А. Н. Алексеев
Биография. Наука. История
(К созданию коллективного автопортрета российских социологов)
Расширенный текст доклада, произнесенного на Четвертых международных чтениях памяти В. В. Иофе “Право на имя. Биографика XX века: Методология составления и изучения биографий” (Санкт-Петербург, апрель 2006)
Автоаннотация
Доклад посвящен проблематике порождения и использования автобиографических текстов, и в частности, биографических интервью ученых, для реконструкции процесса развития науки. При этом рассматриваются имеющиеся опыты такой работы применительно к истории российской социологии (от 1950-х гг. до наших дней). Обсуждаются особенности и мера информативности биографических интервью и мемуаров в сопоставлении с другими историко-научными источниками. Особое внимание уделяется методологическим и этическим вопросам построения “истории науки в лицах”.
Место биографических текстов среди ресурсов историко-науковедческого знания
Историческое изучение любой конкретной сферы человеческой деятельности имеет своей естественной эмпирической базой трудно обозримое множество имеющихся или подлежащих разысканию, первичных или вторичных (производных, специально созданных на базе первичных...) документов или же иных, зафиксированных на любом материальном носителе либо “материализовавшихся” (закрепившихся...) в формах как вербального так и не вербального поведения людей источников такой информации, которая прямо или косвенно характеризует данную сферу деятельности, локализованную во времени и пространстве. Говоря коротко, история зиждется на фундаменте текстов (не обязательно письменных...), выступающих в качестве (исторических...) источников.
От этого предельно общего утверждения относительно эмпирической основы всякого исторического рассмотрения объекта (и исторического знания вообще...) перейдем к обсуждению более частных методологических проблем, сосредоточившись на проблематике исторического изучения такой сферы человеческой деятельности, как наука, и в частности — общественно-гуманитарная наука.
Но сначала еще один общий теоретико-методологический “заход”. Любая наука не существует (а стало быть, и не может рассматриваться...):
(а) “вне” историко-культурного контекста,
(б) “вне” собственной истории становления и развития,
(в) “вне” личностей, ее творящих и двигающих.
В первом (“контекст”...) заключены все “внешние” (социокультурные, политико-идеологические, экономические и т. д.) факторы научного движения, во второй (“история науки”...) реализуются собственные закономерности этого движения, третьи (“личности”...) составляют главный “внутренний” фактор развития науки, ее человеческий фактор, или источник самодвижения.
Даже школьный учебник физики не может при изложении законов Ньютона обойтись без сообщения, когда жил Ньютон и т. п. Тем более. освещение современного состояния или обсуждение актуальных проблем общественно-гуманитарной науки немыслимы без исторической ретроспективы и в отвлечении от человеческого фактора.
Какие же ресурсы в принципе имеются для решения историко-науковедческих задач?
Будем различать ресурсы (источники...) “первичные” и “вторичные”. Первичные классифицируем следующим образом:
(а) тексты собственно научные,
(б) деловыедокументы (институционально-организационные тексты) и
(в) тексты личностные (“человеческие”, индивидуально-приватные)
Под первыми понимаем весь поток научных публикаций (научная периодика, монографии, материалы научных конференций и конгрессов, сборники статей, репринты и т. п.). Под вторыми — документы, как правило официальные, относящиеся к организации науки, как социального института, но, пожалуй, и некоторые не официальные тоже (кое-что уцелевает в научных и ведомственных архивах...). Наконец, человеческие (личностные...) документы, скапливающиеся в персональных архивах ученых; тут и переписка, и дневники, и много чего еще, включая биографические интервью и мемуары, которые (те и другие...) будут нас интересовать особо.
Разумеется, разграничение названных категорий не является слишком жестким. Возможны тексты, сочетающие в себе разнородные черты (например: диссертация — текст научный и, в определенном смысле, инстиционально-организционный; переписка ученых может включать в себя элементы как научности, так и приватности; и т. д.).
Вторичные ресурсы — собственно историко-науковедческие изыскания: каждый исследователь (в данном случае речь идет об историке науки...) так или иначе опирается на своих предшественников, иногда просто пересказывает их, иногда дополняет, иногда опровергает. По мере умножения и развития историко-научного знания (что, вообще говоря, справедливо и для всякого исторического исследования...) ссылки на “первоисточники” нивелируются, документального обоснования или подтверждения требуют лишь новые факты и не общепринятые положения.
Особый вид “вторичных” ресурсов составляют материалы средств массовой информации, а также научно-популярная литература, что, особенно при недостатке иных материалов, часто оказывается ценным историко-науковедческим источником.
Еще можно указать на ресурсы как бы нулевого цикла. Это “сырые” материалы: полевые дневники исследователя, протоколы наблюдений, записи измерений, материалы первичной обработки данных и т. д., и т. п. Например, для социологии (которая нас будет специально интересовать...) это могут быть как массивы заполненных опросных анкет на бумажных носителях (кстати, увы, редко сохраняемые ...), так и массивы социологических данных на носителях электронных.
Здесь следует особо оговорить разницу между историческими документами (вообще — памятниками культуры...), которые выступают в качестве актуальных или потенциальных источников информации или эмпирических объектов изучения для ученого-гуманитария или обществоведа, и документами науки, как таковой, или так или иначе связанными с нею текстами, которые (документы, тексты...) составляют источниковедческий ресурс собственно историко-научного знания.
Понятно, что чем более развита конкретная научная отрасль, чем богаче ее профессиональный багаж и весомее вклад в историко-культурный процесс, тем больше шансов на становление адекватных ее “возрасту” и общественному значению историко-научной фактографии и рефлексии. История науки есть в определенном смысле ее прогрессирующее самосознание. И обратно: “молодая” наука (область научного знания...), которая не имеет столь глубокой и прочной традиции, обычно оказывается беднее историографически.
Еще одно соображение. Как от возраста самой научной отрасли, так и от нацеленности исследовательского интереса на более или менее отдаленные от настоящего момента этапы и периоды развития науки, обычно зависит структура источниковедческой базы, например: соотношение первичных и вторичных ресурсов науковедческого изыскания или, скажем, архивных и “живых” свидетельств о процессе научного движения. В частности, “человеческие” (личностные...) документы обычно наименее долговечны — при недостатке специально предпринятых мер к их сбережению такие материалы могут оказаться утраченными уже через одно-два поколения.
