Борис Докторов
Профессия: социолог
К 75-летию Андрея Николаевича Алексеева
Мне давно хотелось написать об исследованиях Андрея Алексеева, человека, которого я очень давно знаю и научные поиски которого представляются мне в высшей степени интересными и перспективными. Помимо нетривиального общетеоретического и методолого-методического содержания его работы привлекают внимание своей гражданственностью, более точно – поисками социальной роли социолога. Причем, он ничего не декларирует, не предписывает, не морализует. Он действует проще, но много рискованнее и одновременно – ответственнее. Он все проецирует на себя. Он рассуждает и действует так, как ему представляется должным, как может разрешить себе лишь свободная – не от общества, но от страхов личность. Он никого не призывает следовать за ним, понимая, что каждый сам выбирает маршрут своей жизни. Он не просто расширяет методолого-инструментальный арсенал социологии новыми подходами и приемами, но дополняет его нравственными принципами; и опять же - не в виде перечня должного и запретного, а через формирование предмета собственных исследований.
Может быть, я и дальше откладывал бы реализацию моего желания написать об Алексееве, но зачем? Повод есть сделать это сейчас. Андрею Алексееву – 75 лет.
1.
Если бы мне пришлось составлять краткую биографическую справку об Андрее Алексееве, то первые полстолетия его жизни я бы описал так. Родился в Ленинграде в 1934 году, в семье с передававшимися из поколения в поколение идеалами служения обществу, высоко ставящей ценности личности и с глубокими традициями честного отношения к своему делу [1]. В юности глубоко верил в идеи коммунизма. В Ленинградский университет поступил, еще не имея паспорта, но с «золотой медалью» и с отраженными в аттестате зрелости (случай в то время экстраординарный) оценками выпускных экзаменов по трем европейским языкам). Специализировался по славянским языкам и завершил образование, получив «красный диплом». Вчерашний сталинский стипендиат вскоре стал одним из заметных журналистов ленинградской молодежной печати, пропагандистом коммунистического отношения к труду. Он был шестидесятником и верил в возможность улучшения общества. Стремление разобраться в том, чем в действительности были воспевавшиеся им формы труда и отношений между людьми, привело его на завод. Он стал рабочим. Анализ увиденного, обнаружение различий между тем, что он писал, и что наблюдал, привели его в аспирантуру: теперь он хотел понять, что должна делать и что может сделать журналистика. Это и был шаг в социологию. Два года были проведены в Новосибирском академгородке, где защитил кандидатскую диссертацию, потом – возвращение в Ленинград. 70-е годы прошли в социологических организациях Академии Наук. К завершению того десятилетия пришло осознание абсолютной невозможности честно и серьезно говорить о том, что нередко фиксировали социологические исследования трудовых отношений, образа жизни, средств массовой информации. Это стало основой решительного изменения своей жизни. Идеологические догмы юности и молодости к тому времени остались в прошлом. Еще XX съезд КПСС развенчал для него культ одного «бога» и возвысил, правда, ненадолго, культ другого, Ленина. Потом было осознание позора советского вторжение в Чехословакию в 1968 г., приобщение к литературе, не подлежавшей «ввозу и вывозу» из СССР, внутреннее несогласие с войной в Афганистане. Социальных иллюзий не оставалось. Он решил снова «уйти в народ». В 1980 году, в 45 лет Алексеев уволился из Института социально-экономических проблем АН СССР, поступил на один из крупных ленинградских заводов освоил профессию наладчика и оператора координатно-револьверного пресса – сложного многофункционального станка. Он снова стал рабочим, как оказалось, на восемь с половиной лет.
2.
