиональных (научных) интересов достаточно близок к Вашим интересам, а тут еще — и «фамильный» интерес...

Я сознательно ограничиваю себя в круге документов, посылаемых Вам сейчас. Так, здесь нет ксерокопий фотографических материалов, упоминаемых, в частности, в моей семейной хронике. Изготовление этих ксерокопий потребует некоторого времени. Если Вы в этом заинтересованы, дайте знать. В той мере, в какой у Вас возникнет такая потребность, я мог бы также расширить документальную информацию о жизни и деятельности моей матери, правнучки П. П. Аносова — инженере-технологе Варваре Петровне Пузановой (1899-1963). Это — интереснейший историко-культурный и фамильный пласт.

Не рассказываю сейчас более подробно о потомках П. П. Аносова "моего" поколения (их место на Вашей схеме — на уровне "Ж"), с которыми встречусь сегодня, и, после встречи, допишу это письмо. Пока только сообщаю их почтовые адреса и телефоны. <...>

Коротко о них рассказывается в моей семейной хронике (которой Вы теперь располагаете). Что знала — указала моя дочь в своей генеалогической схеме. А если захотите узнать подробнее, то можете запросить их самих, по этим адресам.

Заодно уж и адрес моей дочери. <...> (Кстати, она — не преподаватель вуза, как Вы указываете в своей брошюре-каталоге, а педагог-логопед, работает в детском саду). Вообще, со всеми вопросами, что и ко мне, Вы можете обращаться к моей дочери, поскольку она «в курсе дела» сейчас уже не меньше, а, пожалуй, даже побольше меня.

Как видите, круг возможных контактов с потомками П. П. Аносова у Вас теперь существенно расширяется.

После встречи с Владимиром Абрашкевичем и Игорем Пивеном сегодня вечером я добавлю в это письмо некоторый минимум генеалогической информации (которую рассчитываю получить главным образом от своего старшего троюродного брата) и, может быть, укажу фактические ошибки в своей семейной хронике (если обнаружатся). Вы же сможете сами дорисовать генеалогическое дерево, составленное моей дочерью, которая только обозначила, что у Петра Михайловича Пузанова был старший брат, не зная тогда наверняка, что Вера Павловна Пивен — его дочь, а Игорь Данилович Пивен — его внук.

Еще одно частное примечание к схеме, составленной моей дочерью. Там на "поколенческом" уровне, соответствующем Вашему "З", указана не представленная в моей семейной хронике Анна Владимировна Крупко (род. 30.08.1981) — внебрачная дочь Владимира Владимировича Абрашкевича (ее мать — Нина Александровна Крупко), ныне — студентка экономического факультета Санкт-Петербургского университета. Будете составлять именной указатель потомков П. П. Аносова — не упустите ее из виду. Она — наша родственница и, понятно, прапраправнучка Павла Петровича Аносова.

Вообще, буду признателен, если Вы пришлете мне или моей дочери новый, «исправленный и дополненный», но, разумеется, тоже пока "рабочий", вариант Вашей брошюры о родственных связях и родословной Аносова. <…> Ведь мы для Вас — информанты только по Аносовско-Пузановской (петербургской) ветви. Вам как будто удалось проследить до наших дней ветвь, идущую от сына П. П. Аносова — Алексея Павловича, вплоть до моего «много-много-юродного» брата, тоже праправнука П. П. Аносова — Бориса Павловича Аносова (проживающего в Новокузнецке, как Вы пишете). Как я уже говорил, это — не наша ветвь. Но было бы интересно узнать побольше и о ней, и об остальных ветвях «аносовского древа». Увы, тут я и мои близкие родственники помочь Вам не сможем.

И вообще, здесь надо скорее рассчитывать на случайность, вроде случайного упоминания моего родства с П. П. Аносовым в журнале «Огонек» 10-летней давности, случайно запомнившегося сотруднику Златоустовского краеведческого музея. Не говоря уж о том, что на заводе «Полиграфмаш», где я работал в 80-х гг., хоть меня, похоже, и помнят, чисто случайно сумели разыскать мои новые координаты (исключительно по неформальным каналам).

И последнее, совсем мелкое замечание. Как отмечается в моей семейной хронике, в 1990 г. мне довелось, будучи в Златоусте, общаться с сотрудниками музея, по-видимому, Златоустовского металлургического завода (вряд ли — вашего краеведческого). Я им сообщил о своем родстве с П. П. Аносовым, как о некоем «семейном предании» (тогда я не был в этом вполне уверен). Вот им-то я и передал, «на временное хранение» старинную серебряную ложечку с вензелем «А» (понятно — не «Алексеев», а «Аносов», предположительно). Условия нашей договоренности на этот счет описаны в семейной хронике. Где-то у меня даже хранится квитанция из того музея. Можно бы и найти, да лень искать.

Информации из музея, действительно ли вензель — Аносовский, я за эти 10 лет так и не получил. Бог с ними! Но теперь, когда я уже не сомневаюсь, что та ложечка — «аносовская», я хотел бы заменить «временное хранение» на «вечное» (каковым де-факто оно уже стало, если, конечно, ложечка цела). Так вот, рассматривайте это мое письмо, как неформальный акт дарения этой фамильной (аносовской) реликвии Златоустовскому краеведческому музею. (Если я отдавал ее в краеведческий музей, то — без проблем; а если в заводской — то, думаю, Вы найдете правильное решение вопроса). <…>

На этом основной текст настоящего письма завершен. Будет еще P.S. — после вечерней встречи с В. В. Абрашкевичем и И. Д. Пивеном.

С уважением и благодарностью

Ваш Андрей Алексеев

СПб. 12.05.99

P. S. Как я и предполагал, после вчерашней встречи дома у Игоря Пивена, мне есть что добавить к сообщенному в этом письме и прилагаемых к нему документах. Вырисовывается следующая уточненная генеалогическая картина.

В середине 50-х гг. прошлого века в Санкт-Петербурге Михаил Пузанов женился на дочери П. П. Аносова, имени которой И. Д. Пивен (которому она приходится, как и мне, прабабушкой) тоже не знает.

Но, с высокой вероятностью (как установила моя дочь) это была Мария Павловна, старшая дочь П. П. Аносова. Кстати, как сообщается в Вашей брошюре-каталоге, она училась «в одном из женских институтов ведомства императрицы Марии в Петербурге». Это еще один аргумент в пользу предлагаемой здесь генеалогической гипотезы.

У Михаила Пузанова и дочери П. П. Аносова (Марии Павловны?) было четверо детей (в последовательности рождения): Павел Михайлович, Петр Михайлович, Сергей Михайлович и Мария Михайловна..

О моем деде Петре Михайловиче Пузанове (1862-1935) есть целая глава в моей семейной хронике. Добавить к сказанному там можно то, что он окончил Институт путей сообщения и был не только «железнодорожным служащим», но и машиностроителем, инженером-проектировщиком паровозов, которые тогда производились на Путиловском заводе. Долгое время, как сообщил И. Д. Пивен, Петр Михайлович Пузанов возглавлял КБ паровозостроения Путиловского завода. Дом Петра Михайловича в Дачном, о котором я писал в семейной хронике, был его собственный, построенный по его проекту. Этот дом, с большим «приусадебным участком» (на котором «можно было собирать грибы»), стоял на углу ул. 3-го Интернационала и Тихой ул. в прежнем Дачном, которое тогда находилось за городской чертой. В 20-е гг., в этом доме жили также все три сестры, дочери Петра Михайловича Пузанова: Варвара Петровна — моя мать (1899-1963), Елизавета Петровна (1903-1970) и Мария Петровна (1905-1973).

Старший сын Михаила Пузанова и дочери П. П. Аносова — Павел Михайлович — тоже окончил Институт путей сообщения. Как будто, в романе Гарина-Михайловского «Студенты» он фигурирует, под вымышленным именем, как «любивший готовить еду и покушать» и будто бы даже как-то обыгрывается фамилия «Пузанов» (сейчас нет времени сверяться с этим литературным источником). Павел Михайлович был, как и Гарин-Михайловский, инженером-путейщиком, проектировщиком и строителем железных дорог. Судя по сохранившемуся в семейном архиве И. Д. Пивена документу, в 1900 г. он имел чин надворного советника. Павел Михайлович умер в 1920 г.

Младший сын Михаила Пузанова и дочери П. П. Аносова — Сергей Михайлович — окончил горный институт. Кажется, в период революции (или до?) он эмигрировал за границу; о нем не принято было вспоминать в семьях Пузановых, и так опасавшихся за свою судьбу из-за дворянского происхождения.

Младшая из детей и единственная дочь Михаила Пузанова и дочери П. П. Аносова Мария Михайловна — та самая, упоминаемая в моей семейной хронике "бабушка Машура", которая была замужем за представителем древнего ирландского рода, составителем таблиц умножения многозначных чисел О'Рурком, а после его смерти жила в Дачном в семье брата Петра Михайловича Пузанова. Детей у Марии Михайловны, кажется, не было. Она умерла в 1941 г.

Спускаемся на поколение ниже.

О потомках Петра Михайловича Пузанова достаточно подробно — см. мою семейную хронику.

У Павла Михайловича Пузанова от брака с Марией Эрастовной Мельгуновой было четверо детей (в последовательности рождения): Ксения Павловна (умерла в 19 лет от чахотки), Вера Павловна (1895-1957), Нина Павловна (1897-1981) и Николай Павлович (1900-1967). Мария Эрастовна умерла рано (1904 или 1906 г .). Из детей Павла Петровича все кроме Веры Павловны были бездетными. О них может больше рассказать сын Веры Павловны И. Д. Пивен.

Правнучка П. П. Аносова Вера Павловна Пузанова вышла замуж за матроса (старшину) Балтийского флота Даниила Яковлевича Пивена. Он потом стал крупным хозяйственным руководителем, а после войны, кажется, начальником Ленинградского контрольно-ревизионного управления. Даниил Яковлевич скончался в 1956 г . Опускаю подробности, поскольку это лучше может рассказать их сын И. Д. Пивен

Следующее поколение — уже "мое".

Сын Веры Павловны Пивен (Пузановой) и Даниила Яковлевича Пивена — Игорь Данилович Пивен родился 14.08.1924 г. Он — известный корабел, доктор технических наук, профессор, заслуженный изобретатель РСФСР, недавно стал лауреатом Государственной премии. Капитан первого ранга в отставке. В свои 75 лет продолжает работать в 1-м Центральном НИИ Министерства обороны РФ (кораблестроение, вооружение и эксплуатация).