В особенности это касается документов индивидуальной памяти, включая автобиографические нарративы. Два поколения спустя отсутствие документированного рассказа деятеля науки (как и любой исторической или “не исторической” личности...) о своем жизненном пути, о профессиональной, общественной и глубинно-личностной (ценностной...) мотивации своей жизнедеятельности, о своем круге общения и взаимодействии с коллегами и т. д., равно как и отсутствие зафиксированных воспоминаний об этом человеке лиц, близко его знавших, с ним сотрудничавших и т. п., — уже ничем нельзя будет восполнить. Придется довольствоваться либо “обезличенными” сведениями из официальных справок или же заниматься истолкованием “легенд”. [1]
С учетом всего сказанного, историография всякой конкретной научной отрасли (научного направления, научной школы и т. п.) должна, по возможности, создаваться (строиться...) если не “параллельно” с реальным научным процессом, то по крайней мере с минимальным “запаздыванием”. В особенности это следует отнести к формированию корпуса индивидуализированных историко-науковедческих свидетельств, без которых невозможно полноценное исследование “человеческого фактора” науки, а стало быть и комплексное историко-научное исследование..
Начало “истории российской социологии в лицах”
В свете изложенных методологических соображений обратимся к исторически конкретной общественно-гуманитарной научной отрасли, а именно — к советской и постсоветской, или, скажем так, новейшей российской социологии. [2]
Как известно, становление (возрождение...) социологии в СССР, в качестве так или иначе востребованной властью области специализированного научного знания, после многолетнего перерыва (30-40-е гг., когда социология числилась по разряду буржуазных “лженаук”), произошло в период хрущевской “оттепели”, где-то на рубеже 1950-60-х гг. Таким образом, “возраст” советской (соответственно — новейшей российской...) социологии соизмерим с длительностью человеческой жизни. Ее первопроходцы принадлежат (принадлежали...) к поколению “шестидесятников”. И если за полвека успели выйти на общественную сцену уже не одно новое поколение социологов, то о смене поколения “отцов” поколением “детей” говорить пока еще рано. Те и другие, равно как и давно уж повзрослевшие “внуки”, работают параллельно и совместно. Причем (и это можно отметить с особым удовлетворением!), некоторые из зачинателей современной (новейшей...) отечественной социологии не только продолжают активно играть на “научно-профессиональном поле”, но и сохраняют подчас лидирующее положение в нем.
...Вот передо мною помещенная на сайте Центра демократической культуры (Center for Democratic Culture) Университета Невады (Лас-Вегас, США) библиография — “Литература на русском языке по истории российской социологии советского и постсоветского периодов” — составленная Л. Козловой.[3] В ней систематично и довольно полно представлены имеющиеся на сегодня обзорные и аналитические, профилирующие и специализированные работы в данной области. Из ста с лишним позиций этой библиографии около 30 занимают “научные сборники и монографии”, 9 — “учебники и учебные пособия”, 10 — “библиографические и справочные издания”, остальное — “статьи и интервью”, а также “документы и материалы”. Надо сказать, что для 50-летнего периода (с учетом еще того обстоятельства, что основные историко-науковедческие публикации появились лишь в последнее десятилетие...) это количественно (да и качественно...) впечатляющий итог.
Уже в 1996 г. появилась объемная (фундаментальная...) коллективная монография “Социология в России”, под ред. В. Ядова. Два года спустя вышло 2-е переработанное и дополненное издание этой книги (696 стр.). Пионерным было издание курса лекций Б. Фирсова “История советской социологии 1950-1980-х годов” (СПб.: 2001). Среди современных авторов, неоднократно фигурирующих в вышеупомянутой библиографии, можно указать Г. Батыгина, И. Голосенко, Б. Докторова, Л. Козлову, В. Козловского, Е. Кукушкину, Г. Осипова.
Не вошло в эту библиографию (пожалуй, лишь по формальным соображениям, поскольку предмет изучения там — не история социологии, а история общества сквозь призму эмпирической социологии...), титаническое гражданственно-научное предприятие Б. Грушина — уже опубликованные (пока еще не все...) материалы проекта “Четыре жизни России в зеркале общественного мнения”. [4]
Нас особенно будут интересовать биографические материалы об отечественных социологах второй половины XX века, в частности — о социологах старшего поколения (1930 г. рожд. и раньше). Это те, кто стоял у истоков современной социологии в СССР, работы некоторых из них составляют “золотой фонд” советской (российской...) социологии. По счастью, здесь можно констатировать немалый задел “человеческих документов”, автобиографических и мемуарных текстов. Мне недостаточно хорошо известно положение дел на этот счет в других “отраслевых” историях советской общественно-гуманитарной науки. Но во всяком случае, социологическое сообщество рубежа XX и XXI вв. довольно щедро на мемуарную и ауторефлексивную литературу.
Тут есть заслуга вполне определенных лиц, и, думаю, в первую очередь — безвременно скончавшегося Геннадия Батыгина. Начиная с 1994 г. в созданном и возглавлявшемся им вплоть до 2003 г. одном из ведущих профессиональных периодических изданий — “Социологический журнал” — под рубрикой “Ретроспектива”, а затем “Профессиональные биографии”, стали регулярно публиковаться биографические интервью (их брали, кроме самого Г. Батыгина, также его коллеги: Н. Мазлумянова, М. Пугачева, С. Ярмолюк, возможно и другие).
Среди обстоятельно интервьюированных журналом, как правило, известные в профессиональном социологическом кругу (а некоторые — и далеко за его пределами!) имена [5]: И. Кон (1994-2), В. Ольшанский (1995-1), Б. Фирсов (1995-2), Л. Карпинский (1995-3), Ю. Левада (1996-3/4), Т. Заславская (1997-1/2), В. Радаев (2000-3/4), С. Чесноков (2001-2), Л. Дробижева (2001-4), О. Яницкий (2002-1), А. Левинсон (2002-2), Л. Гудков (2002-2), Б. Дубин (2003-2), О. Шкаратан (2002-3), Д. Алиева (2002-4), Г. Батыгин (2003-2), О. Божков (2004-1/2), В. Ярская-Смирнова (2005-2), Б. Докторов (2005-4).
