Г. С. БАТЫГИН: «Я - НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК…»

От редакторов сайта

В 1999 году Институт прикладной этики при Тюменском государственном нефтегазовом университете (директор института - профессор В.И. Бакштановский) проводил исследование профессионального этоса среднего класса. В рамках исследования изучались рефлексивные биографии преподавателей, научных сотрудников и специалистов, профессиональные карьеры которых, как предполагается, типичны для российского среднего класса. Интервью В.И. Бакштановского с Г.С. Батыгиным опубликовано в журнале «Ведомости Тюменского государственного нефтегазового университета» (НИИ прикладной этики; Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карнаухова. Вып. 14. Тюмень, 1999. С. 8-16) и перепечатывается с разрешения редакции.

(Для публикации на нашем сайте использован текст, расположенный на мемориальной странице Г.С. Батыгина http://www.msses.ru/win/staff/batygin.html.)

В.И. Бакштановский: Меня интересует ваша биография как типичного или атипичного представителя среднего класса. Прежде всего, считаете ли Вы себя принадлежащим к среднему классу и, вообще, кто Вы такой, как говорят, что Вы за птица?

Г.С. Батыгин: Ваша метафора гениальна. Я сразу скажу, что из всех известных мне птиц более всего я подобен дятлу. Это уподобление дает мне шанс мысленно развернуть серию различений, своего рода систему координат, придающих смысл нашей странной, немного двусмысленной беседе. Я совершенно отчетливо сознаю, что я не павлин, не индюк и не трясогузка. Во всяком случае, из всех пернатых дятел мне ближе всего по духу и по способу оперирования материалом. Вероятно, эта птица является представителем среднего класса в своем, несомненно стратифицированном, биоценозе. Коль скоро вы подарили мне великолепный образ, я должен вывести из него свою биографию.

Должен сказать вам, глубокоуважаемый коллега, что любая рациональная реконструкция жизненного пути представляет собой аналог литературного произведения. Я имею в виду вполне определенный жанр повествования, где есть начало, развертывание темы (а человеческая жизнь - тема), конфликт и, конечно, эпилог, вбирающий в себя и завершающий все предшествующие события, и позорные и славные. В этом отношении не замысел произведения отражает жизнь, а сама жизнь светит бледным светом неразгаданного замысла. Все кажется, будто еще немного и настанет то, ради чего ты избран к жизни как герой задуманного кем-то произведения. Здесь нужна цитата, и я сошлюсь на Стефана Цвейга. Рассказывающий свою жизнь делает это почти всегда с какой-нибудь целью и некоторой театральностью; он выходит на сцену, уверенный в зрителях, заучивает бессознательно особую манеру держать себя или интересный характер, заранее учитывает впечатление, преследуя зачастую какую-нибудь особую цель. Бенджамин Франклин делает из своей жизни учебник, Бисмарк - документ, Жан-Жак Руссо - сенсацию, Гете - художественное произведение и подобную роману поэму, Наполеон на острове Святой Елены - бронзовое изваяние. Я в этом ряду не исключение, поскольку с определенной целью и некоторой театральностью буду рассказывать вам свое произведение (пусть это будет статья) и воображать себя дятлом, продуктом, точнее, участником среднего класса, так сказать, par excellence . Здесь нет выдумки, а есть мысль, кажущаяся мне занимательной: мы много повидали, и современность, самосознание которой проникнуто историческими опытами, дает возможность стать довольными, находить успокоение, радость и даже подвижничество в медленном и упорном долблении твердого материала и не стремиться к сияющим высотам. Речь идет не только о профессии, но и осознании жизненной задачи. Позвольте рассказать вам еврейскую притчу. Однажды ребе Элиезер стоял у забора и смотрел на улицу. Он заметил озабоченного еврея, который спешил куда-то, подобрав полы лапсердака. - Так и куда ты бежишь, - спросил учитель. - Я ищу себе пропитание, - отвечал еврей. - Вероятно, ты думаешь, что пропитание бежит впереди тебя, - резюмировал великий раввин.

Здесь мы с вами подошли к философии середины, но на всякий случай надо избавиться от социологических банальностей. Мой замысел прозрачен: средний класс имеет средние доходы, среднее образование, средний престиж, живет в средних квартирах, носит средний размер обуви, женщины у них средней красоты и среднего веса, а общество имеет форму, расширяющуюся к середине. Мы оставим эту теорию среднего класса без обсуждения.

В.Б.: Будем считать, что социология среднего класса изложена вами исчерпывающе... С ней все понятно. Давайте о себе.