Первый брак Игоря Даниловича с Натальей Раль давно распался. От этого брака Игорь Данилович Пивен имеет сына — Сергея Игоревича Пивена (прапраправнук П. П. Аносова). Я не уточнил год рождения (середина 50-х гг.). Ныне женой И. Д. Пивена является Анна Михайловна Пивен, которая имеет сына от первого брака — Михаила, работающего там же, где его отчим. Недавно защитил кандидатскую диссертацию, капитан 1-го ранга. (Но эта информация, кажется, уже выходит за рамки генеалогического древа Аносовых)

И. Д. Пивен вспоминает, что его мать Вера Павловна Пивен (Пузанова) рассказывала ему, что в начале века «мы, дети, собирались у бабушки Аносовой» (т. е. у дочери П. П. Аносова). Похоже, что та жила отдельно от своих детей (Павла Михайловича и других). А на той фотографии 1901 г . с трехколесным автомобилем, о которой я писал в семейной хронике, вероятно, все-таки не она, а мать моей бабушки Ольги Николаевны Пузановой. (Между нею и Ольгой Николаевной как будто есть черты фамильного сходства).

О сыне Марии Петровны Пузановой — Владимире Владимировиче Абрашкевиче, экологисте и инженере высочайшего класса, а также о его потомках — я рассказывал в своей семейной хронике. У В. В. Абрашкевича есть квартира в Санкт-Петербурге, но живет и работает он сейчас, вместе с женой Ириной Михайловной Яковлевой и сыном Андреем Владимировичем Абрашкевичем, в основном на юге (Сочи, Краснодар, Сухум).

Собственно, это все, что я имею добавить к сказанному ранее.

* * *

Итак, старшими среди потомков П. П. Аносова (праправнуки) В Пузановской ветви (Санкт-Петербург) ныне являются: Игорь Данилович Пивен, (которому 14.08.99 исполнится 75); я (которому скоро 65); Владимир Владимирович Абрашкевич (которому 18.08.99 исполнится 60).

В следующем поколении потомками П. П. Аносова (прапраправнуки) являются: Сергей Игоревич Пивен (род. в 1959 г .), Ольга Андреевна (Алексеева) Новиковская (род. 21.09.1961), Андрей Владимирович Абрашкевич (род. 1.02.1963) и Анна Владимировна Крупко (род. 30.08.81).

Самое младшее поколение (прапрапраправнуки П. П. Аносова): Иван Александрович Новиковский (род. 30.05.1983), Егор Александрович Новиковский (род. 11.08.1986) — это мои внуки; Евгения Андреевна Абрашкевич (род. 25.08.1989) и Ирина Андреевна Абрашкевич (род. 12.07.1991) — это внуки В. В. Абрашкевича.

Ваш Андрей Алексеев

13.05.99

24.7. Историко-генеалогические раскопки продолжаются

[Ниже – извлечения из переписки автора с А. В. Козловым (май-июль 1999 г . – А. А.]

Уважаемый Андрей Николаевич!

<...> Первое. Ольга Андреевна совершенно права, высказывая предположение, что Ваша линия идет от Марии Павловны Аносовой. Это можно взять за рабочую гипотезу. Тогда Яновские идут от Наталии Павловны. Таким образом, несколько уменьшается неопределенность по дочерям Павла Петровича. Надеюсь, что в будущем удастся здесь прояснить картину больше. Но вот по сыновьям Аносова у меня (за исключением Алексея) полный мрак. А это целых четыре линии. Но, вероятно, если хорошо покопаться, то и здесь что-то да разыщется.

Вчера был в краеведческом музее вместе с Ник. Ал-дровичем Косиковым. Он, по просьбе Тарынина, ищет следы Вашей ложечки. В 1990 г. Вы были в музее завода «Булат» (информацию о нем см. в т. 2 «Златоустовской энциклопедии»). Сейчас его фонды переданы краеведческому музею, но детально пока еще не разобраны. Но вот что попутно выяснилось. В музейном архиве мы вчера нашли акт передачи в фонды музея чернильницы, принадлежавшей Павлу Петровичу (сейчас она находится в экспозиции). К акту приложена справка, подписанная Павлом Алексеевичем Аносовым. Вот текст этой справки:

«...В 1916 г. наша семья Аносовых (имеется в виду семья внука Павла Петровча — Алексея Алексеевича Аносова. — А. К.) проживала в Петербурге, Литейный пр., 31. По этому же адресу была прописана проживавшая у нас дочь Павла Петровича Аносова Лариса Павловна Аболтина (по мужу). Она была моей бабушкой (двоюродной. — А. К.) и ей было тогда 76 лет. (Согласуется с имеющейся у нас датой рождения Л. П. — 1840 г . — А. К.). У нее было ряд семейных вещей Павла Петровича. В 1916 г., после смерти отца, мы вынуждены были уехать в г. Енисейск. Перед отъездом Лариса Павловна оставила нам прибор латунный письменный Павла Петровича, который хранился в нашей семье и передан Златоустовскому музею.

Аносов Павел Алексеевич 10 апреля 1959 г. г. Сталино (ныне Новокузнецк. — А. К.), ул. Суворова, 4, кв. 15».

Такой вот любопытный документ. Появляется еще один петербургский аносовский адрес — Литейный, 31. Я вчера посмотрел по плану СПб, который есть у меня в новой энциклопедии "Города России" (1994). Литейный пр. идет перпендикулярно Невскому. То есть, как я понимаю, это центральная часть города. Видимо, и дом мог сохранить старую нумерацию.

Николай Александрович Косиков просил передать Вам привет, что я и делаю, и сказал, что по преданию в семье П. П. Аносова хранилась икона Петра и Павла. Слышали ли Вы об этом? Кстати, эти имена по аносовским линиям, как Вы, возможно, обратили внимание, очень часто повторяются.

Удалось чуточку прояснить еще линию младшей дочери Петра Васильевича Аносова, сестры Павла Петровича — Марии Петровны. Меня занимало, каким образом она вышла замуж за Фердинанда Грасгофа. Оказывается, тот учился с Аносовым в Горном кадетском корпусе, но окончил его годом позже, в 1818 г . и получил назначение тоже на Златоустовский завод. Теперь надо в нашем городском архиве поискать его формулярный список. <...>

Я вообще хочу предложить нашему гор. архиву выделить специальный аносовский фонд, где сосредоточить все новые и имеющиеся у них материалы. Вообще-то, откровенно говоря, все биографы П. П. Аносова очень скупо рассказывают о нем, делая в основном упор на открытии тайны булата. Почти нет никакой информации о семейных и дружеских связях и т. п. А это в жизни человека играет очень большую роль. К примеру, Аносов учился и дружил во время учебы с Ильей Петровичем Чайковским (отцом Петра Ильича). Причем эта дружба продолжалась и в последующие годы. Наверняка они и переписывались. Известно, что архив, в частности, письма И. П. Чайковского хранятся в доме-музее П. И. Чайковского в Клину (возможно, там есть и письма Аносова, адресованные своему другу).

В связи с этим возникает и такой вопрос — где искать следы личного архива Аносова? Вероятнее всего он в значительной мере рассеялся по родным. Разумеется, что-то могло затеряться, но что-то сохранилось ведь?! <...>

Да, чуть не забыл. В одном из недавно вышедших словарей (Всемирный биографический энциклопедический словарь, 1998) я нашел справку об Аносове Дмитрии Викторовиче (род. 1936, математик, академик РАН с 1992 г ., Лауреат Гос. премии — 1976 г., труды по дифференциальным уравнениям, геометрии и топологии). Возможно, что это потомок кого-то из сыновей П. П. Аносова. Дело в том, что фамилия Аносовых достаточно редкая, не то, что, скажем, моя, у меня даже в Златоусте добрая сотня однофамильцев, нередко и к тому же тезок (хорошо, что отчество не очень распространенное). <...>

С искренним уважением

Ал. Козлов, 1.05.99

* * *

Уважаемый Андрей Николаевич!

Посылаю Вам ксерокопию статьи Л. Сонина о Николае Павловиче Аносове, а также копию моей статьи "Аносов и Пушкин". <…>

Недавно удалось все-таки связаться с новокузнецким потомком П. П. Аносова. Это Вячеслав Павлович Аносов, Ваш четвероюродный брат (так получается, по моим расчетам). Единственное, что удалось узнать в кратком телефонном разговоре (разговаривал М. А. Тарынин), что брат Вячеслава Павловича — Борис Павлович Аносов умер совсем молодым в 1964 г . Сын же Бориса Павловича живет на Украине, но В. П. Аносов с ним связи не поддерживает. Придется все равно писать подробное письмо Вячеславу Павловичу, может быть что-то удастся разузнать.

Совсем недавно наметился еще один след для поисков. 2 июня в передаче Челябинского телевидения "8-й канал" прошло короткое интервью с преподавателем истории одного из челябинских вузов — Анной Петровной Аносовой, которая утверждает, что ее предок по семейному преданию был металлург П. П. Аносов. Она сейчас живет в Челябинске, но родом из Курской области. Сам я, к сожалению, передачу не видел, поэтому всех подробностей не знаю. Правда, здесь уточнить особого труда не составит: в Челябинске у нас много знакомых, через которых можно будет связаться с Анной Петровной. Если окажется, что она права, появится ниточка от еще одного из сыновей П. П. Аносова.

А 25 мая по Челябинскому же телевидению прошел фильм о П. П. Аносове, снятый в 1962 г . режиссером Л. Оболенским. Я его записал на видеопленку. Если Вас заинтересует, то могу выслать видеозапись для Вашего архива, дополнив ее кое-какими своими видеосъемками. Правда, на это потребуется некоторое время.

Еще одна небольшая новость — в Екатеринбурге готовится книга о П. П. Аносове («Генерал от металлургии — Павел Аносов»). Один из ее составителей — профессор М. Е. Гловацкий был недавно в Златоусте. <...>. [Об этой книге см. подробнее ниже. – А. А.].

В ближайшее время собираюсь поработать в нашем архиве. Тут кое-что наметилось. Предположительно, в Златоусте в 1960-х гг. работал племянник П. П. Аносова (сын его сестры Марии) Н. Ф. Грасгоф, Но это надо проверить поточнее. Постараюсь в июле сделать второй вариант по генеалогии, тогда и Вам его вышлю. <...>

С уважением

Ал. Козлов, 10.06.99

[Три месяца спустя в газете «Златоустовский рабочий» (8.09.1999) был опубликован очерк А. В. Козлова «Девять поколений Аносовых. Родственные связи и родословная великого русского металлурга». Среди прочего в нем нашла свое место и информация о пузановской ветви потомков П. П. Аносова, предоставленная автором этих строк. Как писал А. В. Козлов уже в 2000 г ., к тому времени удалось установить имена 46 прямых потомков П. П. Аносова: 9 детей, 8 внуков, 10 праправнуков, 8 праправнуков, 7 прапраправнуков и 4 прапрапраправнуков.

Примечательно, что четверо из пяти сыновей П. П. Аносова – Александр Павлович, Николай Павлович, Павел Павлович и Алексей Павлович — были горными инженерами. В частности, Н. П. Аносов (которого упоминает А. В. Козлов в своем письме) вместе с младшим братом П. П. Аносовым, занимался поисками золота в Восточной Сибири и Амурском крае. Ими были открыты богатые месторождения, на базе которых в 1860-70-х гг. были основаны (Н. П. Аносов) Верхнеамурская, Среднеамурская и Ниманская компании по разработке золота. – А. А.]