В 1998 г. под редакцией и с предисловием Г. Батыгина вышел замечательный коллективный историко-социологический труд “Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах” (СПб.: Русский христианский гуманитарный институт). Кроме тех из упомянутых выше авторов, чьи биографические интервью были ранее опубликованы в “Социологическом журнале”, здесь, в разделе “Воспоминания”, представлены мемуары и автобиографические рассказы еще ряда российских социологов старшего поколения (а также некоторых партийных работников, “курировавших” тогдашнюю социологию): В. Колбановского, В. Ядова, Ю. Левады, Г. Осипова, И. Кона, А. Здравомыслова, Б. Грушина, Л. Оникова, М. Руткевича, Н. Лапина, Р. Рывкиной, Л. Когана, Н. Наумовой, А. Галкина, Н. Пилипенко, Э. Араб-Оглы, Ю. Давыдова, И. Бестужева-Лады, В. Семенова.
Таким образом, уже во второй половине 1990-х гг. Г. Батыгиным и его ближайшими сотрудниками был заложен фундамент историко-биографического проекта, который можно было бы назвать: “История российской социологии в лицах”. Проследим дальнейшую историю (продолжение...) этого естественно сложившегося проекта.
“Современная история российской социологии” и “Международная биографическая инициатива”
Эстафету указанной историко-биографической инициативы подхватил независимый исследователь, российский социолог, вот уже 12 лет проживающий в США (Калифорния), Борис Докторов. Начиная со второй половины 2004 г. в петербургском журнале социологических и маркетинговых исследований “Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев” (учредитель и редактор — Михаил Илле) открылась новая рубрика “Современная история российской социологии”. Начало ей было положено в № 4 подборкой материалов, информационным поводом для которой послужило 75-летие одного из зачинателей социологии в СССР, главного теоретика и практика изучения общественного мнения в России Бориса Грушина. Смысловой центр этой инновационной журнальной публикации составила научная биография Грушина, написанная Б. Докторовым.
В следующем номере журнала (2004-5) инициатор вышеназванной рубрики (Б. Д.) опубликовал статью-манифест “История есть, только если она написана”. Начиная с 2005 г. публикация в “Телескопе...” материалов из (по...) истории российской социологии второй половины XX века стала регулярной. При этом рубрика оказалась многожанровой. Приведу здесь в хронологической последовательности список материалов данной рубрики:
— Б. М. Фирсов: “...О себе и своем разномыслии”. (2005-1);
— Я. И. Гилинский: “...Я начинал как чистый “уголовник”...”. (2005-2);
— Воспоминания о Якове Самуиловиче Капелюше(1937-1990). (2005-2);
— В. А. Ядов: “...Надо по возможности влиять на движение социальных планет...”. (2005-3, 4);
— Г. Батыгин. Социальные науки как текст. (2005-4);
— Л. Е. Кесельман: “...Случайно у меня оказался блокнот в клеточку...”. (2005-5); Б. Докторов. Как это было (Комментарий к интервью с Л. Е. Кесельманом). (2005-5);
— О. Божков, Т. Протасенко. “Гляжу в себя как в зеркало эпохи”. (2005-6). (Составленное и откомментированное названными авторами собрание документов, относящихся к политическому “делу” Валерия Голофаста середины 1980-х гг., возникшему вокруг несостоявшегося издания книги “Семья в крупном городе”, под его редакцией) [6];
— Б. Докторов. Как это было — 2. Анатомия закрытия. (2005-6). (История другого подобного “дела” — Бориса Фирсова, возникшего вокруг насильственно прекращенного советско-венгерского проекта по проблемам массовой коммуникации);.
— Е. Э. Смирнова: “...По профессиональной части претензий не было, но инкриминировалось распечатывание гороскопов”. (2006-1);
— Р. С. Могилевский: “Я бы назвал себя социологом-консультантом...”. (2006-2);
— Б. З. Докторов: “Мне наиболее интересны методы познания и сам исследователь...”. (2006-3);
— Ю. Неймер. “Динамит в папильотках”. (2006-3). (Воспоминания и обсуждение недавно опубликованных рабочих материалов одного из крупнейших социологических проектов рубежа 1960-х — 1970-х гг., возглавлявшимся Н. Лапиным, — “Социальная организация промышленного предприятия: соотношение планируемых и социальных процессов”; работа по этому проекту была насильственно прервана в 1973 г.).
Как видно, из тринадцати публикаций за полтора года семь составляют биографические интервью, взятые у коллег Б. Докторовым (а у него самого — Б. Фирсовым). В известном смысле, данный жанр является для историко-науковедческого раздела журнала ведущим. То есть это по существу историко-биографическое научное предприятие.
Дальше — больше... В начале апреля с. г. я получил от Бориса Докторова электронное письмо, фрагмент которого воспроизведу здесь:
“...Дима Шалин, профессор Университета Невады в Лас-Вегасе, — заметная фигура в американской социологии и кроме того занимается Россией... Его интересует методология биографий сама по себе и применительно к России – в частности... [7]
У него есть сайт <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/mission/index2.html> — на главной странице его фото с Бродским. [8]
В конце марта у Димы возникла идея разместить мои интервью и относящиеся к истории российской социологии публикации из “Телескопа”, на этом сайте. Сказано, начали делать.
Вот ты вызвал http... (см. выше. — А. А.). Посмотри левый столбец открывшейся страницы, найди строчку International, нажми это слово. Откроется другая страница : International Programs offered by CDC. Чуть ниже расположен раздел History of Russian Sociology Project. [9]
Дима разместил на сайте сообщение о моей работе и были положены первые тексты : Vladimir Yadov, Boris Firsov, Yakov Gilinsky, Boris Doktorov, Elena Smirnova, Leonid Keselman, Roman Mogilevsky, Aleksandr Oslon, Georgy Satarov.
Там же есть материалы : Doktorov on the project's history, Shalin's comments on the interviews, Bozhkov and Protasenko on the Golofast Affair, Doktorov on the Firsov Affair.
Это все – начало... Во что это выльется? Никто не знает. Мы оба с Димой “заводные” и потому трудно сказать, что придумаем. Может и ничего... а может и чего...” (Конец цитаты. — А. А.).
