РОССИЙСКИЕ АКАДЕМИЧЕСКИЕ УЧЕНЫЕ В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ

Елена МИРСКАЯ
доктор социологических наук,
заведующая сектором социологии науки
Института истории естествознания и техники РАН

Эмпирические исследования 1994-1999 годов

(К статье Е.З. Мирской: Многие десятилетия в исследовательских институтах Российской академии наук были сосредоточены лучшие отечественные ученые и научные коллективы, составлявшие гордость своей страны. Что происходило с этим огромным интеллектуальным потенциалом в период реформ и кризиса и в каком состоянии подошло академическое научное сообщество к концу 90-х годов? На эти вопросы отвечает публикуемая ниже статья, опирающаяся на результаты трех эмпирических исследований 1994, 1996 и 1998 годов.)

В обществах, не определивших окончательно своего пути развития, положение науки обычно зависит от основной текущей задачи. В периоды модернизации наука превращается в любимое дитя власти и общества: для нее не жалеют ни внимания, ни денег. Во время отката волны модернизации наука превращается в бесполезный "лишний рот", в надоевшую падчерицу. Реформы 90-х годов, целью которых были радикальная модернизация России, должны были бы сохранить науку, превратив ее в инструмент преобразования общества. Однако социально-экономический кризис, грянувший вместе с началом реформ, вынудил реформаторов сразу же, с 1992 года выбросить науку из сферы своих приоритетов. За все последующие годы эта позиция ни разу не изменялась.

Сегодняшнее положение науки и ученых, вряд ли напоминающих обласканных любимцев, не оставляет возможности трактовать наше время как период модернизации. В лучшем случае его можно считать переходным периодом. Пересыщенное изменениями, такое время перемешивает прошлое, настоящее и будущее, порождая одновременно великие надежды и огромные разочарования.

Современнаяситуациявроссийскойнауке – яркий феномен переходного периода. Несмотря на жесточайший экономический и финансовый кризис, резкое сокращение государственных ассигнований на научные цели и бедственное положение основной массы отечественных ученых, по-прежнему существует созданная ранее система фундаментальных исследований.Странаактивноучаствуетвдеятельностимировогонаучногосообщества – доклады наших ученых на международных конференциях вызывают неизменный интерес широкой аудитории, а доля российских статей в авторитетных научных журналах стала даже выше, чем раньше. В то же время внутренняя ситуация в сфере науки настолько тяжела и противоестественна, что разрушает ее нормальное функционирование и вызывает большие, порой невосполнимые потери.

Апокалипсические картины состояния науки, которые рисуют средства массовой информации, не столь далеки от реальности. Действительно, зарплата большинства ученых ниже прожиточного минимума, нет денег на покупку новых приборов и ремонт старых, нечем платить за необходимые для экспериментов реактивы и электроэнергию, за книги и журналы и т.д. Неудивительно, что часть ученых покинули науку: те, кто не был к ней слишком привязан, ушли в другие сферы деятельности; некоторые из тех, кто не мыслил себе иного жизненного пути, уехали за границу. Тем не менее, подавляющее большинство академической публики осталось на месте. В стране сохраняется достаточно большой слой деятелей науки, которые по-прежнему преданы своей стране и избранной профессии. Они продолжают работать в России, надеясь, что трудные времена минуют и жизнь научного сообщества нормализуется.

Однако о реальной ситуации ученых-исследователей – главных действующих лиц фундаментальной науки известно очень мало. Поскольку статьи на эту тему обычно подчинены "сверхзадаче" повышения финансирования, они акцентируют или огромный интеллектуальный потенциал нашей науки или его надвигающуюся гибель. Что же происходит с этим потенциалом высокообразованных специалистов на самом деле? После восьми лет кризиса пора уже иметь объективную информацию о тех последствиях, которые он вызывает в научной среде. Такие данные, позволяющие противостоять спекуляциям и мифам, могут быть получены только из систематических социологических исследований.