Одновременно Алексеев снова становился социологом, но уже иным. Освободившись от массы идеологических требований, налагавшихся на сотрудника социологического института и обязанного следовать им, освоив ранее невозможное и мало знакомое чувство свободы в размышлениях и действиях, он – вслед за своим другом, несколько ранее его перешедшего из социологов в рабочие, - мог теперь сказать: «Ныне я сознательно становлюсь "рабом" на фиксированное количество часов, а в остальное время я – свободен». Окружающая среда и желание Алексеева продолжить анализ социальной реальности, что стало к тому времени внутренней потребностью, однозначно задавали предмет его познания – производственные отношения в первичном трудовом коллективе. Отчасти это было продолжением того, чем ему в последние годы работы в Академии Наук приходилось заниматься. Однако потребность быть честным перед собою и впервые представившаяся для этого возможность требовали выработки какого-то нового способа исследований всего происходящего. Оказалось, что это невозможно сделать не определив своей позиции, своего положения в пространстве изучаемых коллизий, конфликтов, проблемных ситуаций. Мне думается, что отыскание этого «наблюдательного пункта» было не просто технологическим и организационным аспектом разворачивавшегося социологического исследования, но вопросом профессионально-этическим. Конечно, достижение научно-обоснованных результатов требовало решения ряда непростых инструментальных задач (все же цех – не исследовательская лаборатория, а координатно-револьверный пресс – не стол в кабинете ученого), но в еще большей степени это зависело от глубины познания себя и того, сколько, говоря словами А.П.Чехова, «капель раба» можно было выдавить из себя. Ведь было ясно, что в рождавшемся исследовательском проекте нельзя будет ограничиться ролью даже сколь угодно тщательного стороннего наблюдателя и суперответственного летописца.
Не удивительно, что, в поисках методологии задумывавшегося исследования Алексеев нашел «новых учителей жизни» [2]. Ими оказались не просто выдающиеся ученые ХХ столетия, но и апостолы высокой этики: Альберт Швейцер, Алексей Алексеевич Ухтомский и Александр Александрович Любищев.
3.
Поначалу наблюдавшиеся Алексеевым производственные процессы и межличностные коллизии внутрицехового и общезаводского масштаба, позволили ему «подсмотреть» ряд многообразных форм поведения рабочих, противоречивших стереотипным, идеологизированным представлениям о «социалистическом отношении к труду». Многое из описанного Алексеевым прекрасно знали «работяги», не было это тайной и для большинства заводских социологов, исследовавших трудовые отношения. Однако «лукавая» отраслевая и общегосударственная статистика многое маскировала, а массовые опросы не могли зафиксировать ряда тщательно оберегавшихся от внешнего наблюдателя сторон жизнедеятельности производственных коллективов. К тому же было ясно, что широкое обсуждение негативных аспектов организации труда рабочих — «ведущей силы» советского общества — грозило исследователям массой неприятностей. Так оно и оказалось.
Исходно то, что тогда делалось Алексеевым, относилось к социологии труда, но через пару лет предмет его исследований заметно расширился. Как говорится, в один прекрасный день на его квартире был произведен обыск в связи с уголовным делом, к которому он не имел никакого отношения. Милиция вскоре признала «ошибку», но все его дневники, письма, материалы наблюдений не были возвращены их владельцу, а переданы в органы госбезопасности. Вслед за обыском «случайно» произошел взлом квартиры, был устроен беспорядок, но ничего ценного не пропало. На заявление потерпевших был ответ: все совершено 13-летним хулиганом, слишком юным для предъявления ему обвинения.
Жизнь и далее активно «помогала» Алексееву, предоставляя ему такие бесконечные возможности для наблюдений и обобщений, о которых он и мечтать не мог, не то что планировать. По представлению КГБ завод начал процедуру его исключения из КПСС, в которой он к тому времени состоял почти четверть века. Итоговая формулировка постановления бюро Ленинградского обкома КПСС гласила: «за проведение социологических исследований политически вредного характера, написание и распространение клеветнических материалов на советскую действительность и грубые нарушения порядка работы с документами для служебного пользования». Естественно, «вредителя» и «шпиона» исключили. Затем свои ряды от него «очистил» Союз журналистов, членом которого Алексеев был свыше двух десятилетий, и два других профессиональных объединения — Советская социологическая ассоциация и Всероссийское театральное общество.
4.
Так исследование, исходно фокусировавшееся на анализе маленькой клеточки социального организма, постепенно превратилось в наблюдение за крупными системными образованиями, поднялось до уровня изучения человека в системе «социалистических общественных отношений».
Значимость сделанного Алексеевым состоит не только в том, что именно ему удалось увидеть в ходе эксперимента, но и в том, каким образом автор смог заглянуть в ту часть социальной реальности, которая плотно занавешивалась от общества идеологическими, властными институтами.