Борис с Дмитрием действительно оказались “заводными”... В течение апреля-июня 2006 г. окончательно сложился раздел многопрофильного сайта Центра Демократической культуры Университета Невады, представляющий новый историко-биографический проект. Приведу здесь аннотацию проекта, составленную его организаторами [10]:
“МЕЖДУНАРОДНАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ ИНИЦИАТИВА (IBI)” [11] это новый американо-российский проект, посвященный истории российской социологии постхрущевского периода и методологии биографического метода. Две эти темы в последние годы привлекают значительное внимание социологов, и мы надеемся, что IBI будет способствовать изучению истории российской социологии и разработке методологии биографического метода во всех его аспектах. Сайт – англо-русский, но большая часть представленных текстов написана по-русски. В будущем мы надеемся переводить материалы, написанные по-русски, на английский язык и англоязычные тексты – на русский. Думаем, что вскоре и социологи из других стран смогут принять участие в проекте и предложат для нашего сайта свои воспоминания и результаты исследований о постхрущевском периоде российской социологии. Предполагается также размещать на сайте звукозаписи интервью и фотографии. Собранные к настоящему времени материалы представлены следующими рубриками: Интервью, Воспоминания, Документы, Дополнения, Комментарии и Статьи. В них вы найдете несколько десятков интервью, мемуаров и автобиографических заметок известных российских социологов, а также множество статей и материалов документального характера. Предлагаем вам ознакомиться с содержанием сайта и высказать свое мнение о проекте IBI. Будем признательны всем за замечания и предложения, а также за материалы биографического и методологического характера, присылаемые для размещения на сайте. С вопросами о проекте и возможностях сотрудничества, пожалуйста, обращайтесь к руководителям проекта профессору Борису Докторову, bdoktorov@inbox.ru, и профессору Дмитрию Шалину, shalin@unlv.nevada.edu. Профессор Борис Фирсов, firsov@eu.spb.ru, консультирует часть данного проекта, связанную с историей социологии в России, и кандидат философских наук Андрей Алексеев, alexeev34@yandex.ru, консультирует материалы по биографическому методу.
Многие из наших онлайновых публикаций стали возможными благодаря помощи московского «Социологического журнала» и петербургских изданий: «Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев» и «Журнал социологии и социальной антропологии». Мы признательны редакторам названных журналов за разрешение разместить их материалы на нашем сайте и выражаем особую благодарность кандидатам наук Ларисе Козловой, batygin@isras.ru, и Наталии Мазлумяновой, mazlumyanova@comtv.ru, за их работу в качестве редакторов-консультантов по этому проекту”. (Конец цитаты. — А. А.).
К настоящему времени (август 2006 г.) к биографическим интервью уже упоминавшихся социологов старшего поколения добавились извлеченные из других печатных изданий, кроме “Социологического журнала” и “Телескопа...”, или специально написанные автобиографические повествования (интервью или мемуары): А. Бороноева, И. Голосенко, А. Дмитриева, В. Ельмеева, С. Кугеля, Ю. Неймера, А. Ослона, Б. Парыгина, И. Поповой, А. Румянцева, Г. Сатарова, А. Силина, В. Шляпентоха, В. Ярской-Смирновой. [12]
Всего на сайте Шалина-Докторова представлено сегодня уже свыше 50 только автобиографических и мемуарных текстов, т. е. историко-биографических, “человеческих” документов, дающих живую, многообразно индивидуализированную картину становления и полувекового, во многом драматичного, противоречивого и далеко не линейного развития советской (российской...) социологии. Плюс к этому — история советской социологии в документах (в основном взятых из книги “Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах”, но и из других источников также). Наконец, около 50 статей или монографических публикаций группируются в двух подразделах рубрики “Статьи”: “ История социологии” и “ Биографический метод”.
Таким образом биографические интервью и автобиографические нарративы российских социологов составляют, пожалуй, главную характерологическую черту, особенность данного онлайнового собрания материалов. Однако репрезентация истории российской социологии “в лицах” ее работников и со-трудников происходит на фоне и в контексте других историко-научных, а также методологических трудов.
Значимость настоящей инициативы Б. Докторова и Д. Шалина трудно переоценить. Приняв эстафету от Г. Батыгина, они обеспечивают необходимые условия для создания многосложной и реалистичной, не парадной и насыщенной содержанием (как собственно научным, так и “человеческим”...), исторической картины становления и развития новейшей российской социологии. В течение апреля-июня 2006 г. насыщение “сайта МБИ”новыми материалами происходило чуть ли не экспоненциально!.. [13]
Некоторые промежуточные итоги и перспективы историко-биографических инициатив
В июне с. г. организаторы сайта МБИ (руководители американо-российского проекта...) включили в свою преамбулу (аннотацию проекта...) специальное “Приглашение” [14]:
“Мы приглашаем социологов и обществоведов, живших и работавших во времена хрущевской “оттепели”, поделиться воспоминаниями об этом важном периоде российской жизни и соображениями о его значимости для наших дней. Предлагаем Вам при написании автобиографических заметок подумать над следующими вопросами.
1. Какое влияние хрущевская “оттепель” оказала на развитие социальных и гуманитарных наук? Как изменилась Ваша личная и профессиональная ситуация в эпоху брежневского застоя? Как бы Вы определили свое место в истории Вашей дисциплины советской эпохи? Каково Ваше мнение о перестройке и ее влиянии на общество и науку? Как изменения постсоветской поры сказались на Вашей работе и личной жизни? Не могли бы Вы назвать наиболее значимые школы и имена в Вашей науке? Какие ученые и научные школы за пределами России Вам кажутся наиболее интересными? Есть ли существенные различия в состоянии Вашей дисциплины в России и за рубежом? Как Вы оцениваете ситуацию в Вашей стране и ее воздействие на научную сферу? Должны ли ученые высказывать свою позицию по политическим вопросам? Что Вы думаете о ближних и дальних перспективах развития Вашей науки?
2. Что бы Вы посоветовали будущим обществоведам, какими мыслями о бытии и мире поделились бы с поколением, которое придет нам на смену?” (Конец цитаты. — А. А.).
Как видно, руководители проекта апеллируют прежде всего к старшему поколению российских социологов. И это правильно! Дело в том, что возраст некоторых из первопроходцев современной российской социологии уже перевалил за 75. По счастью, большинство из них пока в добром здравии, но уже нет среди нас Геннадия Батыгина, Николая Гиренко, Игоря Голосенко, Валерия Голофаста, Леонида Гордона, Германа Дилигенского, Тамары Дридзе, Наталии Козловой, Наталии Паниной, Эльмара Соколова, некоторых других выдающихся социальных исследователей (я называю потери только последних пяти-шести лет; причем как правило — безвременные, ранние уходы...).