Во многих отношениях я совершенно средний человек, и эта позиция выбирается мною вполне сознательно. Есть ряд "нельзя", в том числе нельзя идти туда, где "верх" и не потому, что путь вверх и путь вниз - путь один, а потому, что там плохо. Вниз идти тоже нельзя. Вы спросите, как же тогда найти середину. В горациевой оде к Марцилию Мурене есть строки о том, что пристрастие к золотой середине заставляет трезво избегать и обветшалой кровли, и дворцов, навлекающих зависть. Дело в том, что золотая середина самодостаточна. Золото, этот платоновский элемент, обладает свойством независимости и, примешанное к душе, порождает хорошее качество - атараксию. Поэтому главное для меня как участника среднего класса - не арифметическое положение в социальной структуре общества, а умение придерживаться золотой середины, помалу долбить и обязательно сохранять веру в совершенство произведения, в котором мне довелось участвовать.

Теперь о биографии участника среднего класса. Мне повезло в том, что еще в школе я хотел стать (конечно, на исходе жизненной траектории) профессором. Созданный литературой ХХ века образ профессора сам по себе притягателен. Чего стоят, например, энтомолог Паганель, гоняющийся с сачком за уникальной мухой цеце, или голова профессора Доуэля. Сейчас-то я вижу профессорское счастье глубже и острее. Именно профессор, не стремящийся стать никем другим, обладает качествами независимости. Он зависит только от собственной работы. В этом плане он не выше и не ниже тех, кто зависит от собственной работы, а это люди достойные. Поверьте на слово: нет ничего лучше независимости от внешних причин.

Здесь нам все-таки понадобится немного социологии. В отличие от материального ресурса, интеллектуальные и этические ресурсы не убывают при расходовании. Собственность можно потерять, а умение делать свое дело мы носим с собой, и чтобы лишить нас этой собственности, нас надо убить. Разумеется, речь идет не столько о моей специальности, сколько об оптике и практике трудового отношения к жизни. Как раз спрос на мою специальность небольшой, и, если припрет, я буду столь же старательно делать любую работу. Итак, специфика сред-не-го класса - в его независимом положении в системе общественного разделения труда, отношении к средствам производства, способам и средствам доступа к ресурсам - все по статье "Великий почин". Посмотрим на других. "Элиты" зависимы, они - и львы, и лисы - вынуждены непрестанно драться за сохранение своего элитного поло-жения, за место наверху, знать, что многие ждут не дождутся их оплошности. Хорошо ли жить в окружении врагов? И маргиналы, нижние слои, тоже должны драться за выживание. А у нас, "средних", нет необходимости драться за выживание или начальственный стул. И ресурсов нам хватает - лучше одна горсть с покоем, нежели пригоршни с суетой и томлением духа. Позвольте дать маленькое примечание. Покой в нашей традиции - не лежание на печи, а отсутствие суеты, грязи и одержимости. Такая середина стоит многого. В этом отношении средняя позиция создает иммунитет к утопии - зависимости от собственного либо чужого воображения.

Положение в середине - это благоденствие. Жалко, что люди редко удовлетворяются достигнутым. Гесиод говорит: "Дурень не знает, что лучше бывает, чем все, половина". Кто знает это, тот принадлежит к среднему классу и никуда не лезет. Я мог бы рассказать о чудесных социологических регулярностях, намекающих нам на то, что благосостояние (в буквальном, а не в статистическом смысле) обнаруживает нелинейную зависимость, скажем, от уровня жизни и доходов. Профессор Рут Ванхофен из Университета Эразма в Роттердаме уже много лет ведет базу данных по исследованиям удовлетворенностей, базу данных о счастье. Так вот. Наивысший "индекс счастья" фиксируется в середине. Вероятно, в самой "золотой середине" есть что-то мистическое, как будто в ней находится точка опоры. Впрочем, здесь следует остановиться.

В.Б.: Вы имеете в виду этическую ориентацию?