* * *

Дорогой Александр Вениаминович!

Я получил Ваше письмо от 21.05.99, на которое не успел ответить, как пришло второе — от 10.06.99. Оба — очень содержательны, информативны, и я благодарен Вам. Во-первых — за обязательность, не столь частую в наше время. Во-вторых — за Вашу «золотоискательскую» деятельность (чем не промывка ста пудов песка для извлечения двух золотников?). В-третьих — от души поздравляю Вас с Вашим эссе о Пушкине и Аносове (ровесниках). Оно, я думаю, могло бы украсить страницы любого издания — не только местной газеты.

Я воспринимал эту Вашу работу уже не как «потомок Аносова», а просто как читатель отличной историко-культурной публицистики, где дотошность разысканий сочетается с полетом «исторического воображения».

Знаете что: а не послать ли Вам такую же ксерокопию в любой из двух "толстых" петербургских журналов: «Звезда» или «Нева»? <…> [Здесь опущены конкретные рекомендации. – А. А.].

С интересом прочитал в Вашем письме еще об одной "петербургской" ветви Аносовых, переместившейся потом в Сибирь. Вообще, Аносовых (хоть фамилия, как Вы замечаете, и редкая), как явствует из электронной базы данных, в нашем городе около 200.

Кто уж из них потомки П. П. Аносова — Бог весть. Пришлось мне тут недавно принимать зачеты в Университете — оказалась студентка с этой фамилией... Но при весьма скудных познаниях в предмете зачета, о своем именитом однофамильце (надеюсь, что так!) она просто никогда не слыхала (я не удержался — задал такой вопрос "вне программы"). Однако сообщила, что дед ее вроде был... тоже горным инженером.

Возможно, моя дочь когда-нибудь продолжит свои разыскания, опираясь на Ваше сообщение о «Литейном проспекте, 31» и т.д.. Пока же она нарисовала очередную версию «генеалогического древа» (с учетом специально собранной ею информации, а также сведений из Вашей брошюры). Я посылаю эту уточненную родословную Вам.

А тут еще — моему внуку Ивану ( 1983 г .р.) случилось сочинять свою семейную историю (конкурс в колледже, где он учится, и т. п.). Ну, мама ему, понятно, изрядно помогла... Прослежен там, разумеется, и аносовский корень. Такая вот «генеалогическая лихорадка» охватила петербургскую аносовскую ветвь, отчасти — с Вашей «легкой руки». К сочинению моего внука прилагались ксерокопии фотографий. Сейчас уже не успею до отпуска подготовить соответствующую «брошюру», с изобразительным материалом. Отложим до осени.

А вот — информация, которая заслуживает немедленного учета в Вашей собственной брошюре и схеме родственных связей П. П. Аносова и его потомков. Эта информация происходит от Игоря Даниловича Пивена, с которым мы успели встретиться еще раз.

Во-первых, выяснилось, что Михаил Пузанов, женившийся на старшей дочери П. П. Аносова Марии Павловне (в чем теперь уже, пожалуй, нет сомнений) "был утвержден в потомственном дворянстве указом Правительствующего Сената по Департаменту Герольдии от 28 ноября 1952 года за N 10619" (из свидетельства выданного его внучке Нине Павловне Пузановой 16.01.1911, подлинник которого имеется у И. Д. Пивена, ее племянника; у него вообще много документов сохранилось). Т. е. дворянский род Пузановых «помоложе» Аносовского. (Кстати, и известная ложечка с аносовским вензелем, однотипная с той, где вензель пузановский, — скорее из второй половины XIX века, чем из первой; ну, да это нетрудно установить специалистам).

Во-вторых, уточнились годы жизни Павла Михайловича Пузанова (деда И. Д. Пивена) — старшего сына Михаила Пузанова и Марии Пузановой (Аносовой): 1858-1920. Отсюда следует, что Мария Павловна, дочь П. П. Аносова, родила первенца в 26 лет. Уточнились также годы жизни супруги Павла Михайловича Пузанова — Марии Эрастовны (Мельгуновой) Пузановой: 1868-14.10.1905. (Здесь и далее — информация, пока не отраженная в генеалогической схеме, выполненной моей дочерью, или уточняющая ее). Кстати, братом Марии Эрастовны Мельгуновой был генерал Мельгунов (кажется, Сергей), участвовавший в Брусиловском прорыве (но это уже — за пределами собственной родословной Аносовых-Пузановых).

А вот дальше — генеалогическая "сенсация"!.. Рано овдовевший (в 1905 г .) Павел Михайлович Пузанов незадолго до революции женится вторично, на 18-летней Марии Александровне Карамзиной (как говорит И. Д. Пивен — ее предком был великий русский историк). Вскоре после этого Павел Михайлович умирает ( 1920 г .), а Мария Михайловна Пузанова (Карамзина) повторно выходит замуж — за кого бы Вы думали? За внучатого племянника П. П. Аносова [внука его сестры Марии Петровны (Аносовой) Грасгоф. – А. А.], а именно — Михаила Петровича Карпинского, родного брата Александра Петровича Карпинского (геолога, первого советского президента Академии наук)! (Оба фигурируют в Вашей генеалогической схеме; о М. П. Карпинском Вы сообщаете только, что он тоже был "горным инженером").

Итак, две ветви аносовского генеалогического древа, сто лет произраставшие "отдельно" друг от друга, вдруг "срослись", благодаря повторному замужеству Марии Михайловны Карамзиной (Пузановой, Карпинской) на троюродном брате своего первого мужа.

Правда, детей у нее с Михаилом Петровичем, как и с Павлом Михайловичем, не было.

После смерти М. П. Карпинского (по-видимому, в 30-х гг.) Мария Михайловна жила в Москве. У нее была открытая форма туберкулеза, как рассказывает И. Д. Пивен, за ней нужен был уход, и родственники (Пузановы-Пивены) помогли ей перебраться в Ленинград, где как-то опекали ее. А когда во время блокады был разбомблен их дом, какое-то время жили с нею вместе, в одной квартире (в районе ул. Некрасова). М. М. Карпинская (Пузанова, Карамзина) умерла 13.02.1942, в возрасте 47 лет, как указано в свидетельстве о смерти, сохранившемся у И. Д. Пивена. (Подробнее все это лучше узнать у него самого, если Вы захотите; его адрес я сообщал).

Во всяком случае, Вам «придется» проводить горизонтальную двойную черту [принятое обозначение отношений брака в генеалогических схемах. — А.] между ветвями Аносовых-Пузановых и Грасгоф-Карпинских на Вашей схеме.

Здесь замечу, что мой троюродный брат Игорь Данилович Пивен — старший из известных мне потомков П. П. Аносова — владеет бОльшим объемом фамильной информации, чем я и, тем более, мой младший двоюродный брат Владимир Владимирович Абрашкевич (чей адрес я также сообщал).

Впрочем, мы от Вас узнаем не меньше, чем Вы от нас... В частности, очерк Л. Сонина «Аносов — сын Аносова», оказывается, десять лет назад печатавшийся в журнале "Вокруг света" [1989, № 10. – А. А.], а ныне, в связи с аносовским юбилеем, перепечатанный «Златоустовским рабочим» [10.03.99. — А. А.], оживил для меня «лица» младших братьев Марии Павловны (Аносовой) Пузановой, моей прабабушки, — Николая и Павла, выдающихся геологоразведчиков и организаторов промышленности, достойных сыновей своего знаменитого отца. Хранящаяся в нашем доме гравюра, с надписью «П. П. Аносова. Усть-Норский склад Среднеамурской золотопромышленной кампании на р. Силиндже. 1873 г .» обрела для меня теперь историко-биографический контекст и новый смысл.

Вообще, Аносовский (Сабакинский) «генофонд» дал, по крайней мере в первых поколениях, «элитные» всходы; дай Бог таковым проклюнуться и в будущем (хоть сейчас вроде и не видно — в ком, где и когда).

Александр Вениаминович! Мне очень приятно, что именно Вам случилось раскапывать эти генеалогические пласты. То, с чем мне довелось познакомиться из Ваших трудов (будь то «Златоустовская энциклопедия», будь то Ваши очерки, будь то «просто» письма), позволяет утверждать, что аносовским «корням и ветвям» в Вашем лице очень повезло.

Чем могу, готов и впредь всячески содействовать Вам в Вашем благородном и благодарном деле.

Высылаю Вам, пока: 1) последнюю версию (уже требует дополнений и поправок, с учетом сообщенного в этом письме!) Аносовско-Пузановской родословной, составленной моей дочерью Ольгой Новиковской; 2) ксерокопию гравюры с Усть-Норским складом Среднеамурской золотопромышленной кампании, 1873 г .; 3) самодельную брошюру "Павел Петрович Аносов и его потомки.

Пузановская (петербургская) ветвь" (май 1999 г .), куда вошли, среди прочего, посланные ранее мною Вам (равно как и адаптированные мною, посланные Вами мне) материалы.

("Тираж" последней — 5 экз. Есть — у меня, у моей дочери, у В. В. Абрашкевича, у И. Д. Пивена; и вот теперь — у Вас); Я вернусь из отпуска в середине августа. Всего Вам доброго!

Ваш Андрей Алексеев

СПб. 9.07.99.

P. S. Об аносовской иконе Петра и Павла — не слыхал. А имена — действительно фамильные. Сожалею, что моих внуков назвали Иваном и Егором, а не Петром и Павлом. Не досмотрел...

И еще одна характерная «фамильная черта»: мужчины в нашем роду — кто горный инженер, кто геолог, кто металлург. (В Вашем письме — еще и новые примеры...). По мере «удаления» от Аносовского «корня», появляются инженеры-механики, создатели всяких машин (хоть паровозов, хоть кораблей) — это, пожалуй, уже изобретателя «огненных машин» Л. Ф. Сабакина (деда П. П. Аносова) «гены». Мой двоюродный брат — инженер-экологист (своего рода «гибрид»). Я сам — «мутант», с моим филологическим образованием и т. д. (Но даже мне случилось, в молодости, иметь отношение к металлургии — электролизник на Волховском алюминиевом заводе).

Впрочем, профессиональная «целеустремленность» не сужает круга «посторонних» интересов и склонностей в аносовском роду. Моя мать Варвара Петровна Пузанова, например, соединяла инженерную профессию с отчетливыми гуманитарными задатками и направленностью личности. Вот, Вы усматриваете у Аносова общность с Пушкиным... Не только гений, но и талант обычно универсален. Но, похоже, есть и какая-то "родовая" предрасположенность к определенному способу, "каналу" жизнепроявления, самоосуществления творческой личности... (Предрасположенность — «генетическая» или «культурная»? Это уж другой вопрос. Но эмпирические свидетельства родового «профессионального вектора» налицо).

