Борис Докторов

БИОГРАФИЯ – ЭТО РАССКАЗ О ПРОШЕДШЕМ, НО НАПИСАННЫЙ СЕГОДНЯ

Комментарии к интервью с И.Ф.Петровской

Содержание интересной и полезной книги Иры Федоровны Петровской «Биографика» и беседа с нею показывают и сложность изучения биографий, и множественность подходов к понимаю сущности биографии. Если кратко, то мое отношение к высказанному ею сводится к простой формуле: я согласен с ее точкой зрения, но при этом разделяю многое в подходах других и не отказываюсь от своего. Природа подобного отношения вызвана рядом обстоятельств, но главные из них - два. Во-первых, мы по-разному смотрим на соотношение прошлого и настоящего, во-вторых, различно трактуем роль биографа.

Согласно Петровской, «биография – это всегда история, рассказ о прошедшем». Очевидно, что прошлое в биографии более, чем просто присутствует, оно – партнер человека в драме его жизни. Однако серьезно написанная биография не может быть о лишь прошедшем, само по себе это отдаленное время интересно только узкому кругу специалистов. Биография личности, оставившей яркий след в той или иной области человеческой деятельности, значима лишь в том случае, если прошлое, присутствующее в ней, воспринимается современностью как значимое, и в этом смысле биография, даже человека жившего много веков назад, - это и рассказ о настоящем. Цель изучения биографии всегда современна и обязательно явно или латентно касается будущее. Мне близок девиз одной из онлайновых сетей американских историков: «Так как прошлое – это настоящее и будущее также» (Because the Past is the Present, and the Future too). Другими словами, «чистого» прошлого в историко-биографических исследованиях не существует.  
К теме баланса прошлого и настоящего, относится и вопрос о соотношении судьбы и биографии. И.Ф. Петровская ответила: «Чуждая всяких суеверий, я не приемлю идею судьбы как предопределения. Человек сам строит свою жизнь – подчиняясь обстоятельствам, сколько возможно отстраняясь от них, преодолевая их (борясь) с большими или меньшими усилиями». И далее она указывает на три фактора, определяющие биографию: биогенетические качества человека, конкретные историко-социальные условия его жизни и его собственные жизненные планы. Но, по моему мнению, называя эти факторы, Петровская, во многом говорит именно о судьбе.

Чтобы иллюстрировать некую «заданности» конструкции жизненной траектории человека, не обязательно обращаться к истории императорских, монарших семей, достаточно вспомнить множество династий военных, ученых, музыкантов. В США никогда не было дворянства и системы сословий, но есть долгие семейные истории. В политике и в бизнесе существуют кланы, в которых опыт первых сохраняется и преумножается в деятельности трех-четырех и более поколений. 

В моих интервью с российскими социологами тоже наблюдается существование некоей предначертанности. Татьяна Ивановна Заславская многое рассказала о своем деде – профессоре-физике и отце – профессоре-психологи и отметила, что с детства знала, что она будет заниматься наукой. Отец и дед Андрея Григорьевича Здравомыслова были выпускниками Петербургского университета, по-видимому, и он считал своим долгом учиться там. Среди первых поколений российских социологов никто не мог, а потому и не был продолжателем дела отцов, семейные традиции никак не детерминировали выбор этой профессии. Но теперь многое изменилось: Владимир Александрович Ядов говорит уже о трех поколения социологов в его семье. 

Однако судьба – это не только предначертанность биографии, или предбиография, судьба это – и постбиография, это жизнь после смерти, ибо, судьба человека, много оставившего людям, с одной стороны, просматривается в процессе освоения его наследия представителями новых поколений, с другой – влияет на это процесс. В богатой постбиографической жизни, невозможно отделить факты от мифов, и дело не в ограниченности информационной базы, а в психологии людей. Например, в уже написанных биографиях Владимира Высоцкого, невозможно отделить правду от вымысла. И в будущем отфильтровать одно от другого будет невозможно, ибо каждый, кто возьмется за описание его жизни, будет не только опираться на опубликованное, но слушать его песни, т.е постоянно общаться с ним.

И.Ф. Петровская пришла к изучению биографии как историк-источниковед, знающий досконально эту область и акцентирующий важность следования букве документа. Но есть и другие дороги, ведущие исследователей к анализу биографий.

Так, для Юрия Александровича Филипченко (1882-1930), основателя петербургской школы генетики, одного из первых русских биологов, применявших вариационную статистику, было естественным написать о Гальтоне и Менделе, которые заложили основы этих наук. Работа Бориса Григорьевича Кузнецова (1903-1984) началась в коллективе создателей плана ГОЭЛРО, она заставила его задуматься о будущем развитии электротехники, это, в свою очередь, было импульсом к обращению к истории и методологии науки – от эпохи Возрождения до рождения теории относительности и квантовой физики. И уже затем возникли его известные книги об  Эйнштейне и Галлилее. Даниил Семенович Данин (1914-2000), до войны закончил физический факультет  МГУ и Литературный институт им. Горького. В 60-х его заинтересовали «драмы идей», и некоторые итоги осмысления этого феномена отражены в его научно-художественных биографиях Резерфорда и Бора. Мой интерес к биографиям и наследию Джорджа Гэллапа и других американских полстеров возник из стремления понять, как «из ничего» возникла сложная и многообразная современная методология и практика изучения общественного мнения, и разработка этой темы подтолкнула меня к проведению биографических интервью с отечественными социологами. 

Я очень давно читал Филипченко и не помню, есть ли в его книге «Фрэнсис Гальтон и Грегор Мендель» (1925) рассуждения о его методе работы над биографиями. Но в книгах Данина и Кузнецова мысленный  диалог с их героями присутствует явно. Их биографические построения – не только продолжение информации, представленной в документах, но и итоги мысленных диалогов с теми, чью жизнь они изучали.