И пусть это прозвучит даже кощунственно, надо “успеть” запечатлеть живые лица и “записать голоса” старших и младших “шестидесятников”, равно как и тех, кого Б. Докторов называет “шестидесятилетними” (кому сегодня около 65...), а не только сохранить их труды на книжных полках... Одним из способов такого сбережения памяти (увековечения...) являются автобиографические тексты, профессиональные биографии, интеллектуальные автопортреты.
Не менее ценным, чем биографическое интервью (иногда возникающие по юбилейным поводам, с трудно преодолеваемой в таких случаях парадностью, чего, впрочем, нельзя сказать о большинстве интервью, опубликованных в “Социологическом журнале” и в “Телескопе...”), являются воспоминания об ушедших, вообще — “акции памяти”... К числу самых ярких примеров таких акций в нашей сфере можно отнести издание книги “Социологический калейдоскоп (памяти Леонида Абрамовича Гордона)” (М.: Прогресс-Традиция, 2003), вышедшей под редакцией его коллег Г. Дилигенского, Э. Клопова и А. Назимовой. Этот коллективный труд состоит из трех частей: 1. Фрагменты из сочинений Л. А. Гордона. Библиография его трудов; 2. Статьи, посвященные памяти Л. А. Гордона; 3. О Лене, Леониде, Леониде Абрамовиче... Листки воспоминаний. [15]
Вообще, среди “человеческих” документов (письменных...) о тружениках науки (что, впрочем, относимо и к любой сфере деятельности...) могут быть выделены собственно биографические, ауторефлексивные (часто это сочетается в мемуарах и биографических интервью...) и воспоминания о... (данном человеке, ныне здравствующем или покойном).
Стоит заметить, что многие авторы. перейдя 60-летний и — особенно — 70-летний рубеж, сами ищут способа подведения некоторых (все же, лучше сказать, промежуточных, а не окончательных...) профессиональных и жизненных итогов. Иногда это капитальные труды “о времени и о себе” (например: И. В. Бестужев-Лада. Свожу счеты с жизнью. Записки футуролога о прошедшем и приходящем. М.: Алгоритм, 2004, 1152 с.). Иногда — деловые и лаконичные “Записки социолога” (так называется книга старейшего питерского социолога Самуила Кугеля, вышедшая в издательстве “Нестор-История” в 2005 г.). К этому жанру можно отнести и тематизированную интеллектуальную автобиографию Владимира Шляпентоха (“Страх и дружба в нашем тоталитарном прошлом”; СПб.: Изд-во журнала “Звезда”, 2003).
Хочется упомянуть здесь автобиографические заметки Игоря Кона — “Эпоху не выбирают” (в наиболее полном виде опубликованы на сайте МБИ) [16], “Страницы творческой биографии” Татьяны Заславской (опубликовано в: Реформаторское течение в отечественной аграрно-экономической мысли, 1950-1990. М., 1999, с. 37-82; см. также на сайте МБИ)...
Бывает, что автор не стремится к последовательному автобиографическому повествованию, а в свою собственно научную работу включает отдельные биографические фрагменты и реминисценции. Примеры: В. Н. Шубкин. Насилие и свобода. Социологические очерки. М.: На Воробьевых, 1996; В. С. Дудченко. Абсолютный консультант, или секреты успешного консультирования. М., Кватро-Принт, 2004. [17]
При том, что первоочередным делом в формировании корпуса автобиографий советских и постсоветских социологов является обращение именно к “шестидесятникам” и “шестидесятилетним”, стоит, мне кажется, постепенно расширять круг приглашений и поиска. Не следует забывать, что современная, актуальная история российской социологии творится уже не в меньшей, а в большей мере “пятидесятилетними”, “сорокалетними” и еще позднейшими поколениями ученых.
Заслуживает специального обсуждения вопрос о принципах отбора персоналий для включения в проект МБИ. Здесь возможны разные подходы. Один, назовем его формальным, предполагает строгое ограничение “выборки” возрастными, статусными, возможно, какими-то еще критериями. Но уже сегодня в реестре лиц, представленных на сайте Шалина-Докторова академики и профессора прекрасно “уживаются” с учеными, не имеющими даже кандидатской степени. И — слава Богу! Не только формальными регалиями определяются профессиональная репутация и научный вклад.
Другой подход — интуитивный. Тогда организаторы сайта и проекта следовали бы своим не строго очерченным представлениям об “уместности”, релевантности той или иной персоналии в архиве-коллекции мемуаров и биографических интервью. Но трудно рассчитывать, что такая выборка будет репрезентативной, хоть по формальным, хоть по содержательным критериям.
Нам представляется в данной ситуации оптимальным подход с позиций стихийного формирования выборки мемуаристов и субъектов биографических интервью. Вряд ли критерии отбора даже “Социологического журнала” (Г. Батыгин и его сотрудники) и “Телескопа...” (Б. Докторов, М. Илле) одинаковы. Не говоря уж о явно отличающихся от них критериях “Журнала социальной антропологии и социологии” (где преобладают юбилейные интервью, причем “не ниже” докторов наук). Кто-то из интервьюируемых склонен к парадным, кто-то — к исповедальным, кто-то к аналитическим ретроспекциям собственного пути и места в науке, и к соответствующим взглядам на научное движение в целом. В любом случае материалы “истории российской социологии в лицах” подлежат преимущественно качественному, а не статистическому анализу. Искажения, связанные будь то с выборкой, будь то с иными “привходящими” обстоятельствами, могут быть минимизированы лишь квалифицированной интерпретацией. Кроме того при не направленном отборе происходит, с высокой вероятностью, взаимопогашение субъективных “перекосов”.
Здесь действуют иные критерии репрезентативности, которая оказывается не структурной, а типологической. В своем анализе типов “биографических ниш” советских социологов С. Рапопорт в континууме от “официального” до “неофициального” полюсов выделяет “руководящую”, “рядовую” (“рутинную”), “почти официальную”. “эзоповскую”, “там- и самиздатскую” и “устную” социологию. По мысли С. Р., этому подразделению неоднозначно соответствуют три главные биографические ниши, которые — в нашем пересказе — обозначим упрощенно: (1) “карьеристы”, (2) “выживающие” и (3) “любознательные”. [18] Так вот, мало реалистично, да и не нужно стремиться к пропорциональному представительству названных (или иных...) типов, важно лишь, чтобы все они присутствовали в коллекции мемуаров и автобиографических повествований.