Оценки состояния науки, настроения и намерения ученых

С начала реформ 90-х годов сектор социологии науки Института истории естествознания и техники начал долговременное исследование изменений, происходящих в научных коллективах академических институтов в новых условиях. В рамках этой задачи в 1994, 1996 и 1998 годах были проведены три эмпирические исследования. Выявляя объективную картину, они позволили непредвзято оценить трансформацию профессиональной деятельности, настроений и намерений ученых. В центре внимания всегда находились ведущие институты физического, химического и биологического профиля. Поэтому сразу подчеркнем, что сведения, приведенные в этой статье, не характеризуют усредненную ситуацию и "среднего" российского ученого. Речь идет только об академической науке, а после 1994 года – о наиболее активных коллективах элитных московских институтов. Усредненная картина, естественно, значительно хуже, но такой выбор объекта исследования вполне закономерен, ибо развитие науки в основном определяется ее лидерами.

Как оценивают ученые исследовательскую ситуацию в российской науке? Во всех трех опросах абсолютное большинство – около 80 % респондентов выразили мнение, что исследования находятся на критическом рубеже. Интересно, что такая оценка относилась только к положению дел в масштабе всей Академии наук, где ситуацию сочли удовлетворительной только 7 % ученых, в то время как в своей научной области – 30 %, а в своем подразделении – 53 %. То есть, оценки повышаются по мере приближения к собственной персоне ученого (табл. 1).

Таблица 1. Распределение оценок учеными состояния научных исследований в 1994-1998 годах (%)

Конечно, можно считать, что здесь срабатывает "инстинкт самосохранения", вызывающий завышение самооценки. Но скорее всего оценки локальных событий более реалистичны, поскольку здесь результаты работы "на виду", а о ситуации в науке в целом ученым известно из вторичных источников, в основном алармистского характера. Повышение со временем доли респондентов, положительно оценивших состояние исследований в своей научной области и в своем подразделении, можно объяснить повышением элитности каждой последующей выборки, а также, возможно, привыканием и приспособлением к новым условиям функционирования науки

Среди главных причин кризиса в науке ученые чаще всего называли недостаточное финансирование (75 %), углубление общего социально-экономического развала (68 %), ошибки государственной политики в отношении науки (53 %), отсутствие стратегии и тактики реорганизации науки (47 %). На наш взгляд, выбор ответов в основном отразил претензии к управленческим структурам, не обеспечившим потребности науки, и не показал глубокого понимания подлинных причин системного кризиса.

Оценка качества научных работ, как известно, составляет сложную проблему, до сих пор не имеющую общепризнанного решения. Тем не менее, сами ученые (во всяком случае – из элитных коллективов) достаточно четко представляют себе уровень всех работ, осуществляемых в их области исследований. Поскольку естественные науки развиваются за счет интернациональных усилий и достижений, здесь существует некое полуинтуитивное представление о "среднем международном уровне", с которым и сравнивается качество работ.

Что касается оценки качества собственных работ, то в 1994 году более трех четвертей – 77 % респондентов элитной выборки считали свои результаты не ниже среднего международного уровня, и это в общем близко к действительности. К сожалению, с течением времени этот процент непрерывно падал: в 1996 году о подобном качестве своих работ заявили уже 73 %, а в 1998 – только 62 % ученых. Неуклонно сокращалась также доля тех, кто считает качество своих работ выше среднего международного уровня: если в 1992 году таких было 23 %, то в 1998 году – только 8 % (табл. 2). Постепенная у трата мирового стандарта качества, поддерживать

Таблица 2. Распределение оценок учеными качества собственных работ по сравнению со "средним международным уровнем" в 1991-1998 годах (%)

который в условиях кризиса становится все труднее, тяжело влияет на профессиональное самочувствие работников науки.

Настроение у большинства ученых плохое, да и трудно ожидать иного в экономической ситуации 90-х годов. И все же уровень пессимизма совсем не так высок, как можно было бы ожидать. Отвечая на вопрос, что удерживает их сейчас в науке, в 1998 году большинство респондентов (53 %) назвали реальную возможность продолжать исследования, а нежелание изменить свою жизненную ориентацию, бывшее основным мотивом в 1994 году, отошло на второе место (44 %); примерно столько же (43 %) надеются на улучшение ситуации в науке (против 47 % в 1994 году и 36 % в 1996 году). Абсолютное большинство ученых не мыслят себя вне науки.