Г.Б.: Институт прикладной этики в Тюмени строит свою концепцию на категории этоса. Несомненно, умение занять среднюю позицию - не столько социально-структурная, сколько этическая харак-те-ристика. Речь идет прежде всего о субъективно полагаемом смысле жизненной стратегии. Этот смысл лишь в видимости сопряжен с пользой и удовольствием, а по сути являет собой предназначение и судьбу. Котята предназначены для того, чтобы мяукать, а поросята - хрюкать. Возьмем, например, мотивацию достижения, или, как вы пишете, этику успеха. Присуща ли она среднему классу? Конечно. Мне кажется, что в данном случае есть основания форсировать отличие ориентации на сохранение (В. Парето назвал второй "осадок" человеческих действий "настойчивостью в сохранении агрегатов") от ориентации на изменение, преодоление сложившегося порядка вещей и постоянную гонку. Согласитесь, что люди подразделяются на два типа: консерваторов и инноваторов. Коль скоро речь идет обо мне как социальном типе, я считаю себя консерватором не только потому, что опасаюсь нового, но и потому, что верю в благолепие сложившегося порядка вещей, умеренность и аккуратность. Несправедливость и свинство вызывают злобу - это так. Но нас ничто не может сбить с рельсов и разуверить в справедливом устройстве жизни. Поэтому наша ориентация на достижение осуществляется умеренно и аккуратно. Мы, средний класс, не хотим таких достижений, которые меняют наше нынешнее положение.

Посмотрите, профессор, сколь равномерно, умеренно и аккуратно складывалась моя судьба. В моем некрологе написать нечего. Школьник, студент, лаборант академического института, младший научный сотрудник, кандидат наук, просто научный сотрудник, старший научный сотрудник, доктор наук, ведущий научный сотрудник, профессор, главный научный сотрудник. Пять публикаций, пятнадцать публикаций, тридцать публикаций, сто пятьдесят семь публикаций, одна книга, две книги, учебник. Один аспирант защитился, два аспиранта защитились, десять аспирантов защитились, двадцать аспирантов защитились. Скучно. А всякие "бифуркации" были отклонениями от этой средней ориентации моего действия. Как вы думаете, есть ли разница между кандидатом и доктором? Вы тоже из нашего леса и, я уверен, согласитесь с тем, что принципиальной разницы нет. Я знаю, что никогда не выйду из круга моих жизненных задач. Это суждение довольно рискованно. Завтра, точнее послезавтра, я стану неугоден, и сфера моей профессиональной занятости изменится. Но круг жизненных задач все равно останется прежним. У меня топика, оптика и этика пешехода. Иное дело - инноватор. У него топика, оптика и этика автомобилиста, и скорость преодоления пространства - мерило успеха. Такого рода "достижитель" уничтожает настоящее ради будущего, стремится к месту, которого нет. Впрочем, цивилизация обязана своим существованием инноваторам, предпринимателям, бунтарям, скажем, буревестникам, которым не интересно всматриваться в детали мира. Каждому свое. Кому что, а курице просо.

В.Б.: Одна из основных идей нашей экспертизы - противостояние Ужа и Сокола.

Г.Б.: Мне как историку понятна напряженная атмосфера того времени, когда любой честный человек должен был бросить вызов обывательской рутине и стать героем. Мальчики и девочки шли на каторгу и на эшафот с гордо поднятой головой. Здесь не могло быть сомнений. "О, если б в небо хоть раз подняться..." Матери читали в предсмертных письмах своих детей слова о высоком призвании борца за счастье народа. Пожалуй, только В.В. Розанов мог написать о том, что Веру Ивановну Засулич следовало бы выпороть. Героика "соколов" чаще всего вырождается в пошлость: демона революции (смесь Мефистофеля с присяжным поверенным) и Полиграфа Полиграфовича Шарикова. А от Ужа беды нет, впрочем, и дятел не вреден.

В.Б.: По-вашему получается, что "средний класс" образуется на основе определенного типа личности - Ужей. Вам вполне удалось избавиться от социологических банальностей, но, кажется, профессиональная подготовка, квалифицированный труд, доходы дают вам возможность поддерживать среднюю, скажем, ужовую ориентацию.