Краеугольным положением методологии Алексеева стала введенная им разновидность давно известного в социологии метода — наблюдения. Традиционно выделяют, в частности, включенное, или участвующее наблюдение, в котором социолог старается занять объективистскую позицию и минимизировать свое влияние на наблюдаемые им процессы. Новинка Алексеева — наблюдающее участие, предполагающее, изучение «социальных ситуаций через целенаправленную активность субъекта, делающего собственное поведение своеобразным инструментом и контролируемым фактором исследования». В этом случае наблюдатель стремится стать активным участником происходящего и познаваемого, разрешая себе изнутри вносить в наблюдаемый им процесс некие, определяемые им самим «возмущения». Тогда в конкретике явления или процесса раскрываются те свойства, которые присутствовали в них, но сами бы не заявили о себе. Так частное, по Алексееву, заурядное становится моделью общего.
Эта «процедурная» добавка, точнее, социологическое действие, превратило участвующее наблюдение в наблюдающее участие и, таким образом, принципиально изменилась логика исследования: на смену наблюдению с целью познания пришло познание через действие, или познание действием. Социолог стал не просто участником, актором наблюдаемого действия, но драматургом и постановщиком «социологической драмы». Отсюда и возникает термин, которым Алексеев характеризует свой подход — драматическая социология. Когда же он распространил принципы наблюдающего участия на самого себя, возникла социологическая саморефлексия, или ауторефлексия.
5.
Природа научной деятельности предполагает, что накапливающиеся у исследователя факты и обобщения просятся «на бумагу», требуют выхода «наружу». Писать «в стол» – не интересно и не продуктивно. Публиковать факты и итоги размышлений социологу-рабочему было практически негде. Так, в начале 1980-х родился своеобразный социологический самиздат – 18 больших писем (в количестве одной машинописной закладки) под общим названием «Письма Любимым женщинам». Среди его корреспондентов были опытнейшие социологи и журналисты, которых Алексеев знал многие годы и которые понимали не только написанное, но и скрытое. Если вспомнить средневековые романы и опыт научной коммуникации постренессансного периода, то увидим, что ничего нового ни в названии этого сериала, ни в форме связи с коллегами не было. Но я не знаю, другого такого опыта обмена профессиональными знаниями внутри советского социологического сообщества. Эта коллекция дала импульс новому хроникальному циклу «Выход из "мертвой зоны"» и последующим сериям отчетов. Понимая обстоятельства того времени, автор писем писал коллегам: «Мои письма — принадлежат вам. Но все же прошу вас: не выпускайте их за пределы круга ваших личных друзей».
Осознание чувства внутренней свободы, обладание уникальным запасом наблюдений производственных коллизий, детальным описанием всех своих хождений и встреч с представителями милиции, прокуратуры, КГБ, партийных органов, вся его переписка с большим числом властных организаций, тексты, вошедшие в названные выше эпистолярные циклы, реакции его друзей и коллег на все происходившее, фрагменты публицистических и научных текстов, отражавших предмет его исследования и раздумья общегражданской направленности, составили содержание работы Алексеева «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». Первые два тома результатов исследований увидели свет в 2003 году, два следующих – двумя годами позже.
Небольшой тираж четырехтомника (400 экземпляров) делает круг людей, имеющих его на своих полках, крайне узким. Тем не менее, каждый может ознакомиться с его содержанием, ибо все присутствует в Интернете [3].
В.А. Ядову принадлежит ключевая роль в судьбе проекта Алексеева. Им был поддержан замысел работы, в его секторе проходили первые обсуждения наблюдений социолога-рабочего, он написал предисловие к первой версии рукописи этой книги. По его мнению, Алексеев является основателем нового направления в отечественной социологической науке - «социологии наблюдающего участия». Кроме того, Ядов, ряд десятилетий возглавлявший в СССР исследования отношения к труду рабочих, счел возможным отметить, что Алексеевым, были выявлены и подробно описаны механизмы «двойного нормативного стандарта» [4].
Одной из главных особенностей «Драматической социологии» является ее многоплановость: она в той же мере повествует о человеке в системе социальных отношений, что и о жизнедеятельности ее автора. Сама социальная реальность и исследовательский опыт позволили автору сформировать адекватную методологию и инструментарий исследования. Четырехтомник (далее я буду называть его просто книгой) — это «кинолента» о событиях, протекавших в Ленинграде во времена «заката застоя» и «разбега перестройки», и о людях, сначала просто ожидавших перемен, а затем начавших формировать новую демократическую среду. Книга рассказывает об авторе и одновременно дает представление об огромной коммуникационной сети, в которой живет социально активная личность; о размерах подобной сети и ее строении мы мало задумываемся, а между тем действующих лиц в книге свыше полутысячи.