Ответы на прямой вопрос о дальнейших планах и намерениях не оставляют сомнений в том, что сейчас академическое сообщество в основном состоит из людей, исключительно преданных своему делу (хотя и по весьма различным причинам: одни – по своей безальтернативной ориентированности на этот вид деятельности, другие – по неспособности заняться чем-либо другим). В каждом из трех описываемых обследований только 1 % (!) ученых заявил о намерении сменить род деятельности и уйти из науки, а 80 – 90 % твердо намерены остаться, не изменяя своему призванию. Эта привязанность к избранной профессии выглядит особенно удивительно в сопоставлении с уровнем оплаты труда ученых.

Материальное положение ученых

Как известно, в ходе российских реформ рост цен намного опережал рост бюджетных зарплат. В результате всех преобразований работники науки стали в пять-шесть, а после августовского кризиса 1998 года и в десять раз беднее, чем в начале девяностых годов. У абсолютного большинства ученых зарплата существенно меньше прожиточного минимума. Как насчитал академик В.Л. Гинзбург ("Поиск", 1999, ╧ 52, с. 13), даже заработки доктора наук, которого он называет главной силой в науке, со всеми надбавками и добавками не превышают 1600 рублей в месяц (до вычета налогов). Тем не менее, низкий уровень оплаты труда в качестве главного фактора неудовлетворенности своей работой в 1998 году назвали не все, а лишь 79 % опрошенных; 57 % ученых не удовлетворены своей работой из-за сокращения возможностей экспериментирования, 53 % – из-за невозможности вести полноценные исследования, а 23 % – из-за ощущения ненужности их работы.

На фоне в основном негативной динамики показателей состояния научного сообщества некоторые данные свидетельствуют об относительном улучшении материального положения ряда исследователей, которое, однако, обусловлено не повышением финансирования науки, а появлением выборочного (грантового) финансирования отдельных проектов, существенно расширившим разного рода совместительство и усилившим дифференциацию в научной среде. Действительно, в выборках 1996 и 1998 годов заметно ниже, чем в 1994 году, процент ученых, не имеющих дополнительных заработков в сфере науки (11-12 % против 30 %); почти в два раза выше доля ученых, обладающих отечественными грантами, и в три – зарубежными (табл. 3).

Таблица 3. Наличие у ученых дополнительных заработков в сфере наукив 1994-1998 годах (%)*

*Суммы в столбцах могут быть более 100 %, так как некоторые ученые выполняют одновременно несколько видов работы.

Здесь необходимо учесть, что столь значительный рост грантовой обеспеченности исследователей обусловлен не только объективным развитием этого вида финансирования между 1994 и 1996 годом, но и возрастающей элитностью выборок. Последним объясняется и повышение доли обладателей зарубежных грантов в 1998 году, хотя в реальности количество зарубежных грантов в российской академической науке после 1996 года не возросло, а существенно уменьшилось. Это четко видно по выборке 1998 года: если в 1996 году в таких грантах участвовали более двух третей (71 %) респондентов, то в 1998 году – только около половины (табл. 4).

Таблица 4. Вовлеченность респондентов 1998 годав работу по зарубежным грантам в 1996 – 1998 годах (%)*

*Суммы в столбцах могут быть более 100 %, так как некоторые ученые выполняют одновременно несколько видов работы.

За это время интерес к нашей науке (во всяком случае – финансируемый интерес) заметно понизился, и количество иностранных денег в российских исследованиях чувствительно сократилось.

Вообще же личные материальные запросы ученых весьма скромны. По результатам опросов, более половины из них удовлетворились бы доходом, превышающим сегодняшнюю оплату в два-пять раз, 34 % – в шесть-девять раз и только 13 % считают необходимым десятикратный и более рост доходов. Относительно благополучным, точнее "терпимым" полагают свое материальное положение ученые старшего возраста, которые помимо зарплаты получают пенсию, чаще имеют гранты и дополнительные виды работ, а главное – в основном уже решили свои бытовые проблемы. Что касается молодых ученых, многие из которых не имеют приличного жилья и вообще должны организовывать свой быт, семью, воспитание детей, то естественно, что денег им требуется гораздо больше. В целом же в настоящее время, если в семье нет других источников дохода, прожить на зарплату научного работника невозможно даже одному человеку.