...Однако, как же подтверждается мое предположение о роли случайности в историко-биографических изысканиях! Ваш пример с А. П. Аносовой на Челябинском ТВ почти повторяет мой. Правда, «случайные» удачи сопутствуют обычно тому, кто настойчиво ищет (хоть в геологии, хоть в генеалогии).

Мои приветы Н. А. Косикову и М. А. Тарынину! А. А. 12.07.99.

[Год спустя А. В. Козлов прислал моему внуку Ивану Новиковскому (тогда – уже 17-летнему), в Санкт-Петербург книгу: Генерал от металлургии Павел Аносов. К 200-летию со дня рождения / Под ред. М. Е. Главацкого. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1999. , — с развернутым посвящением:

«Благодаря любезности Вашего дедушки Андрея Николаевича Алексеева, я с интересом прочел Ваш реферат «Мои семейные корни», написанный, как мне кажется, с большой любовью к своим родным. Было очень приятно… что и, теперь уже далекие, потомки Павла Петровича Аносова вполне достойны имени и дел своего великого предка. Посылаю Вам в подарок, Ваня, … эту книгу, в создании которой я принимал кое-какое участие. Надеюсь, что она будет для Вас интересной, поскольку основана на достаточно редких и интересных документах…

Желаю Вам всяческих успехов во всех Ваших делах! Передавайте мой привет и самые добрые пожелания Вашей маме Ольге Андреевне и брату Егору…

С уважением, Ал. Козлов. Златоуст, 11 июня 2000 г .»

Книга эта очень интересна, среди прочего, своим жанром. Том, объемом 300 стр., включает около 100 документов (архивных и перепечаток из газет, журналов, книжных публикаций за два века), выстроенных логически и хронологически так, что больше не понадобилось никаких комментариев, кроме послесловия редактора-составителя – проф. М. Е. Главацкого. В известном смысле, это образец «биографии в документах» — жанр, весьма близкий одному из аносовских потомков, автору «Драматической социологии…».

Приведу здесь только оглавление этой книги: 1. Воспитанник Горного кадетского корпуса; 2. О службе и достоинстве; 3. Геология в жизни Аносова; 4. Загадка булата; 5. Золотая Одиссея; 6. Косы Аносова; 7. Памяти Аносова. Ниже будет приведен один из документов из этой книги. – А. А.]

24.8. Две судьбы: Пушкин и Аносов

[Ниже — одноименный очерк А. В. Козлова, опубликованный, с подзаголовком "Заметки на полях биографий", в газете "Златоустовский рабочий", 1-5.06.99. – А. А.]

Статья эта не готовилась специально. случилось так, что в начале этого года я заинтересовался установлением точной даты рождения П. П. Аносова. Внимательно посмотрев все доступные мне материалы о Павле Петровиче, я с удивлением обнаружил, что об Аносове как человеке мы знаем до обидного мало, хотя роль его в истории Златоуста трудно переоценить. Говорить об их итоге пока еще рано, хотя уже сейчас прояснились некоторые малоизвестные страницы биографии Аносова, удалось разыскать и связаться с ныне здравствующими потомками великого металлурга, живущими в Петербурге и Новокузнецке..

Обосновав предположение о том, что П. П. Аносов родился во второй половине мая — июне 1799-го, я удивился — ведь и А. С. Пушкин в этот промежуток времени родился (26 мая 1799 г.). С этого момента два имени — Пушкин и Аносов невольно связались в моем сознании. Мысль об этой связи все не давала мне покоя, заставляя время от времени заглядывать то в одну, то в другую книгу. Кончилось это тем, что я не выдержал и написал нечто вроде небольших заметок на полях биографий А. С. Пушкина и П. П. Аносова.

* * *

Двести лет назад, 26 мая 1799 года (здесь и далее все даты даются по юлианскому календарю, так назыв. старому стилю. — А. К.), в Москве в семье отставного майора лейб-гвардии Егерского полка Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр. В том же году в начале лета (конец мая — июнь) в Петербурге у секретаря Бергколлегии коллежского асессора Петра Васильевича Аносова появился на свет сын Павел. Судьбы новорожденных сложились так, что первый мальчик стал великим русским поэтом, а второй — прославленным русским металлургом, разгадавшим тайну булата.

Казалось бы, что между ними можно найти общего. Между тем, в жизни этих славных сынов русского народа при детальном рассмотрении встречаются такие любопытные параллели, что поневоле в удивлении разводишь руками.

Немного о Львах

Начнем с любопытного совпадения имен предков. Дед Пушкина по отцу — Лев Александрович Пушкин, артиллерийский подполковник. Дед Аносова по матери — Лев Федорович Сабакин, надворный советник (чин по тогдашней Табели о рангах соответствовавший подполковнику). Правда, судьбы двух Львов сложились чуть ли не диаметрально противоположно. Л. А. Пушкин во время дворцового переворота 1762 года остался верен низложенному императору Петру III, посему и попал в опалу во время царствования Екатерины II.

Напротив, талантливый механик-самоучка из Твери Л. Ф. Сабакин вызван был в Петербург и представлен императрице, от которой получил за сконструированные им астрономические часы немалую по тем временам награду в 1000 рублей. Позднее Л. Ф. Сабакина послали на учебу в Англию, где познакомился он с видными английскими механиками того времени, в числе которых был и знаменитый изобретатель паровой машины Джеймс Уатт. В Англии Лев Федорович сконструировал и весьма оригинальную свою паровую машину, а по возвращении в Россию перевел и издал на русском языке избранные лекции английского механика Дж. Фергюсона о машинах, дополнив их собственноручно написанной «Лекцией об огненных машинах», где впервые на русском языке было дано описание паровой машины Уатта.

Блистательный Петербург

Вернемся, однако, к нашим героям — Александру и Павлу. Наверное, можно с полным основанием утверждать, что оба мальчика в детстве в значительной степени обделены были родительской лаской. Родители Пушкина, по свидетельству современников, воспитанием сына практически не занимались. А Павел Аносов уже в раннем возрасте, семи лет от роду, остался круглым сиротой — вскоре после переезда на Урал его родители умерли.

Почти в одном возрасте оба мальчика были определены на учебу в престижные по тем временам учебные заведения. В 1810 году Лев Федорович Сабакин отвез своего внука Павла в Горный кадетский корпус в Петербурге, а год спустя и Василий Львович Пушкин доставил своего племянника Александра во вновь открывшийся Царскосельский лицей. Во время учебы наши герои быстро обратили на себя внимание своими успехами, хотя и учились весьма неровно, что характерно для натур увлеченных. Начиная с 1814 года, в российских литературных журналах появляются первые стихи Александра Пушкина, а в год окончания лицея он уже начинает свою первую поэму «Руслан и Людмила». Павел Аносов «за успехи в науках, оказанные им при испытаниях, награжден был книгами, эстампами, большою золотою и серебряною медалями».

Не будет преувеличением сказать, что петербургская духовная атмосфера начала XIX века, события Отечественной войны 1812 года несомненно заложили и сформировали какие-то сходные черты в наших героях. <...>

К тому же и образование в те годы давалось весьма широкое. К примеру, в Царскосельском лицее изучались математика, успехи Пушкина в которой блистательными не назовешь, статистика, география. А в Горном кадетском корпусе наряду с естественными и техническими науками преподавались древние языки, поэзия и мифология. Не думаю, что Александр Пушкин и Павел Аносов могли в годы юности встречаться в Петербурге, но вот, что один человек точно встречался в это время с нашими героями, это факт. Человек этот — Василий Андреевич Жуковский. То, что он был старшим другом Пушкина и, по сути дела, ввел его в литературу, общеизвестно. Но и юного Павла Аносова Василий Андреевич в те годы видел.

Случилось это так. Как-то приятель Жуковского Дмитрий Иванович Соколов, бывший профессор и университета, и Горного кадетского корпуса, пригласил Василия Андреевича на публичные испытания в корпус. Поэт согласился, и, что любопытно, именно в этот день среди других воспитанников читал свое сочинение и Павел Аносов.

Замечу, что это была первая, но не последняя встреча Жуковского и Аносова.

Но годы учебы пролетели, и летом 1817-го Александр Пушкин «был определен в Государственную Коллегию Иностранных дел с чином коллежского секретаря», а Павел Аносов направлен практикантом на Златоустовские заводы. Любопытно, как описывает отъезд молодого горного инженера Аносова к месту будущей службы один из позднейших биографов (И. Пешкин): «В почтовую карету погружен сундук с вещами, ящик с драгоценным микроскопом, книги по горному делу и металлургии, дневники и списки ранних стихов Пушкина». За абсолютную достоверность этого описания, конечно, ручаться трудно, но о молодом и талантливом поэте Пушкине в Петербурге в эти времена известно было уже достаточно широко, так что вполне вероятно, что его стихи читал и переписывал для себя Аносов.

Кстати, к дню окончания лицея у Пушкина было в различных изданиях опубликовано 28 стихов, а многие, видимо, гуляли в рукописных списках.  

Царские гнев и милость

Прослеживая судьбы наших героев, с удивлением наблюдаешь, как они то расходятся в пространстве, то вновь сближаются, как жизненные обстоятельства то повторяются с удивительной точностью, то не имеют ничего общего.

Коснемся еще одной детали — отношения императора Александра I к нашим героям. 1824-й — Пушкин в Одессе. Его, мягко говоря, натянутые отношения с генерал-губернатором Новороссии графом М. С. Воронцовым в июле этого года выливаются в отставку и ссылку поэта в село Михайловское. Восьмого июля 1824-го министр иностранных дел граф К. Нессельроде уведомляет Воронцова: «Высочайше повелено находящегося в Ведомстве Государственной Коллегии Иностранных дел Колл. Секр. Пушкина уволить вовсе от службы». Спустя три недели одесский градоначальник доносит графу Воронцову: "Пушкин завтрашний день (30 июля. — А. К.) отправляется отсюда в город Псков по данному от меня маршруту через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов и Витебск". Добавлю, что вернулся из ссылки в Михайловское Пушкин лишь два года спустя уже в царствование Николая I.