...Сама по себе совокупность историко-биографических материалов на сайте МБИ представляет чрезвычайную культурную ценность, как в целом, так и в отдельных своих сегментах. Но каковы возможности дальнейшей работы с этими текстами?
Весьма серьезный опыт науковедческого анализа процессов развития современной российской социологии находим в недавно вышедшей коллективной монографии: Социальные науки в постсоветской России / под ред. Г. С. Батыгина, Л. А. Козловой, Э. М. Свидерски. М.: Академический проект, 2005.[19]
В частности, в вошедшей в эту монографию работе Г. Градосельской (при участии Г. Батыгина) представлена интереснейшая попытка исследования сетевых коммуникаций в профессиональном сообществе на материале совокупности автобиографических нарративов ведущих советских социологов.[20] На базе регистрации упоминаний всяким отдельно взятым актором (автором текста...) своих коллег строится “эгоцентрическая сеть” данной персоналии.[21] Следующим шагом анализа является построение социоматрицы, дающей сводную картину всех зафиксированных в обозреваемых текстах сетевых связей. Далее оказывается возможной уже и количественная обработка этих данных, построение графов, выделение сильных связей и “центральных” фигур, а также участков наибольшей плотности связей (например, “научные школы”...). [22] При этом последнее слово, на мой взгляд, остается все же за качественным анализом, интерпретацией эмпирически зафиксированных коммуникативных сетей.
В той же коллективной монографии присутствует работа Н. Мазлумяновой “Жизнь в науке”: концептуальная схема и описание биографических материалов российских социологов”. Здесь предпринята попытка качественного исследования карьер специалистов в области общественных наук на базе биографических интервью Б. Грушина, Ю. Левады, В. Радаева, Г. Батыгина, В. Ядова, Л. Дробижевой и др. из архива сектора социологии знания Института социологии РАН.
Материалы биографических интервью, представленные в книге “Российская социология шестидесятых в воспоминаниях и документах”, также активно использовались Б. Фирсовым в упомянутом выше курсе лекций по истории советской социологии (2001).
...Это только первые опыты. Перспективы как качественного, так и количественного анализа биографических материалов, собранных на сайте МБИ, представляются весьма разнообразными и значительными.
Персональные автопортреты и коллективный автопортрет российских социологов
Достаточно острым вопросом “истории российской социологии в лицах” является обращение/необращение за биографическим интервью к персонажам, сыгравшим так или иначе заметную роль в истории нашей науки, но при этом их роль с современной точки зрения скорее кандальна либо зловеща (ну, как скандальна фигура Булгарина или же как зловеща фигура Бенкендорфа в истории литературы пушкинского времени). Далее, у автора (он же — “герой”!) автобиографического нарратива, особенно такого, который предназначен для публикации (как в случае проекта МБИ...) нередко возникает искушение представить себя в наилучшем виде путем где “приписок”, где умолчаний, где самооправданий, т. е. обнаруживается, как минимум, неспособность быть себе самому “высшим судом”. Как избежать таких ситуаций и надо ли их избегать?
Точка зрения автора этих строк довольно подробно отражена в нашей переписке с Б. Докторовым. Приведу здесь извлечения из своего апрельского (2006 г.) письма [23]:
“...Еще раз к вопросу об “одиозных” персонажах в твоей исследовательской практике. В одном из моих предыдущих писем <...> есть такой пассаж:
“...Твой интерес (в своей историко-науковедческой миссии) к фигурам, так сказать, одиозным (нарочно их сейчас не называю повторно) вызывает у меня, признаться, противоречивое чувство. Я уверен, что “юбилейных” интервью у такого рода персон было более чем достаточно. <...>
В общем, если тебе так уж нужна “репрезентативная” выборка (так сказать, “каждой твари по паре”...), то не лучше ли воспользоваться для этих целей уже имеющимися материалами, а себя как бы “поберечь”... от этих мазохистских упражнений?
Уж не говорю о том, что “объективистское” соседство в твоей выборке, скажем, Ядова и Парыгина выглядело бы по меньшей мере странно. Хоть и тот и другой “успешны”... К критерию “успешности” (“много сделал”...), более или менее объективному, я бы добавил еще вполне субъективный критерий “приличности” (с точки зрения автора проекта, разумеется). А то рядом с потенциальной “очередью” в твою галерею не выстроилась бы очередь на выход из этой галереи. <...>
Вообще, и без интервью с “парыгиными” у тебя останется большое разнообразие “судеб” и “лиц”. Разве нет?...” (Конец внутренней цитаты. — А. А.).
Из другого моего, еще мартовского письма (адресованного непосредственно Лене Кесельману, но и тебе также):
“...Конечно, есть в истории нашей бедной науки и монстры, и “нерукопожатные” персонажи. Хотя, например, Ядов даже для Ельмеева (имя чуть ли не нарицательное!) нашел какие-то теплые слова... (Интересно, что “злым гением” в его жизненной драматургии выступает скорее лицемерный Парыгин).[24] Отрицать же причастность тех или иных мало симпатичных нам или не столь уж чтимых нами (скажем, деликатно, так...) людей к актуальной социологической практике или к истории российской социологии, неправомерно.
Так что в круге “званых” Борисом я, конечно, вижу не только “избранных”, но пока не вижу “случайных” людей...”. (Конец внутренней цитаты. — А. А.).
Д. Шалин справедливо замечает:
“...A statement from Rutkevich would also be helpful. As they say, no respectable Zoo can do without a rhino”. (Цитирую по твоему письму от 19.04).
...Это — “носорог”... А вот как насчет “скунса” или “гадюки”?..
Теперь ты пишешь (21.04):
“...Из совокупности вопросов, которые мы стали с тобою неспешно обсуждать, хочу сегодня выбрать один: об освещении роли “одиозных” (в твоей терминологии) фигур в современной истории российской социологии. Хотя сами критерии отнесения того или иного ученого к сонму одиозных не очень-то ясны, будем исходить из того, что о критериях мы можем договориться. Тогда остается часть вопросов, как освещать эту одиозность, в какой мере историк имеет право, должен, может, обязан... касаться этой темы, подходить к ней, искать возможность встречи с этими фигурами...”. (Конец внутренней цитаты. — А. А.).
...Вообще говоря, судить о человеке стоит не столько по тому, что он думает о себе сам, сколько по тому, что думают о нем другие. Если же конкретнее и операционально, то реальная роль каждого актора на “социологическом поле” может быть оценена, например, по частоте его упоминаний в интервью других, по занимаемому им месту в этих текстах и, далее, по “знаку” выказываемого к нему там авторского отношения. (В общем — азбука контент-анализа...).