Г.Б.: Я исхожу из того, что стратификационные позиции являются производными от ценностно-этической позиции, хотя тому есть тысяча контраргументов. Посмотрите на людей и вы увидите антропологические типы. Как они распределяются в обществе - вопрос особый. Есть периоды, когда все перемешивается, кто был ничем, становится всем, но породы сохраняются. Посадите сен-бернара в будку, на цепь - он останется сен-бернаром. Наденьте на шельму академическую мантию, но физиономия-то всегда натуральна и язык не лжет. Профессиональная подготовка в какой-то степени гарантирует среднее поло-жение во всех сегментах жизни. Опять же, я имею в виду не востребованность нашего труда, а, скорее, невостребованность. Мы живем в России, а здесь от тюрь-мы и от сумы никто не зарекается. Бруно Беттельгейм написал уникальную книгу: о концлагере, где все изначально равны, есть те, кто ориентирован на продвижение вверх и становится старостой барака, элитой, некоторые обретаются под нарами (они и на свободе жили как бы под нарами), а профессионалы - те, кто строит свою жизнь сначала в голове, - занимают устойчивую среднюю позицию и обнаруживают немалый потенциал выживания. Об этом писал и Варлам Шаламов. Здесь действует мощный когнитивно-психологический фактор - умение видеть мир умственно, в пред-ставлении, и создавать сценарии возможных исходов, как если бы они были реальностью. Тогда человек владеет собой и не поддается страху. Разве это не ценностная позиция? Что касается доходов, то они, конечно, тоже важны, но сами по себе среднего класса не создают. Можно иметь средние доходы, но не принадлежать к среднему классу. Здесь социально-структурные измерения эпифеноменальны по отношению к ценностной ориентации, которая обладает силой ставить человека на место, которого он заслуживает. Пауль Лазарсфельд начинал свою карьеру социолога в Вене в начале 30-х годов. Он занимался исследованием потребительского поведения. Низшие классы предпочитают сладкий шоколад, а высшие и средние - горький. От дохода это не зависит. Бедные любят одеваться ярко и модно, а богатые цветных галстуков не носят. Радиус покупок у бедных намного больше радиуса покупок у богатых. Богатые принимают решение о покупке заранее, а бедные покупают, что видят. Один человек знает, какую зубную щетку он купит через год, а другой не знает. Если нужно продать недорогое мыло, то лучше инвестировать средства в яркую упаковку и мыло пойдет в бедных районах. Предположим, мы экспериментируем с двумя антропологическими типами: Соколом и Ужом. Они располагают одинаковой суммой денег. Вы уже знаете, как потратит деньги Сокол: он не задумывается о цене и тратит миллионы так же, как копейки. И Уж потратит, но в совершенно иной манере - рационально. У Теодора Драйзера финансист оказался в чужом городе без копейки и без имени, но не перестал быть финансистом. Вы можете предположить, что у бедного человека случилось много денег. Конечно, он будет их тратить, как бедный человек: водка, девочки, золотая цепь. Схема потребительского поведения некоторых "элит" изоморфна схеме потребительского поведения босяков, она бессистемна. Умеренность, аккуратность, планируемость, стабильность... Можно добавить особенности электорального поведения. Одни люди знают, за кого будут голосовать, другие ждут, когда им кто-то понравится. Они-то и являются материалом для имиджмейкеров и других изготовителей этикеток. Для понимания типов надо видеть различия в манерах жизни. Я должен вернуться к своей судьбе дятла и сказать, что очень жалею о своем неполном соответствии тому типу, к которому хочу принадлежать.

Возможно, эта манера поведения не отвечает требованиям высокой морали, вытекающей из этики долга. Для моего поколения было очевидно, что все мы в долгу перед обществом, но, вероятно, это была одна из самых лживых эпох, хотя были эпохи и пострашнее. Происходящая ныне революция радикально меняет массовую ценностную ориентацию: никто никому не должен, если это не предусмотрено отношением контракта. Так формируется уникальная особенность этоса среднего класса - личная ответственность. Есть понятие локуса контроля. Многие соколы хорошо усвоили манеру винить внешние обстоятельства, искать и находить врага (ино-гда этим поискам придается национальный колорит). Не прекращается вой: нас ограбили! А средний класс полагается на себя и говорит спасибо за науку. К умеренности и аккуратности добавляется спокойствие и терпение, а что еще нужно, чтобы быть нормальным человеком.

Очарование стабильности делает жизнь среднего класса скучной. Стабильность действительно очаровательна своей скукою. Я, не имея биографии, надеюсь на то, что в жизни ничего не изменится: каким был, таким и останусь. Кроме того, от таких, как я, немалая польза государству. Мы представляем собой фермент, препятствующий распространению социальной девиации. Таких не заставишь орать на митинге, мы пересекаем проезжую часть только на зеленый сигнал светофора и не верим словам.

Средняя этическая ориентация, порождающая спокойствие и терпение, избавляет нас от ресентимента - можно никому не завидовать. Я позволю себе еще одну еврейскую притчу. Ребе спрашивает учеников: почему в мире столько зла? И отвечает: потому что каждый хочет занять место другого. Чувство злобной зависти порождается ощущением ошибочности и неуместности жизни. Мы же, независтливые участники среднего класса, - опора социальных порядков.