Осенью того же 1824 года император Александр I во время путешествия по России посетил и Златоустовский завод. Случилось это 21-22 сентября. Во время пребывания императора в Златоусте с помощником управителя Оружейной фабрики Павлом Аносовым случился неприятный инцидент. Кто-то из немецких мастеров подал на Аносова жалобу, что, мол, тот не озаботился дать распоряжение вставить на квартире мастера зимние рамы. Выслушав это, император заметил Аносову, что «нехорошо притеснять иностранцев». Правда, вскоре августейшему гостю было доложено о том, что устройство бытовых нужд иностранных мастеров не входит в круг обязанностей Аносова. Разобравшись в сути конфликта, Александр I, оставшись довольным осмотром Оружейной фабрики, наградил молодого горного инженера Аносова «за отличный порядок и устройство» орденом Св. Анны III степени. Поневоле на ум русская пословица придет: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Удивительные совпадения

Последующие семь лет в жизни Пушкина и Аносова были заполнены неустанной работой. Чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы штрих-пуктиром очертить все сделанное ими за это время. Пушкин: трагедия «Борис Годунов», роман в стихах «Евгений Онегин», «Повести Белкина», поэма «Полтава», множество стихов. Аносов: геологические исследования гор Южного Урала, успешные опыты по выплавке литой стали, применение впервые в мире микроскопа для исследования структуры металла, наконец, успешная служебная карьера — от помощника управителя Оружейной фабрики до начальника Златоустовского горного округа, одного из крупнейших горнозаводских казенных округов Урала.

А начиная с 1931 года в судьбах наших героев следуют друг за другом совпадения, которые впору назвать чуть ли не мистическими. 18 февраля 1831-го Пушкин женится на Наталье Николаевне Гончаровой. И в этом же году (судя по косвенным данным — во второй половине года Аносов ведет к алтарю Анну Кононовну Нестеровскую. При этом невесты наших героев практически тоже ровесницы Наталья Гончарова родилась в 1812 году, Анна Нестеровская — в 1811-м. В четверг, 19 мая 1832 года, у Пушкиных появляется на свет первая дочь Мария, а спустя три с половиной месяца — в четверг, 1 сентября 1832 года у Аносовых тоже рождается первая дочь... Мария! В следующем году счастливые отцы уже держат на руках первых сыновей... Александров. Да-да, именно так и случилось, что Александр Александрович Пушкин родился 6 июля, а Александр Павлович Аносов — 23 октября одного и того же 1833 года. И еще два любопытных совпадения. Самыми младшими детьми и у Пушкиных, и у Аносовых были дочери. А звали их Натальями, с тою лишь разницей, что Наташа Пушкина родилась в 1836-м, а Наташа Аносова — в 1845-м. К тому же в обеих семьях были сыновья, названные именами отцов. Это уже упоминавшийся Александр Александрович Пушкин и Павел Павлович Аносов (родился в 1838-м).

Не знаю, заметил ли уже внимательный читатель, что очень часто похожие события в жизни Пушкина и Аносова немного сдвинуты во времени — так и ловишь себя на мысли, что Пушкин торопится жить.

Пушкин на Южном Урале

Не лишним будет заметить, что во временном интервале между рождением первых сыновей судьбы наших героев вновь сближаются в пространстве. В сентябре 1833-го Пушкин, работавший с начала года над «Историей Пугачева», совершает поездку в Оренбуржье, маршрут его путешествия пролегает через Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск. Во время этой поездки поэт записывает в свою дорожную книжку рассказы и предания о Пугачеве, роется в провинциальных архивах. Можно с полным основанием сказать, что, занимаясь изучением событий 1773-1775 годов на Южном Урале, Пушкин знакомился с какими-то сведениями, касающимися и Златоустовского завода. Во всяком случае, в его «Истории Пугачева» есть и такие строки: «Таким образом, преследование Пугачева предоставлено было одному Михельсону. Он пошел к Златоустовскому заводу, услышав, что там находились несколько яицких бунтовщиков: но они бежали, узнав о его приближении. След их, чем далее шел, тем более рассыпался, и наконец совсем пропал".

Надо сказать о том, что в 1833 году оренбургским военным генерал-губернатором стал Василий Алексеевич Перовский, старый петербургский приятель Василия Андреевича Жуковского. Хорошо знал этого человека и Пушкин. Судя по всему, когда Пушкин был в Оренбурге, он был приветливо встречен Перовским. Об этом свидетельствует и письмо Александра Сергеевича, посланное Перовскому чуть позже — весной 1835 года. Пушкин писал: «Посылаю тебе Историю Пугачева в память прогулки нашей в Берды; и еще 3 экземпляра Далю, Покатилову и тому охотнику, что вальдшнепов сравнивает с Валлештейном или с Кесарем. Жалею, что в Петербурге удалось нам встретиться только на бале. До свидания, в степях или над Уралом. А. П.". Весьма дружеское послание, не находите?

Кстати, о поездке в деревню Берды Пушкин упоминает в письме жене, датированном 03.10.1833 г. и посланном из Болдина после возвращения с Оренбуржья. Даль, о котором упоминается в письме к Перовскому, — это известный Владимир Иванович Даль (Словарь великорусского языка), служивший тогда чиновником особых поручений при оренбургском генерал-губернаторе.

Но самое интересное, что с Перовским встречался и хорошо его знал и Павел Петрович Аносов. В своей книге «О булатах» Аносов в примечании к главе второй пишет: «Образцами древних булатов я имел случаи пользоваться от Оренбургского военного г.-губернатора, генерал-адъютанта Василия Алексеевича Перовского, обладающего богатым собранием азиатского оружия, который по любви к наукам и искусствам принимал особое участие в моих изысканиях и способствовал к приобретению сведений о булатах».

Получается, что, с одной стороны, Перовский помог Пушкину в поисках материалов для «Истории Пугачева», а с другой — Аносову — в его исследованиях по булатам. Вот вам и еще одна связующая нить в судьбах Аносова и Пушкина.

Жуковский и Аносов

Не берусь утверждать с абсолютной уверенностью, но почему-то мне кажется, что Павел Петрович Аносов был хорошо знаком с творчеством своего великого современника Александра Сергеевича Пушкина, а в его личной библиотеке наряду с сочинениями по горному делу и металлургии стояли и книги Пушкина.

И здесь уместно будет рассказать еще об одном событии, еще об одной связующей ниточке в судьбах наших героев.

Печальный январь 1837-го. Василий Андреевич Жуковский, так и не сумевший предостеречь своего младшего друга от трагической дуэли, находится у постели смертельно раненного Пушкина, а после его кончины деятельно занимается улаживанием пушкинских дел. А спустя четыре месяца, Жуковский сопровождает наследника престола великого князя Александра Николаевича в путешествии по России.

География этой поездки была весьма обширной. В числе прочих мест путешественники посетили и Златоуст. Прибыли они сюда вечером 7 июня, а отправились дальше ранним утром 9 июня. Во время путешествия Василий Андреевич делал краткие записи в своем дневнике и зарисовки в альбоме. Вот, что он писал в эти дни:

"7 июня, понедельник. (...). Проезд через Миасский завод. Прибытие на Златоустовский. Меншенин. Аносов. Ахматов.

8 июня. Осмотр при всходе на гору. Осмотр производств. После обеда у пастора и одного из колонистов. Чай у Ахматова. Стрельба в карты. Письмо к государю.

9 июня, среда. Переезд из Златоуста в Верхнеуральск. (...) С Аносовым и Меншениным в тарантасе по россыпям..."

Если внимательно вчитаться в эти краткие записи, то можно с достаточно большим основанием предположить, что обстоятельный разговор П. П. Аносова с В. А. Жуковским мог состояться именно 9 июня. Вполне естественно, что в первые два дня визита все внимание горного начальника полковника Аносова было приковано к великому князю Александру Николаевичу. А вот в день отъезда высоких гостей Аносов, как мне кажется, совсем не случайно садится в тарантас вместе с Жуковским. Да и Василий Андреевич почему-то в записи этого дня ставит Аносова на первое место. А ведь в день приезда Жуковский выстраивает фамилии как бы по служебному положению — "Меншенин. Аносов. Ахматов" (Дм. Степ. Меншенин — горный инспектор Уральского горного правления, Пав. Петр. Аносов — горный начальник Златоустовских заводов, Пав. Ефим. Ахматов — помощник горного начальника).

Путь от златоустовского завода до Миасских приисков (россыпей по Жуковскому) по тем временам не такой уж и близкий — 37 верст. Поездка в тарантасе должна была занять не меньше 2-2,5 часа, то есть времени для обстоятельной беседы вполне достаточно, ну, не ехали же они всю дорогу в полном молчании, в самом деле! И думается мне, что пушкинская тема в этом разговоре обязательно затрагивалась. Ведь события на Черной речке к этому времени не успели подернуться пеплом забвения и продолжали волновать умы, а трагическая гибель поэта стала в полном смысле общенациональным событием. <...>

Два слова о булате

Чуть выше я высказывал предположение, что, вероятно, Аносов хорошо знал творчество Пушкина. И представьте себе, что подтверждение этому нашлось! Натолкнул меня на это зав. отделом истории нашего краеведческого музея Юрий Петрович Окунцов. Прочитав первый вариант этой статьи, он заметил, что, как ему помнится, Аносов упоминает Пушкина в одной из своих работ. И действительно, во втором абзаце книги Аносова «О булатах» ( 1841 г.) есть такие строки:

«Наши поэты, и древние и новейшие, нередко вооружают своих героев мечами булатными: в песне о полку Игореве, сочиненной еще в XII веке, видим, что, что воины Всеволода с булатными мечами поражают половцев; кому неизвестно также поэтическое сравнение золота с булатом Пушкина" (Выделено мной — А. К.).

А теперь заглянем в томик стихов Пушкина. Есть у него четверостишие "Золото и булат":

"Все мое", — сказало злато;

"Все мое", — сказал булат.

"Все куплю", — сказало злато;

"Все возьму", — сказал булат.

Оно было впервые опубликовано в "Московском вестнике" (1827, № 2). По всей видимости, именно там и прочел его Аносов.

* * *

И еще. Есть и у Аносова, и у Пушкина, на мой взгляд, несколько схожих черт, главная из которых — своеобразная широта, если хотите — полифоничность, в восприятии мира. Поэт Пушкин иной раз предстает перед нами скрупулезным ученым-историком, старающимся прояснить все детали минувших событий. В эти моменты даже пушкинский язык становится по-научному суховатым и лаконичным — перелистайте-ка его "Историю Пугачева".

А у геолога и металлурга Аносова вдруг в сугубо научных трудах появляются поэтически образные описания:

«Увидев в первый раз всю картину Таганая, я долго оставался неподвижным или, лучше сказать, не чувствовал моего движения; я смотрел и удивлялся образованию Таганая и разрушительной силе Природы, давшей ему настоящий вид». А вот аносовское описание восхода на Юрме: «Восток начинал заниматься. Легкие облака, приятно оттененные яркими цветами, тянулись над ним в виде длинных полос. Формы их были легки и приятны; они уподоблялись тонкой дымке, искусно раскинутой и еще искуснее освещенной. Свет умножался постепенно, предметы начинали обозначаться явственными чертами, и пурпуровые тени, обхватывая их, казалось, вызывали из сладостного забвения. Бледные звезды исчезали на тверди небесной, и только одна из них горела еще на Западе, подобно рубину в венце убегающей ночи».