Проблемы реформирования науки

О необходимости реального, а не провозглашаемого реформирования науки заявили около четырех пятых опрошенных; при этом несколько меньшая группа (38 %) поддержала идею радикальных реформ, а бó льшая (44 %) выбрала стратегию медленных, постепенных преобразований. Однако лишь малая часть ученых оказалась готовой к тому, чтобы ответить на конкретный вопрос: что следует изменить в системе управления и в системе финансирования академической науки. Многие из ответов оказались не более чем прекраснодушными пожеланиями: обеспечить достойный уровень оплаты труда, создать условия для полноценных исследований, нормализовать информационное обеспечение. Другой вариант – выражение накопившегося раздражения: убрать бюрократию и чиновников, сократить в десять раз число академиков, "изменить все" и т.д. Но некоторые предложения весьма серьезны и действительно важны. Особенно те, которые касаются совершенствования финансирования и могут способствовать лучшему использованию хотя бы тех скудных средств, которые отпускаются на науку государством.

Ученые элитных выборок считают экономически и организационно целесообразным расширить применение контрактной системы найма научных работников. Они настаивают на том, чтобы бó льшая доля бюджетных средств, выделяемых на науку, направлялась на целевое финансирование исследований и распределялась через программы и гранты отечественных фондов. Но главное, по мнению ученых, – сократить число посредников между источниками финансирования и исследовательскими группами. Схема прохождения денег через казначейство, совершенно не учитывающая специфику науки, сводит на нет даже те скудные возможности, которые дает бюджетное финансирование. Жестко предписывая статьи расходов (обычно только на зарплату или, что еще хуже, – на какие-то загадочные статьи, абсолютно не применимые к научной деятельности), эта схема фактически останавливает исследования, вынуждая оплачивать штатные должности вне всякой связи с результатами работ.

Международное сотрудничество

Первое обследование академического сообщества (1994) неожиданно выявило радикальные различия между научными коллективами, осуществлявшими активные международные контакты, и теми, кто в подобные взаимодействия включен не был. Лаборатории и группы, которые имели реальные взаимосвязи с западными исследовательскими сетями, выглядели настоящими оазисами научной жизни. Естественно, что международное сотрудничество нового типа, его специфика и, главное, его воздействие на российские исследовательские коллективы стали предметом специального изучения [1; 2].

Не лишнее напомнить, что по поводу усиления международных контактов и появления западных грантов существовали прямо противоположные мнения: одни считали, что иностранная финансовая поддержка замедляет распад и увеличивает шансы возрождения науки, другие – что она, культивируя западные ориентации и модели, подрывает потенциал российского научного сообщества. Таким образом, вопрос о характере влияния и следствиях международных взаимодействия нового типа был в середине 90-х годов весьма актуален.

В исследовании 1996 года этот основной вопрос был решен эмпирически, путем выявления корреляций между степенью включенности ученых в международные взаимодействия и всеми другими аспектами их профессиональной жизни. Специфика задачи потребовала целевойвыборки с повышенным представительством участников международного сотрудничества. Индикаторами включенности респондентов в международное сотрудничество служили публикации в зарубежных изданиях, доклады на международных конференциях, участие в совместных исследованиях, получение грантов западных фондов и организаций, использование оперативных средств научных коммуникаций и др.

По этим индикаторам каждый ученый был отнесен к одной из пяти групп (А-Е), и таким образом получились группы "отличников", "хорошистов", "троечников" и т.д. по международному сотрудничеству. Когда все остальные традиционно обследуемые характеристики профессиональной деятельности ученого были рассмотрены не просто "в среднем по выборке", но и в распределении по группам А-Е, то оказалось, что эти "виртуальные группы" объединяют во многом похожих людей и потому каждая из них имеет свое, специфическое лицо.

Так, ученые группы А оказались настоящей элитой – лидерами международных взаимодействия и наиболее продуктивными деятелями отечественной науки; группа В – очень активные "специалисты по международному сотрудничеству", профессиональные успехи которых в родной среде не соответствовали ожиданиям; группа С – уверенные в себе профессионалы-исполнители, без которых невозможны научные исследования; группа D объединила ученых с весьма высоким научным потенциалом, но очень слабо включенных в международные взаимодействия и максимально неудовлетворенных; группа Е, совсем не участвовавшая в международных контактах, имела низкие профессиональные показатели и в отечественной науке, но наиболее позитивные самооценки.