6.
Еще одна сильная сторона книги – это ценнейшая работа по истории советской социологии. Аргументирую кратко последнее утверждение. В ней описание и анализ многих значимых событий, протекавших в ряде исследовательских команд ленинградской социологии, в Институте социально-экономических проблем АН СССР и Ленинградском отделении Советской социологической ассоциации. Просеянные сквозь личный опыт, подаются сюжеты, слабо отраженные в воспоминаниях очевидцев, однако существенные по своему содержанию. К примеру, «интерес» КГБ к работе социологов, или эмиграция социологов в рабочие. Заслуживает внимание подход Алексеева к выделению в отечественной социологии основных этапов ее развития, это было сделано в начале 80-х годов, потому предлагаемая им периодизация охватывает лишь первую четверть века жизни постхрущевской российской социологии. Согласно его критериям, до середины 1950-х, социология в СССР даже имени своего не имела: «“буржуазная социология” – не в счет!». Тогда она размещалась в «лоне» Идеологии. Социология как наука родилась в конце 1950-х и стала двигаться в область Реальности. В 1960-е происходило освоение методологии, методики и техники социологии, т.е. социология оказалась в полосе Науки. В следующем десятилетии обозначилось ориентация на Управление. Возникла заводская социология, работы по хозяйственным договорам, стремление формулировать управленческие рекомендации в различных сферах жизни общества. Тогда желание социологов «порулить» встретило сопротивление со стороны власти, и социология вынуждена была двинуться обратно по направлению к Идеологии. Соответственно, и четыре этапа: секуляризация, сайентификация, прагматизация и реидеологизация.
7.
В последовавшие после выхода «Драматической социологии» годы научный интерес Алексеева сконцентрировался на анализе сложных методологических проблем рефлексии и саморефлексии в социальном исследовании, на некоторых аспектах изучения биографий и использования в социологической работе метода документов. По духу и жанру это было развитием начатого в четырехтомнике но в предметном отношении все больше фокусировалось на процессах, протекавших внутри российского социологического сообщества. Хотя, как мне кажется, проблема роли, места, ответственности социолога в «обустройстве своего дома» в явном виде не заявлялась, она постепенно становилась одной из стержневых. В частности, этот вывод вытекает из рассмотрения серии его публикаций последних лет, размещенных на сайте российско-американского проекта «Международная биографическая инициатива» [5]. Своего рода программной можно назвать его небольшую заметку под названием «Что такое публичная социология?» [6]. В концептуальном плане это – развитие построений Майкла Буравого, но объектом авторского анализа и поводом для беспокойства является российская социология.
8.
И все же, даже пытаясь регулярно следить за исследованиями Алексеева, я был удивлен масштабом охвата темы и объемом (около 100 печатных листов) его новой книги, сделанной совместно с киевским философом и социологом Романом Ленчовским. Рукопись еще не передана в печать, и потому мне бы не хотелось говорить о ее содержании, тем более, что даже перечисление основных структурных элементов этого труда заняло бы немало места. Если в «Драматической социологии» анализируются, в частности, драмы, разворачивавшиеся внутри отдельного завода во времена заката застоя, то новая книга – в значительной своей части – о современных драмах, происходивших (частично – не завершившихся) в российском социологическом сообществе. Принципиально то, что будущему читателю этой работы представляются не столько позиции авторов, сколько документы и мнения большого числа социологов, многие из которых известны всему нашему профессиональному сообществу.
Название книги – «Профессия – социолог», и прежде всего она обращена к социологам. Но в ней нет критериев, предписаний, которым должен следовать специалист, она предъявляет читателю ряд событий, процессов, обсуждавшихся социологами в последние два-три года и предлагает ему задуматься о своем отношении к ним. Итогом такого анализа и станет личная интерпретация того, кем же является социолог как представитель определенной профессии. Она может совпадать полностью или частично с авторской трактовкой, а может коренным образом отличаться от нее. При этом факт отсутствия в книге намека на то, каким путем должен следовать читатель к своему выводу, автоматически запускает механизм многоуровневой рефлексии и саморефлексии. Книга – не для легкого чтения, она дает возможность самому сформулировать свое понимание «хорошего» и «плохого», «темного» и «светлого», «доброго» и «недоброго».