К этому можно добавить и широту чисто профессиональных интересов. У Пушкина ведь не только стихи, но и проза, исторические записки, драматургия, наконец, он был издателем и редактором журнала «Современник». Аносов — не только металлург, но и геолог, изобретатель-механик, организатор производства, талантливый и крупный администратор — к концу его работы на Южном Урале Златоуст вошел в пятерку крупнейших центров Урала (после Нижнего Тагила, Екатеринбурга, Тюмени и Перми).

И Аносов, и Пушкин еще в юности проявили способности и в изобразительном искусстве, хотя и не стали профессиональными художниками. Пушкинские рукописи пестрят многочисленными рисунками, аносовские труды проиллюстрированы рисунками и чертежами, сделанными с таким изяществом и тонкостью, что можно только позавидовать.

Да и во внешнем облике было у них несомненное сходство — оба были невысокого роста, сухощавы, порывисты в движениях. А если внимательно вглядеться в портреты, кажется, что и черты лица Пушкина и Аносова в чем-то неуловимо схожи.

А. Козлов

Златоуст, май 1999 г .

 

Источники:

1. Аносов П. П. Собрание сочинений. М.: Изд-во АН СССР, 1954.

2. Златоустовская энциклопедия. Том 2. Златоуст: Изд-во "Газета", 1997.

3. Курочкин Ю. М. Уральский вояж поэта. Челябинск: Юж.-Ур. книжн. изд-во, 1987.

4. Пешкин И. Аносов. Челябинск: Юж.-Ур. книжн. изд-во, 1987.

5. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 т. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949-1951.

6. Пушкин и его время: М.: "Терра", 1997.  

24.9. «Деятельная и полезная жизнь…». Из «Сына Отечества», 1851 г .

[Ниже – некролог П. П. Аносова, опубликованный в журнале «Сын Отечества» (1851). Здесь цитируется по: Генерал от металлургии Павел Аносов. К 200-летию со дня рождения. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1999. – А. А.]

Некролог Павла Петровича Аносова

1851 г .

Известный наш горный инженер Павел Петрович Аносов, скончавшийся недавно, на 52 году своей деятельной и полезной жизни, родился в С.-Петербурге, где отец его сперва был секретарем берг-коллегии, а по упразднении ее в 1806 году, он определен советником пермского горного управления (что ныне уральское), и переехал туда с семейством. Вскоре почтенный отец и добрая мать Павла Петровича скончалась, оставя четырех малолетних детей: двух старших братьев, Петра [так в тексте. Брата Аносова звали Василий.(Примечание редактора-составителя книги «Генерал от металлургии Павел Аносов»). – А. А.] и Павла, и двух младших сестер; этих сестер призрел дед их (по матери), горный чиновник Сабакин, служивший механиком на Камских заводах (Ижевском и Воткинском), где он и взял их себе на воспитание. В 1810 году он определил двух внуков своих, Петра и Павла в горный кадетский корпус: старший Петр вскоре умер. В корпусе сказались необыкновенные способности младшего брата Павла, и особая его склонность к математике, в которой он сделал отличные успехи, равно как и в прочих высших науках. В 1817 году он выпущен из горного корпуса практикантом на Златоустовские казенные заводы (в Оренбургской губернии), и взял на свое попечение меньших сестер, двух девиц, из которых одну, младшую, вскоре отдал замуж, а другая остается еще и доныне девицею, в болезненном состоянии у своих родных, на уральских заводах.

В Златоустовских заводах Аносов прослужил более 25 лет, проходя там все практические должности – от смотрителя до управителя заводом и, наконец, был горным начальником тех же заводов более 15 лет, заслужив там особенное внимание, не только высшего начальства, но и высочайших особ императорского дома. Заслуги его по Златоустовским заводам состоят, кроме разных других улучшений по технической части, в усовершенствовании выделки рафинированной и в особенности литой стали, но важнее всего открытие удобнейшего способа приготовления булата. Столь деятельная и полезная служба Аносова была достойно вознаграждаема в Златоусте, с небольшим чрез 20 лет, дослужился он из практиканта (подпоручика) до генеральского чина, получив между тем разные другие награды: ордена, сперва св. Анны 3-й степени, лично от покойного императора (1824 года), а потом Станислава 2-й, св. Анны 2-й и Владимира 3-й степени, кроме денежных наград. Златоустовские заводы, или собственно Златоустье (главный завод) составляли как бы родину Аносова: он был весьма к нему привязан, равно как и все тамошние коренные жители, особливо немцы-колонисты, привыкли к своему Павлу Петровичу чрезвычайно также, и весь Урал очень любил его за примерную доброту души и отличное служение.

В 1847 году Аносов назначен главным начальником Алтайских заводов и Томским гражданским губернатором, и в короткое время всевозможно улучшил состояние Алтайского края, особенно по части железного производства, и благоразумно распоряжался по гражданским делам, причем неоднократно исправлял должность генерал-губернатора Западной Сибири; заслуженные им награды были: орден Станислава 1-й степени и монаршие благословения. Алтай, подобно Уралу, искренне привязался к нему; но внезапная смерть разрушила все надежды.

Аносов оставил по себе девять человек детей, большею частью малолетних. Только одна старшая дочь Мария Павловна Аносова, род. 1832., моя прабабушка. – А. А.] успела закончить воспитание в Смольном монастыре, но большая часть прочих детей еще при жизни отца были уже пристроены или отданы для образования в разные столичные заведения, а мальчики преимущественно в горный институт, которому и сам Павел Петрович обязан своим образованием. Впрочем, при занятиях служебных, он мало имел времени особенно заниматься своими детьми, предоставляя ближайшее о них попечение нежной супруге Анны Коновновны <…>, можно сказать, примерной, единственной матери семейства. Зимою прошлого 1850 г ., она со всеми оставшимися дома детьми ездила в С.-Петербург, чтобы увидеться с прочими, находящимися на воспитании в столице. Павел Петрович, занятый в то время исправлением должности генерал-губернатора в областном городе Омске, предполагал, по освобождении от этого временного занятия, сам отправиться в отпуск, с тем, чтобы посетить Лондонскую всемирную выставку. Но в Омске у него открылась внезапная грудная болезнь, вскоре обратившаяся в чахотку, которая и свела его в гроб. Кончина постигла незабвенного Аносова 13 мая 1851 года, в совершенном одиночестве – в удалении от семейства и родных, хотя в кругу добрых и почтенных его сослуживцев (по главному управлению Западной Сибири), которые распорядились похоронами его с подобающею честию; но при этом не было ни одного родственника покойного – никого из его товарищей по воспитанию. Мир праху твоему, достойнейший товарищ.

Покойный Аносов отличался живым и веселым характером, проницательным умом, острою памятью, редкою сметливостью, кротостью, большою сострадательностью и склонностью к благотворению, дружелюбием и любезностью в обращении, примерным бескорыстием и щедростью, точностью в служебных занятиях и изобретательностью, которая по врожденной его пылкости, завлекала его иногда в некоторые ошибки, свойственные каждому смертному. Одним словом Аносов был редкий по душе человек: попечительный брат, верный супруг, чадолюбивый отец, добрый товарищ, единственный начальник, истинный друг человечества.

Неутешная супруга генерала Аносова, оставшись с 9-ю сиротами почти без всякого состояния, желает сохранить достойную память своего примерного мужа, поставив на могиле его (в Омске) приличный надгробный памятник, для чего назначила от себя посильную сумму, чтобы изготовить этот памятник на Екатеринбургской гранильной фабрике, управляемой одним из ближайших товарищей Аносова И. И. В. Но все прочие товарищи и знакомцы согласились немедленно сделать пожертвование на сооружение покойнику наилучшего памятника, исполнение чего приняли на себя некоторые из его близких товарищей.

Между тем высшее начальство, всегда признательное к заслугам, уже исходатайствовало пособие осиротевшему семейству Аносова, умершего на службе почти в канцелярии генерал-губернатора, куда и за несколько минут до кончины своей он еще кое-как приходил, чтобы отдать нужные приказания, составлявшие последние слова его.

(Сын Отечества. 1851. Т. XII . Декабрь. С. 38-42)

24.9. В начале было слово... (Ольга Новиковская)

[Ниже — методическое пособие, задание по развитию звуковой культуры речи дошкольников, и стихотворение под шутливым названием «Ода "логонароду"» (февраль-март 1999 г .). Автор — педагог-логопед Ольга Андреевна Новиковская, дочь автора, прапраправнучка П. П. Аносова и прапрапрапраправнучка Л. Ф. Сабакина. – А. А.]

24.9.1. «Разучите стихотворение и скороговорку...»

Задание по развитию звуковой культуры речи — 1

(М)

1) Длительно тянуть звук «М» — губы сомкнуты, воздушная струя выходит через нос. Сидеть спокойно, голову держать прямо.

2) Разучить звукоподражания: Му — Корова; Ме — Коза; Мяу — Кошка.

3) Поиграть в заводную куклу. Ребенок — кукла. Взрослый заводит куклу ключиком. Кукла говорит: «мама». Голосом выделить звук «М».

4) Выполнить упражнение «Пальчики здороваются», произнося слоги: «ма, мо, му, мы». Выполнять сначала правой рукой, потом левой рукой.

5) Разучить стихотворение:

Мычит корова на лугу : «Му-му»

Молока кому?

6) Разучить скороговорку: Мыла Мила руки мылом. (Н)

1) Длительно тянуть звук «Н», губы чуть разомкнуты, воздушная струя выходит через нос.

2) Поиграйте в игру «Лошадки». Скачем на лошадке: «Но! Но!». Кормим лошадку (протянуть вперед руки ладонями вверх): «На! На!».

3) Выполнить упражнение: «Пальчики здороваются», произнося одновременно слоги «на, но, ну, ны». Выполнять сначала правой рукой, потом левой рукой.

4) Выучить стихотворение:

Носорог бодает рогом,

Не шутите с носорогом.

5) Разучить скороговорку: У сороконожки много ног.

(Б)

1) Кратко, звонко и четко несколько раз подряд произносить звук «б» (б-б-б). Воздух резко вырывается наружу через плотно сомкнутые губы, артикуляция такая же, как при произнесении звука «п», но подключается голос.

2) Разучить артикуляционное упражнение «Поиграем на губах». Перебирая пальцами по губам, длительно произносить звук «б».

3) Разучить звукоподражания: би-би — машина; бом-бом — барабан.

4) Выучить упражнение «Пальчики здороваются», проговаривая слоги «ба, бо, бу, бы», выполнять сначала правой рукой, потом левой рукой.

5) Разучите стихотворения:

а) Баю-бай, баю-бай

Ты, собачка, не лай.

Белолапа, не скули

Мою Таню не буди.

б) Отлежал бычок бочок

Не лежи, вставай бычок.

6) Научите ребенка различать на слух звукоподражания: би-би — машина; пи-пи — мышонок.