Можно сказать, что эти группы разного профиля и разного уровня элитности выявили "тонкую структуру" исследовательского сообщества. Таким образом удалось уйти от представлений о "среднем ученом" и об аморфной массе исследователей, характеризуемой усредненными показателями: все показатели выборки были "расщеплены" по группам ученых. Например, в среднем по выборке исследование удовлетворенности ученых своею научной деятельностью показало, что удовлетворены – 25 %, не удовлетворены – 60 % и затруднились ответить – 15 %. Однако в разных группах ученых настроения заметно различаются (табл. 5): в группах А и С

Таблица 5. Удовлетворенность ученых групп А-Е своею научной деятельностью (%)

процент позитивно настроенных ученых заметно выше, а в группе В – многократно ниже, чем в среднем по выборке и даже чем в группе Е, где, кстати, и доля неудовлетворенных наименьшая, хотя почти все показатели научной активности минимальны.

В этом аспекте интересно рассмотреть наличие дополнительной работы и заработков в сфере науки, о которых уже говорилось. Из табл. 3 видно, что в 1996 году 46 % респондентов выполняли работу по зарубежным грантам и 60 % – по отечественным, 14 % подрабатывали по хоздоговорам и 10 % преподаванием; не имели приработков 11 %. Однако реальное положение в группах А-Е заметно отличалось от средних показателей: Группа А имела существенно больше, а группа D и особенно группа Е – заметно меньше дополнительной работы (табл. 6). Группа Е вообще пассивна почти во всех видах профессиональной деятельности, но в группе D большинство ученых имели высокий научный потенциал и нереализованные амбиции. Их заниженные грантовые показатели, по-видимому, свидетельствовали о слабой адаптации к новым условиям.

Таблица 6. Наличие дополнительной работы в сфере науки по группам А-Е в 1996 году (%)*

* Сумма по строкам может быть более 100 %, так как ряд ученых включены одновременно в несколько видов работы.
** Ученые группы D участвовали в этих работах эпизодически или в малозначимых функциях.

Показательно также распределение исследовательских потребностей и возможностей их реализации. Для полноценной деятельности ученые нуждаются не только в зарплате, но и в обеспечении целого ряда их производственных потребностей. Им нужны расходные материалы и новые приборы для экспериментов, обновляемая компьютерная база, современные средства коммуникации и т.д. и т.п. Как показал мониторинг, в течение всех 90-х годов из-за недостаточного финансирования науки эти потребности исследователей не могли быть реализованы в достаточной степени, так как из бюджета финансировался в основном фонд заработной платы, а производственные расходы оплачивались за счет "дополнительных" средств, в том числе – по линии международного сотрудничества. Очевидно, что ученые разных групп, отличавшиеся как потребностями, так и возможностями их реализации, по-разному ощущали недостаток средств (табл. 7). Для корректного сопоставления важны две характеристики: какой процент членов группы заявил о наличии соответствующей потребности (уровень притязаний группы – У п) и какой, по мнению самих ученых, процент от сделанных ими "заявок" может быть удовлетворен (уровень реализации притязаний группы – У рп).

Таблица 7. Распределение исследовательских потребностей и возможностей их реализации по группам А-Е в 1996 году (%)

У п – процент ученых, нуждающихся в 1-7;

У рп – процент удовлетворения заявленных потребностей.

Бросается в глаза, что во всех группах минимально удовлетворены наиболее существенные и широко заявленные потребности в приборах и компьютерах. Сравнение же групп показывает, что за малым исключением, чем ниже элитность группы, тем хуже обстоят дела с удовлетворением исследовательских потребностей ее членов. Например, по новым приборам – от 33 % у группы А до 11 % у группы Е, по расходным материалам для экспериментов – от 53 % до 27 %, для компьютеров – от 93 % до 22 % соответственно и т.д. Поскольку наличие международного сотрудничества в целом должно расширять возможности исследователей, такая закономерность вполне логична. Здесь можно говорить о своеобразном проявлении "эффекта Матфея" – достаточно универсального для социального функционирования науки принципа накопляемого преимущества: кто больше имеет, тому больше и дается.