Средний класс - это ценностная позиция. Ценностями здесь являются само сохранение середины, осознание своей жизненной задачи - умение ценить сегодняшний день и не приносить его в жертву дню завтрашнему. Идеология умеренности и аккуратности и есть идеология и стратегия среднего класса. Если хотите, назовите эту идеологию фабианской, только позвольте ей не зависеть от политики, а зависеть от собственной срединной ориентации. Сторонников ее может быть и немного, но сам факт того, что они есть, свидетельствует о гомеостазисе общества. Людей, которые находятся в середине, раскачка не берет. Мы же не просто средняя страта, а занимаем серединное положение в любой социальной страте.

Позвольте мне закончить автобиографическое произведение. Что изменится к тому времени, когда я соберусь помирать? У меня будет не меньше двадцати пяти защищенных аспирантов, буду долбить в одно место, а не в три, как сейчас. Может быть, сработаю несколько неплохих статей и соберу их в приличную книжку. Иного не предвидится.

В.Б: Считаете ли вы себя интеллигентом? Принадлежит ли интеллигенция к среднему классу?

Г.Б: Я не вижу этой проблемы. В значительной степени интеллигенция - чисто литературное явление, которое было осознано в ходе послевеховской полемики, хотя возникла она в России в екатерининскую эпоху, а само слово получило популярность в 1870-е годы. Интеллигентность - это специфическое молодежное призвание быть учителем жизни и нравственным цензором, носителем высоких духовных начал. Эту задачу при советском режиме выполняли, в частности, инженеры человеческих душ. Они же были легитиматорами режима и естественно превратились в его реформаторов. Чтобы быть интеллигентом, мало знать свое дело, надо вести интеллигентный образ жизни и принимать соответствующие позы, великолепно обрисованные Сергеем Рапопортом. Я знаю людей, которые в самом своем облике несут все, что можно назвать интеллигентностью. Если бы они не сознавали свое высокое нравственное призвание, они были бы вполне нормальными людьми. Другие вряд ли сознают свою моральную миссию и никогда не смотрят на себя с присущим интеллигенту изумлением - как мальчик на новогоднюю елку. Кажется, что этим людям (некоторых из них я считаю своими учителями) нимало не присуще и творческое начало. Это становится ясным, если противопоставить творческого человека и человека-исследователя как совершенно разные человеческие склады. Если я воображаю, что превратил свою жизнь в статью, то я, следуя своему учителю (который об этом и не подозревает) и человеком-то должен быть в минимальной степени, скорее - прозрачным стеклом, посредником без своей воли и вкусов, от вмешательства которых в исследование - один вред и порча. Если возможна эпистемология без познающего субъекта, то жизнь научного сотрудника лишена жизненных проявлений, которые может позволить себе интеллигент. Во всяком случае, во мне нет ощущения того, что я обладаю возможностью учить других людей жизни. И в интеллигентную позу я становиться на буду. Поэтому я не интеллигент. Я научный сотрудник. Кроме того, интеллигента можно бить. Его образ ассоциируется у меня с образом Васисуалия Лоханкина и его семиотическим кодом: книга "Мужчина и женщина", размышления о русской революции, жена с большим бюстом и неплохим жалованием, камергер Митрич и дворник Никита Пряхин, объединившиеся для порки интеллигента за невыключение лампочки в уборной. Интеллигент кажется мне мутантом литературного Сокола.

В.Б.: ...Которого тошнит от Ужа? А знаете ли вы, что меня, Сокола, тошнит от вас, ужей. Впрочем, и дятлы нам малосимпатичны.

Г.Б.: Конечно знаю. Но вы еще тот Сокол. Мы с вами хорошо знаем, что когда мир становится реальным, интеллигенция неуместна, поскольку она живет в выдуманном ею мире. В любом обществе существует слой, занимающийся производством публичного дискурса, попросту говоря, производством слов. Делать это следует профессионально, не вставая в интеллигентную позу. Если вы, насколья я знаю, подчиняете свою жизнь идее прикладной этики и стремитесь внести ее в непросвещенный народ, вы еще не интеллигент. Вы (и я вместе с вами) должны всерьез принять вполне определенную миссию и облик интеллигента, в конце концов, как русские (не так ли?) интеллигенты, мы с вами должны пострадать за правду. А если мы с вами будем мало-помалу разрабатывать эту безнадежную проблему и создавать интеллектуальный продукт без лишних страданий, не особенно переживая за народ, мы можем и не быть интеллигентами. Позвольте мне ответить на проклятый вопрос русской интеллигенции "Что делать?". Каждый день мыть полы, заниматься физической подготовкой, не смотреть телевизор, не читать газет и брошюр, не петь хором, не танцевать, держаться подальше от начальства, не пить пива, не голосовать, не полемизировать с женщинами. Тогда вы станете участником нашего общего среднего дела.

В.Б.: Ну, спасибо.