(Т)

1) Четко и громко несколько раз подряд произносить звук «т» (т-т-т). При произнесении звука кончик языка прижимается к верхним зубам, зубы разомкнуты.

2) Разучить звукоподражания: тук-тук — молоток;  0тик-так — часы.

 03) Игра «Угадай что это?». Взрослый произносит одно из звукоподражаний, ребенок отгадывает, что это: молоток или часы.

 04) Выполнить упражнение «Пальчики здороваются» произнося слоги «та, то, ту, ты». Сначала правой рукой, потом левой рукой, а затем одновременно двумя руками.

5) Поиграйте в игру: Большие ноги шли по дороге: ТОП-ТОП-ТОП (низким голосом). Маленькие ножки бежали по дорожке: топ-топ-топ, топ-топ-топ (высоким голоском).

6) Проговаривать чистоговорки: ТА-ТА-ТА, ТА-ТА-ТА, хвост пушистый у кота. ТУ-ТУ-ТУ, ТУ-ТУ-ТУ, молочка налью коту.

7) Разучить стихотворение В.Жуковского:

Там котик усатый

По садику бродит.

А козлик рогатый

За котиком ходит.

8) Разучить скороговорку: От топота копыт пыль по полю летит.

Разработала О.А.Новиковская

Февраль 1999 г .

24.9.2. «Вам родной язык вручаем...»

Ода «логонароду»

Чтобы сильным стать и смелым,

Надо с детства закаляться,

Чтоб речистым и умелым,

Надо много заниматься.

Говорить слова и фразы,

Звуки гласные тянуть,

Не отлынивать ни разу,

К "связной печи" долог путь.

Наши дети, наши дети,

Мы за вас за всех в ответе —

Мы следим за темпом речи,

Дышим все расправив плечи,

Учим квакать и мычать,

Кукарекать и рычать —

Только чтобы не молчать!

Язычками дружно машем,

Тянем прямо, вверх и вниз,

И по счет за зубы прячем,

И при этом — улыбнись.

Чтоб помочь слова во фразы

Словно бусы нанизать,

Мы вопросы не по разу

Долго будем повторять.

Образец даем рассказа:

Ярок образ, красен слог,

Что ж, получится не сразу,

Потрудись и ты, дружок.

Чтоб синоним и антоним

Засияли как рубин,

В море слов ребенок тонет,

Но он в море не один.

Вот работа логопеда,

Тяжек труд, да сладок плод.

Над ошибками победа,

Нестандартной мысли код.

Наши дети, наши дети,

Мы за всех за вас в ответе,

Говорить вас обучаем,

Вам родной язык вручаем,

Говорите, сочиняйте,

И пишите, и читайте.

Наши дети, наши дети,

Посвящаем строки эти

Маше, Паше, Поле, Пете,

Нет вас лучше в целом свете.

О. Новиковская

1999

* * *

Приложение (Март 2007)

Список публикаций педагога-логопеда Новиковской О. А. (по состоянию на конец 2006 г .)

Книги:

1) Новиковская О. А. Сложи букву. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс, 2001.

2) Новиковская О. А. Найди букву. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс, 2002.

3) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А.Я читаю и пишу. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс, 2002.

4) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А.Игры круглый год. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс,2003.

5) Новиковская О. А. Развитие звуковой культуры речи у дошкольников. Логопедические игры и упражнения. СПб.: Детство-пресс, 2002.

6) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А. Игры со сказками. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс, 2003.

7) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А. Школа чистописания. Программа развития и обучения дошкольника. М.-СПб.: Олма-пресс, 2003.

8) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А. Готовим руку к письму. Школа раннего развития. М.-СПб.: Олма-пресс, 2004.

9) Ершова О. А., Жукова О. С., Новиковская О. А. Первые уроки математики. Школа раннего развития. М.-СПб.: Олма-пресс, 2004.

10) Новиковская О. А. Логопедическая грамматика для малышей, Пособие для занятий с детьми 2-х — 4-х лет. СПб.: Корона принт, 2004.

11) Новиковская О. А. Логопедическая грамматика для малышей, Пособие для занятий с детьми 4-х — 6-ти лет. СПб.: Корона принт, 2004.

12) Новиковская О. А. Логопедическая грамматика для малышей, Пособие для занятий с детьми 6-ти — 8-ми лет. СПб.: Корона принт, 2004.

13) Новиковская О. А. Логоритмика для дошкольников в играх и упражнениях. Практическое пособие для педагогов и родителей. СПб.: Корона принт, 2005.

14) Новиковская О. А. Сборник развивающих игр с водой и песком для дошкольников. Практическое пособие для педагогов и родителей. СПб.: Корона принт, 2005.

15) Новиковская О. А. Ум на кончиках пальцев. М.-СПб.: Сова, 2005.

16) Новиковская О. А. Комплексные занятия для детей среднего дошкольного возраста. Практическое пособие для педагогов и родителей. СПб.: Паритет, 2006.

17) Новиковская О. А. Вершки и корешки. Серия «Игровые модели обучения и воспитания. СПб.: Паритет, 2006.

18) Новиковская О. А. Веселый счет. Серия «Игровые модели обучения и воспитания. СПб.: Паритет, 2006.

19) Новиковская О. А. Сложи словечко. Серия «Игровые модели обучения и воспитания. СПб.: Паритет, 2006.

20) Новиковская О. А. Вылечи словечко. Серия «Игровые модели обучения и воспитания. СПб.: Паритет, 2006.

21) Новиковская О. А. Найди и покажи. Серия «Игровые модели обучения и воспитания. СПб.: Паритет, 2006.

22) Новиковская О. А. Математика в играх и картинках. От 1 до 3 лет. СПб.: Паритет, 2006.

Приложение

Эстафета памяти. Ресурсы, нормы и эффекты автобиографического повествования

[Ниже – тезисы одноименного доклада на семинаре «Жизненные повествования: методы и социокультурные реальности», происходившем в г. Киеве 30.11-1.12.2000. – А. А.]

Целью настоящих заметок является общая постановка вопроса о таком специфическом моменте повседневной жизни современного человека, который можно метафорически определить как эстафета памяти.

* * *

1. Порождение автобиографических повествований (нарративов), создание и накопление «историй жизни» и «семейных хроник», по нашему убеждению, есть задача не только гуманитарно-научная, но и общекультурная. В конечном счете, это задача продления памяти человечества — ее сохранения не «на скрижалях истории», а в мельчайших «капиллярах» и «клеточках», в самой толще социальной жизни.

Названная задача, в качестве таковой, далеко не вполне общественно осознана, во всяком случае — эта работа пока не вошла в повседневный быт и культурный обиход семей и граждан.

Люди привыкли жить «сегодняшним днем», иногда они «планируют будущее», однако редко «оглядываются назад» и сплошь и рядом не осознают свой собственный жизненный путь, как некую культурную, духовную, социальную ценность.

2. Общая постановка вопроса: «человек — это прежде всего его собственная жизнь», в терминах еще «донаучных», содержится в одном из наших текстов 1983 г. [1]. Попытка концептуализации и обоснования категорий фамильная ценность и семейная память см. в работе 1998 г. [2].

За последнее десятилетие научная работа по сбору и анализу «историй жизни» и «биографий семей» получила плодотворное развитие в ряде исследовательских центров Москвы, Киева, Санкт-Петербурга. (Здесь эти центры и их труды не перечисляем).

3. Автобиографическое повествование (АП) выступает одной из естественных форм презентации жизненного пути и «объективации» памяти, прежде всего — индивидуальной памяти, без которой не может быть и «памяти коллективной». К названному типу текстов примыкает жанр самодеятельных семейных хроник (СХ), где, с большей или меньшей степенью подробности, представлены жизненные пути всех членов многопоколенной семьи, в их переплетении. В дальнейшем будем говорить в основном об автобиографическом повествовании, хотя все сказанное может быть отнесено и к семейной хронике (биографии семьи).

4. Рассмотрим сначала вопрос о ресурсах, или источниках АП. Здесь можно выделить три основные группы ресурсов “истории жизни”:

а) личный (соответственно — семейный) архив, в широком смысле, — включая всю совокупность документальных материалов, “жизненных свидетельств”, как личностных, интимных, так и официально-публичных, относящихся к данному индивиду (семье); б) живая память ныне здравствующего человека («память о своей жизни, о своей семье»); в) память других — о данном человеке или людях (ныне здравствующих или покойных); она может быть как «живой», так и документированной.

5. К разряду личностных документов относятся любые тексты, отражающие факты поведения и сознания данного, конкретного человека, причем отражающие их — иногда «специально», иногда (чаще) «попутно», т. е. без сознательной установки на фиксацию таковых фактов. К ценнейшим документам такого рода относятся: дневники (ныне — едва ли не культурный реликт!); письма (как собственные письма данного индивида, так и, пожалуй, в не меньшей мере, адресованные ему); фотографии и другие изобразительные материалы, а в последнее время также — любительские аудио- и видеозаписи.

Весьма информативным источником или ресурсом АП (СХ) являются также “официальные” документы, особенно — такие, где сам субъект жизни выступает автором (копии листков по учету кадров, “служебные” автобиографии, обращения в официальные органы и т.п.), но также и адресованные данному человеку или посвященные ему (от метрического свидетельства до профсоюзного билета или пенсионной книжки).

6. К сожалению, «рядовой человек», не сознающий историю собственной жизни и жизни тех, с кем он повседневно общается, как культурную ценность, плохо сберегает эти «жизненные свидетельства». А отношение его потомков, наследников к этим «следам» прожитой жизни порой является просто варварским. В итоге, документированная память (личный архив) нередко оказывается еще менее долговечной, чем “живая”.

7. Вообще, ресурсы АП — конечны. «Живая память» субъекта, разумеется, хранит впечатления, «воспоминания» (часто изобилующие аберрациями, связанными с последующими «напластованиями» жизненного опыта). Однако чем дальше во времени — тем меньше точность и достоверность биографической информации (если она не может быть подкреплена документами).

8. Здесь возникает проблема как личной ответственности человека за сохранение «себя» (в случае СХ — всех членов семьи) во времени, так и — особенно — ответственности младших поколений за сбережение памяти о старших. Дети еще кое-что помнят о своих родителях, а уж о родителях родителей (если не застали их в живых), а тем более о прадедах — не больше того, что написано на кладбищенском кресте (если хоть он цел).

Процесс «истирания» памяти в конечном счете неизбежен, но как правило (в частности, в нашем обществе, пережившем трагедию ее изничтожения) довольно слабо развита общекультурная установка на «торможение» этого энтропийного процесса.

Можно понять тех наших старших современников, которые в суете буден не оставили детям писаной истории своей жизни. (Или — намеренно «оберегли» своих детей от «опасной» информации из семейного прошлого, как это часто случалось у наших отцов и дедов). Однако сегодня становится уже непростительным, если человек не рассказал, не записал, не зафиксировал (для своих детей, внуков) хотя бы минимума биографической информации о своих родителях: ведь после их смерти он зачастую оказывается единственным живым носителем этой информации. И когда он сам уйдет, взять ее будет почти неоткуда.