Г. Градосельская своими коммуникационными сетями и матрицами в статье из сборника “Социальные науки в постсоветской России”... сделала только первый, важный шаг в этом направлении анализа (например, в построенной ею на материалах еще давнего интервью Ядова его “эгоцентрической сети” — Парыгин, Сигов, Черкасов и Заславская мирно и безоценочно фигурируют рядом друг с другом...).
<...> Вообще, что касается “одиозности” (как, впрочем, и “сверхценности”) общественно значимых (или хотя бы просто известных...) фигур, то иного, более объективного, критерия, кроме профессионального “общественного мнения”, увы, нет. Не мне тебя учить, как исследовать общественное мнение... Однако это очень трудно, при живых-то “объектах=субъектах”. И при том, что “общественное мнение” может меняться (в том числе, отчасти, и под влиянием твоих публикаций). Остается полагаться — пока — на меру, такт, искусство того, кто отважился на такое исследование. То есть на критерий уж и совсем субъективный...
<...> Отзыв Ларисы Федотовой на твою книгу [25] в “Телескопе” я, разумеется, читал. С твоей постановкой вопроса о собственной работе как “заготовках для тех, кто начнет систематически изучать, описывать историю советских/российских исследований...” я вполне согласен. Равно как и с твоим размышлением о “независимости ученого, несвязанности его с принадлежностью к тем или иным отечественным школам... его полной свободе в интерпретации фактов и построении обобщений”.[26]
В известном смысле ты, по своему нынешнему положению (не только географическому, но и социально-профессиональному), а также по ряду личностных и биографических особенностей, — оптимальная фигура для такой “подготовительной работы”. Что ты, судя по твоему письму, и сам хорошо понимаешь...
Еще — воспользуюсь случаем, чтобы высказаться касательно вашего диалога с Натальей Мазлумяновой, вывешенного на сайте.[27]
Можно сказать, что Н. М. является сторонником более “жесткой”, “дотошной” манеры ведения интервью. Тебе, судя по всему, ближе — более “мягкая” или “щадящая” манера. Разумеется, и ты, и она отвергаете крайности той или иной формы беседы. Далее, Н. М. позиционирует себя (не люблю это выражение, да ладно...) в качестве исследователя научных карьер, с их внешними обстоятельствами и внутренними мотивациями... Для нее интервьюируемый как бы больше объект, чем субъект...Ты — формулируешь свою задачу как исследование судеб российских социологов. Чем постулируешь не абстрактную, а конкретную (для тебя...) субъектность своих героев.
В принципе возможно взаимодополнение (взаимооплодотворение...) этих позиций или подходов.
Примечательно, что Н. М. видит перспективу последующей более или менее строгой обработки собранных материалов (что наверняка не чуждо и тебе...). И она, как и я, усматривает в этой работе возможность написания “истории российской социологии в лицах”. И ты (опять же, как и я...) не ожидаешь от данного метода “самодостаточных” результатов. И тем самым, среди прочего, подкрепляешь свое “интуитивное” желание дать побольше “воли” своим собеседникам (даже если они где-то себя приукрасят или что-то существенное опустят...).
Мне было интересно следить за поворотами вашей с Н. М. беседы, в которой я, пожалуй, не усматриваю полемики, а скорее партнерское развитие темы: “с одной стороны...” и “с другой стороны...”. Могу предложить “с третьей стороны...”: Какое бы интервью ни взять, хоть “допрос с пристрастием...”, хоть “дружеское попустительство” интервьюера своему герою (этакое laissez faire...), мы имеем автопортрет конкретного человека. И это — главное, мне кажется.
Из множества автопортретов, каждый из которых, в принципе, может быть подвергнут определенной “расшифровке”, “декодированию”, во всяком случае — интерпретации (причем в контексте остальных интервью и иных документальных свидетельств, включая, очевидно, и научные труды героя), складывается коллективный автопортрет российских социологов...” (Конец цитаты. — А. А.).
Заключительные соображения
Подведем некоторые итоги.
Разработка истории новейшей российской (советской и постсоветской...) общественной науки, и в частности — социологии, пока только начинается. Но для этого созданы уже весьма серьезные заделы. Среди разнообразных ресурсов для такой работы немаловажное место занимают “человеческие документы”, в частности, мемуары и биографические интервью — особенно представителей старшего поколения российских обществоведов. Накопление историко-биографических материалов происходит как естественным путем, так и за счет целенаправленной работы отдельных подвижников по организации сбора и сбережения этих материалов.
Всякий автобиографический нарратив (мемуары...), будучи документом в высшей степени субъективным, является вместе с тем ценнейшим жизненным и историческим свидетельством, а более или менее масштабная коллекция таких повествований, в сопоставлении с другими, так сказать, “объективными” документами и источниками позволяет реконструировать реальную, не парадную и не казенную, “живую” историю данной общественной сферы (в данном случае — историю отечественной социологии...).
Отдельно взятый автобиографический текст (полученный в итоге неструктурированного интервью, свободной беседы, или как инициативное авторское произведение), имеет смысл АВТОПОРТРЕТА того лица, которому он принадлежит и жизни которого посвящен. Совокупность таких текстов, сложившаяся естественно или/и в итоге целенаправленной деятельности (типа “Международной биографической инициативы” Д. Шалина - Б. Докторова) может рассматриваться как КОЛЛЕКТИВНЫЙ АВТОПОРТРЕТ деятелей данной общественной сферы (в данном случае — российских социологов старшего поколения).[28]
Такой коллективный (групповой...) автопортрет элиты общественно-гуманитарной науки конкретного общества сам по себе является существенной историко-культурной характеристикой этого общества, значение которой выходит за рамки данной научной отрасли, как таковой.
Примечания:
(1) Общую постановку вопроса об “эстафете памяти” см. в нашей работе: “Эстафета памяти. Ресурсы, нормы и эффекты автобиографического повествования” в: А. Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Т. 2. СПб.: Норма, 2003, с. 471-477. См. также: Алексеев А. Н. Эстафета памяти // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев, 2001, № 4.
(2) Термины советская, постсоветская, новейшая российская (социологии...) здесь являются не строгими. Речь идет о социологии в СССР и преемственной с ней социологии на “постсоветском пространстве”, что лишь с изрядной долей условности может обозначаться как “современная” или “новейшая” российская социология. Иногда говорят также: “российская социология советского и постсоветского периодов”. Однако выработка адекватной историко-научной терминологии сейчас не входит в нашу задачу.