Название книги было предложено Ленчовским, и поскольку оно сразу показалось мне и публицистичным, и указывающим на актуальную для социологов научно-нравственную проблему, я заинтересовался историей его рождения. Ленчовский отметил, что в целом название было сразу принято Алексеевым, и что во всех обсуждавшихся вариантах присутствовало сочетание «Профессия – социолог». Поначалу перебирались различные дополнения, точно наводящие на содержание работы. Хотелось показать то, что уже было отражено в тексте: его дисциплинарную «прописанность» - социология социологии, а также сквозную идею - социолог не просто «держит ответ» перед вызовами мира социальных отношений, но действует в контексте «всего» своего профессионального пути.
Моя интерпретация названия «Профессия – социолог» была навеяна иными ассоциациями, оно моментально напомнило мне давно виденный фильм Микельанджело Антонони «Профессия: репортер». И дело было не только во внешнем сходстве этих двух словесных конструктов, но и в том, как содержание этой ленты трактовалось некоторыми киноведами. По их мнению, Антониони утверждал, что мир непознаваем для тех, кто лишь наблюдает, видимое не объясняет мир, нужно действие. Такая версия идеи фильма давала мне возможность лучше увидеть в новой книге развитие замысла «Драматической социологии».
Удивительно, что в действительности Ленчовский не видел фильма, а лишь слышал о нем, а Алексеев отчасти потому сходу согласился с предложением своего соавтора о названии книги, поскольку оно оказалось «личностным ремейком названия любимого фильма». В конце 70-х эта лента произвела на него «оглушительное впечатление» не столько своей философией, сколько настроением, к тому же ему оказалась созвучной идея перемены судьбы.
В этой недолгой моей дискуссии с авторами книги Алексеев сформулировал и суть ее содержания: «Как бы там ни было, наша книга – про социологов и не только, и даже не столько про них, сколько про "человека в обществе" и про "общество в человеке"».
9.
Не имеет смысла углубляться в содержание и атмосферу книги, которая еще не пришла к читателю. Завершить этот очерк мне хочется словами трех известных социологов, давно знающих Андрея Алексеева.
Татьяна Заславская: «...А. Н. Алексеева я знаю с конца 1960-х гг. еще по Новосибирску. Уже там он успел проявить себя и как глубокий исследователь, и как убежденный демократ, отстаивавший прогрессивные ценности в борьбе с авторитарным режимом. В дальнейшем же он стал одним из наиболее ярких и известных российских социологов».
Владимир Шляпентох: «....Алексеев был моим ближайшим сотрудником в Новосибирском Академгородке... А. Н. Алексеев принадлежит к очень небольшой группе истинно творческих ученых, постоянно вовлеченных в инновационный процесс в науке. ...мое глубокое восхищение Алексеевым вызвано не только его высоким статусом в реальной науке. ...я, пожалуй, почти не могу назвать ни одного имени, кроме покойного Юрия Левады, который был так поглощен желанием внести свой вклад в прогресс общества, что был бы готов пожертвовать ради этого своей карьерой и благополучием».
Борис Фирсов: «...Наш атеизм не позволяет заимствовать слова из иного лексикона, но Андрей в реальности борец-великомученик. Его отличает способность противостоять любым вызовам времени, в котором он живет, и оставаться самим собой. Я знаю мало людей. которые выходили победителями из сражений с системой. [БД: Есть люди, которые] посмели усомниться в научности четырехкнижия Андрея. Думаю, что это от их неспособности "парить" на высотах, где торжествует его талант и дух».
Алексеев А.Н. Корни и ветви (XVIII — XXI век) <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Memoirs/alekseev.html>.
Алексеев А.Н. Учителя жизни. Триптих <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/biographies/alekseev_triptych.html>.
Алексеев А.Н.Драматическая социология и социологическая ауторефлексия: В 4-х тт. СПб.: Норма, 2003–05. <http://www.kiis.com.ua/txt/doc/13062006/book/book.htmll>.
Ibid, Том 4, С. 14-15.
Международная биографическая инициатива <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/programs/bios.html>.
Алексеев А.Н. Что такое публичная социология? <http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/articles/alekseev_public.htm ll>.