Как видно, проблема автобиографического нарратива и семейной хроники является также и моральной проблемой.

9. Конечно, работа ученых, записывающих «истории жизни», журналистов, проводящих «конкурсы биографий», вообще — всякие институциональные усилия запечатлеть уходящее время (эпоху) “в точке пересечения биографии и истории общества” [3] имеют общекультурное значение. Однако остается проблема сохранения «памяти о жизни» каждого человека. А это уже не может быть решено накоплением АП и СХ в исследовательских архивах и т.п., а только — развитием и распространением культуры создания таких “историй” и “хроник” в каждой семье.

Автобиографическое повествование (писаное самим субъектом жизни или записанное с его слов), равно как и семейная хроника, в принципе должны стать элементом нашего жизненного обихода, что, по-видимому, потребует специальной просветительной работы. Необходимо воспитание в людях — и культуры жизнеописания, как такового, и культуры сбережения личных архивов (прежде всего в семьях), и «культуры памяти» вообще, как неотъемлемого элемента цивилизованного общества и личности.

Понятно, что такая социокультурная программа реализуется не скоро, но надо хотя бы ее сформулировать.

10. Обозначим некоторые нормы автобиографического повествования. Здесь выдвинем три “постулата”, равно относящихся как к письменному, так и к устному АП:

а) Постулат фиксации семейных корней. Всякая “история жизни”, для какой бы цели она ни создавалась, должна включать генеалогическую информацию — столь подробную, насколько это под силу автору данной истории. При том, что о предках рассказать больше некому, субъект повествования должен сделать это — в силу культурно-нравственного императива, отмеченного выше.

(Для семейных хроник указанный аспект выдвигается на передний план)

б) Постулат внятности биографического текста. «История жизни» может быть: краткой или развернутой; «объективной» или эмоционально окрашенной (насыщенной); выстроенной хронологически или тематически, или еще как-либо иначе. Но субъект должен позаботиться о тех, кто его услышит или прочитает. В АП должны быть по возможности четко обозначены узловые точки “жизненной траектории” (что, где, когда...), хотя бы приблизительно датированы жизненные события. Важно, чтобы у воспринимающего этот текст не возникло неясностей (разве что сам повествующий намеренно опускает нечто важное, чего-то не хочет сообщать).

(Семейные хроники требуют внимания к четкому определению степеней родства; желательно построение генеалогического дерева, что требует минимального обучения).

в) Постулат ценности «истории жизни». Конечно, хорошо, если инициатором фиксации «воспоминаний о жизни» выступает близкий носителю биографической информации человек, младшие члены семьи или профессионал-исследователь. Однако пусть даже человека (обычно это человек пожилой) никто к этому особенно не побуждал — он должен «убедить себя» или принять a priori, что его жизненная история (семейная хроника) нужна, что она может быть востребована не сегодня, так завтра, близкими или далекими, знакомыми или не знакомыми ему людьми.

Допустим, «заказчика» на АП (СХ) сегодня нет. Можно в таком случае посоветовать всякому, особенно — человеку в преклонном возрасте, поискать и своевременно назначить своего «душеприказчика» — такого, которому он может «оставить» писаную историю своей жизни (а тот — сохранит) или рассказать (а тот — запишет и т.д.). Также желателен выбор конкретного «душеприказчика» и для личного архива, даже — совсем небольшого. (И это вовсе не обязательно должен быть наследник имущества, материальных ценностей).

Вообще, АП и СХ являются интеллектуальной собственностью, заслуживающей «наследования». Пусть для этого нет юридических, но вполне возможны культурные, нравственные регламенты.

11. Нашу постановку вопроса о сбережении памяти можно было бы иллюстрировать множеством примеров, имея в виду прежде всего деятелей науки и культуры. Архивы некоторых из них (включая дневниковое, эпистолярное наследие), в силу разных исторических и личных обстоятельств, порой бывали безвозвратно утеряны. Но немало и счастливых примеров, когда личный архив (а не только опубликованные мемуары!) сохранился и сберегается в полном объеме и порядке.

Последнее чаще имеет место, когда сам человек, хоть как-то, позаботился (имел возможность позаботиться) об этом, а его родственники, друзья, ученики, реже — государство, в свою очередь, приложили к тому старания. Здесь стоит заметить, что иногда усилия частных лиц по сохранению конкретных личных архивов оказывается поистине героическими.

Подчеркнем, однако, еще раз, что сбережения заслуживает память о любом человеке, а не только об «исторических личностях»! И простейшим и универсальным способом сохранения памяти оказывается написанное самим человеком жизнеописание (или — зафиксированный техническими средствами биографический рассказ, или хотя бы конспективная запись, вручную, с его слов). Хорошо, если кроме «живой памяти» при этом использовались также и иные источники.

12. Для того, чтобы сами по себе АП и СХ стали нормой нашего культурного обихода, нужна работа по научению и пропаганде «биографической деятельности». Ныне в популярной литературе наблюдается бум «учебников жизни»: как строить отношения в семье, на работе и т.д., как «достичь успеха» в жизни, и т.п. Но отсутствует практика наставлений, как сделать память о себе (и других людях) культурным достоянием (не обязательно — всеобщим, пусть ограниченным рамками семьи в нескольких поколениях; чтобы осталось от человека не только посаженное дерево или надпись на могильной плите).

13. Обратимся к вопросу об эффектах автобиографического повествования (семейной хроники).

Одна группа эффектов уже была обозначена выше, назовем их культурными: сбережение памяти о конкретном человеке (людях, роде) , прежде всего — в семье, как той клеточке общественного организма, где эта память в принципе имеет наибольший шанс сохраниться (а биографический или хроникальный документ стать семейной реликвией, наряду с обычно сберегаемыми, но редко датируемыми фотографиями).

Другая группа эффектов — воспитательные. «Истории жизни» и «биографии семей» — не дидактический материал. Но «доподлинное», воплощенное в них знание о жизненных путях старших (включая тех, кого младшие «не застали») несет в себе мощный воспитательный заряд. И это «педагогическое» воздействие может оказаться куда более эффективным, чем навязчивые попытки со стороны старших научить молодых — «как жить» (от которых те зачастую — и порой справедливо! — отмахиваются).

И третья группа. Это — такие эффекты АП (СХ), которые не всегда замечаются, но почти всегда присутствуют: эффекты ауторефлексивные. Всякий человек рано или поздно (и не однажды на протяжении жизненного пути!) задумывается о собственной жизни. Один — с горечью или тревогой, другой — с «сознанием исполненного долга», третий — для того, чтобы «себя понять» или решить «как жить дальше», четвертый — сравнивая свой жизненный путь с судьбами других членов рода.

14. О последней (третьей) группе эффектов — чуть подробнее. Жизненная ауторефлексия может быть не спонтанной, не ситуационной, не подспудной, а — систематической, универсальной и осознанной. И «история собственной жизни» есть повод, или основание, или стимул — для «размышления о жизни».

При этом у автобиографического нарратива часто возникает особый, психотерапевтический эффект. Ибо в итоге «воспоминаний о жизни», человек, как правило, имеет возможность убедиться, что все же «не зря жил» (или «не зря живет»); а если не все в жизни «удалось» («удается»), то, оказывается, он сделал (делает), «что мог» («что может»)... Сожаление же об утраченных возможностях, будучи «выговорено», меньше бередит душу.

(Конечно, возможна и обратная ситуация: «...и с отвращением читая жизнь мою...». Поэтому, при отсутствии живого собеседника, может быть, лучше ограничиться «сухим» изложением фактов).

Так или иначе, особенно в пожилом возрасте, особенно при побуждении со стороны — не к импульсивному (и обычно истирающемуся из памяти слушателей) воспоминанию, — автобиографическое повествование (семейная хроника), тем более при уверенности в том, что оно будет востребовано, может стать смысложизненным занятием, поддерживающим жизненные силы и даже “целительным” лучше иных лекарств.

15. Как видно, наша постановка вопроса выводит субъекта биографического нарратива или семейной хроники из положения объекта или — «всего лишь»! — источника информации, для культурно-исторических, социологических и т. д. штудий. Последняя цель, конечно, существенна. Но не следует забывать о самоценности АП (СХ), как одного из способов самовыражения, самопознания и самоутверждения личности.

16. Итак, не для того лишь нужны «истории жизни» и «биографии семей», чтобы их потом анализировать и обобщать («реконструировать эпоху», познавать ее «в человеческом измерении» и т. п.). Жизнеописание (иногда вырастающее в «размышление о жизни») есть шанс для всякого человека продлить «себя» (или «себя и других» — для случая СХ) — если не в веках, то в десятилетиях — в памяти индивидуальной, семейной, коллективной. Это — простейшая, самая доступная (доступная практически каждому, хотя иным людям — нужна помощь, причем не обязательно профессиональная) форма кристаллизации жизненного опыта и жизненного самоотчета (имея в виду АП).

17. Естествоиспытатель и краевед С. Н. Поршняков (1889-1982), именем которого назван краеведческий музей в г. Боровичи (Новгородская обл.), формулировал в своем «духовном завещании», писанном в 1942 г ., такую заповедь: «Умение итожить опыт своей жизни — по периодам и этапам (говоря языком исследователей — умение “камеральничать”)...» [4].

Если жизнь человека сравнить с исследованием (каковым она в ряде отношений и является), то автобиографическое повествование может рассматриваться как способ подведения «промежуточных» или «предварительных» жизненных итогов. А это необходимо и самому человеку, и тем, кто «придет на смену». И ценность таких повествований не уменьшается, а прирастает с ходом времени.

18. В заключение, повторим однажды сказанное: «человек — это прежде всего его собственная жизнь...». А история жизни (автобиографическое повествование, семейная хроника) есть не просто ее (жизни) конспективное отображение, но и особый способ отложенной во времени коммуникации поколений и духовного преодоления природных границ индивидуального человеческого бытия.

* * *

Автор этих строк убежден, что письменная “эстафета памяти” (“память до востребования”) нуждается в осмыслении: и как культурная задача общества, и как нравственный императив личности.

 

Литература

1. А. Н. Алексеев. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего). М.: СПбФ ИС РАН, 1997, с. 292-294.

2. А. Н. Алексеев. Фамильная ценность и семейная память (к постановке вопроса) / Дом человека (экология социально-антропологических процессов). СПб, 1998, с. 55-57. [См. выше. – А. А.].

3. Ч. Миллс. Социологическое воображение. М.: Стратегия, 1998, с. 16.

4. С. Н. Поршняков. Завещание (то, чего желаю в жизни вам — из достигнутого и недостигнутого мною за 55 лет моей жизни). 1942. (Рукопись; хранится в архиве Ю. А. Щеголева).

Ноябрь 2000 — февраль 2001