(3) <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/programs/bios.html>
(4) См.: Б. А. Грушин. Четыре жизни России в зеркале общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина в 4-х книгах. Жизнь 1-я “Эпоха Хрущева”, М.: Прогресс-Традиция, 2001; Жизнь 2-я “Эпоха Брежнева”, часть 1. М.: Прогресс-Традиция, 2003.
(5) В скобках указаны год и номер соответствующего выпуска “Социологического журнала”.
(6) Эта книга была издана лишь 20 лет с лишним лет спустя: В. Голофаст. Социология семьи. Статьи разных лет / В. Б. Голофаст; под ред. О. Б. Божкова. СПб.: Алетейя, 2006.
(7) Питерские социологи старшего поколения наверняка помнят бывшего сотрудника ядовского сектора в Институте социологии АН СССР Дмитрия Шалина, эмигрировавшего в США в середине 1970-х гг.
(8) Сайт Центра демократической культуры (Center for Democratic Culture) Университета Невады в Лас-Вегасе. Д. Шалин является директором упомянутого центра.
(9) Сегодня выход на соответствующую страницу сайта достигается также “нажатием” слова Biographies в левом столбце заглавной страницы.
(10) Автоаннотация проекта Б. Докторова - Д. Шалина цитируется по состоянию на июль-август 2006 г.
(11) IBI — The International Biography Initiative. В дальнейшем будем употреблять также сокращение на русском: МБИ (Международная биографическая инициатива). А соответствующий раздел сайта Д. Шалина будем называть: “ сайт Шалина - Докторова”, или “сайт МБИ”.
(12) Некоторые авторы представлены двумя и более биографическими текстами, выполненными в различных жанрах (интервью, мемуары...).
(13) Стоит заметить, что название проекта — “Международная биографическая инициатива” указывает лишь на одну из его сторон. Другая — “Современная история российской социологии”. Первоначально Б. Докторов и Д. Шалин говорили о двух взаимоскоординированных проектах: “Международном биографическом...” и “Истории российской социологии...”: “International Biography and History of Russian Sociolology Projects feature interviews and autobiographical materials collected by scholars who participated in the intellectual movements spurred by the Nikita Khruschev’s liberalization campaign” (Из аннотации проекта, по состоянию на апрель 2006 г.) Наверное, не следует добиваться чрезмерной логической строгости обозначения, в перспективе “свободного развития” и самодвижения проекта.
(14) Здесь приводится в редакции по состоянию на август 2006 г.
(15) Материалы этого последнего раздела были бы очень уместны на сайте МБИ.
(16) Это большой текст, около сотни компьютерных страниц, являющийся, пожалуй, образцом профессиональной автобиографии. Замечательна структура этих записок:
Времена и нравы (концептуальное введение. — А. А.). 1. Люди и обстоятельства: Детство и юность; Вологодский пединститут; Философский факультет ЛГУ; ИКСИ и ИОН; Институт этнографии; В Москву, в Москву...; Свой среди чужих; Чужой среди своих; 2. Темы и проблемы: Первые публикации; Философия истории; О пользе и вреде чтения; История социологии; Новый мир. Социологическая публицистика; Национальный вопрос; “Социология личности” и “В поисках себя”; Дружба; Социология молодежи; Психология юношеского возраста; Этнография детства; Сексология; Лики и маски однополой любви; Сексуальная культура России; Мужчина в меняющемся мире.
(17) Пожалуй, к этой же категории публикаций можно отнести и нашу собственную: А. Н. Алексеев. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. Хоть в центре повествования и сам автор книги, однако по существу исследуется срез общественной жизни определенного времени на примере и сквозь призму индивидуального сознания и поведения (“наблюдающее участие”). Вместе с тем, автор пытается “глядеть в себя как зеркало эпохи”... Полный текст названной книги представлен на сайте МБИ.
(18) Рапопорт С. С. Социология времен тоталитаризма: компендиум для нынешних” // Социологический журнал, 1998, № 1/2, с. 246-248.
(19) В значительной своей части эта коллективная монография представлена на сайте МБИ.
(20) Использовались 25 таких текстов, вошедших в упоминавшуюся выше книгу “Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах” (1998).
(21) Эта сеть характеризует круг реальных, значимых для данного актора (поскольку “заслужили” упоминания им в автобиографическом тексте...) других лиц. Кроме того компонентами сети оказываются так называемые “артефакты” — “важные события, сопровождающие упоминания о связях между персонажами”.
(22) См.: Г. В. Градосельская . Сетевые коммуникации в профессиональном сообществе / Социальные науки в постсоветской России..., с. 228-261.
(23) Соответствующие фрагменты этой переписки опубликованы на сайте МБИ:
<http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Comments/alekseev/html>
(24) См. В. А. Ядов: “...Надо по возможности влиять на движение социальных планет...” // Телескоп..., 2005, № 4, с. 4.
(25) Имеется в виду книга: Б. З. Докторов. Первопроходцы мира мнений: от Гэллапа до Грушина. М.: Институт Фонда «Общественное мнение». 2005 .
(26) Цит. по: Л. Федотова. От Гэллапа к Грушину: приглашение к размышлению // Телескоп..., 2005, № 6, с. 56. Там же приводится еще одно существенное замечание Б. Докторова на эту тему:
“...К созданию... обобщающей работы, думается, можно приступать лишь через пару десятилетий. Все, что будет сделано раньше, может оказаться неточным, субъективным, политизированным... Более того, если я — российский аналитик — рискнул писать историю американских опросов, то может быть какой-либо американский или европейский ученый решится изучить зарождение и становление опросов в России? Поверь мне, в этом есть глубокий смысл...”.
(27) См. “О том, что есть и чего нет в опубликованных интервью. Б. Докторов — Н. Мазлумянова”. Опубликовано на сайте МБИ:
(http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Comments/Mazlumyanova-Doktorov.html)
(28) Об историко-биографическом проекте Б. Докторова - Д. Шалина см. также интервью, взятое Н. Мазлумяновой у Б. Докторова: “”Международная биографическая инициатива”: между Россией и Америкой” (опубликовано на сайте Полит.Ру: (http://polit.ru/science/2006/08/16/dohtur.html).
Апрель-август 2006