Нетривиальный результат состоял в том, что группы D-Е (особенно Е), имевшие гораздо меньше дополнительных средств и, следовательно, больше нереализованных потребностей, продемонстрировали не повышенный, а пониженный спрос на многие, особенно современные, средства обеспечения научной деятельности (компьютеры, коммуникационное оборудование и т.п.). Поскольку предположить превосходство их технической оснащенности невозможно, оставалось признать, что, по-видимому, большинству ученых из групп D-Е все это действительно не нужно. Профессиональный изоляционизм, выявившийся в этих данных, – не лучшая характеристика работы ученого.

В целом эмпирическое исследование показало, что между включенностью ученых в международное сотрудничество и их профессиональной успешностью есть прямые корреляции (группы А, С, Е), но нет функциональной зависимости. Оно поддерживает и стимулирует тех ученых, у которых есть актуальный научный задел и воля к его реализации. Однако само по себеактивное участие в международных взаимодействиях (группа В) или его отсутствие (группа D ) не определяют профессиональной эффективности исследователей. Очень важным результатом исследования было также эмпирическое подтверждение того факта, что в элитных группах полностью сохранена ориентация на коллективные исследования и совершенно отсутствует намерение покинуть родину. Таким образом, полученные данные опровергли мнение о возможном негативном воздействии активного международного сотрудничества и зарубежных грантов.

Впрочем, с 1997 года, после завершения соросовской программы поддержки фундаментальных исследований в естественных науках, зарубежные исследовательские гранты в целом утратили свою прежнюю значимость для академического сообщества. Новой доминирующей формой международного сотрудничества стало включение институтов и отдельных ученых в международные компьютерные сети. Не давая прямой материальной поддержки, они стали обеспечивать действующим ученым самую современную научную информацию и профессиональные коммуникации.

Компьютерные телекоммуникации

В социологическом мониторинге, нацеленном на изучение изменений в научной жизни, особое внимание всегда уделялось новым факторам. Так, в 1996 году, когда таким факторам были финансово подкрепленные международные взаимодействия, в поле зрения социологов попали и компьютерные телекоммуникации, хотя поначалу они воспринимались как второстепенный, "факультативный" объект. Однако процесс развертывания электронных сетей и ассимиляции новых информационно-коммуникационных технологий в академической среде шел настолько быстро и продуктивно, что в 1998 году этот фактор был уже поставлен в центр исследования. Действительно, какие группы ученых, наиболее активно участвуют в компьютерных коммуникациях? Какие возможности нового сервиса они используют? Какие изменения вносит эта новая технология в их деятельность? Как она воздействует на их профессиональное поведение и самосознание?

Данные 1996 года соответствовали начальной стадии освоения компьютерных телекоммуникаций (в основном в качестве оперативной почтовой связи) и ситуации, имевшей место до широкого подключения академических институтов к Интернету [3]. Представляя самостоятельный интерес, они в то же время составили "точку отсчета" для определения тех изменений, которые произошли к 1998 году – после массового подключения академических коллективов к "всемирной паутине".

Сопоставление результатов дополнило информацию о текущих ситуациях представлением о динамике процесса. Так, за два года значительно возросла доля ученых, использующих компьютерные сети (76 % против 50 %). В выборке 1998 года новые пользователи, включившиеся в компьютерные телекоммуникации в период между пилотажами, составили 31 %. Качественно изменился спектр используемых услуг: если на первом этапе пользователи ограничивались электронной почтой (90 %) и добыванием информации из баз данных (30 %), то в 1998 году e -mail использовали 97 %, а интерактивный доступ к удаленным информационным ресурсам – 68 %, кроме того, 13 % осуществляли запуск задач на удаленном компьютере и 6 % принимали участие в дистанцированных экспериментах. Среди пользователей повысилась доля ученых с интенсивной электронной научной перепиской (22 % против 5 %) и появилась небольшая (3 %) суперактивная группа респондентов, отправляющих более 10 писем в день.

Изменилось и содержание электронной переписки: центр тяжести сместился на научно-исследовательский аспект научной деятельности (65 % против 43 % в 1996 году), а научно-организационный аспект отошел на второй план (48 % против 70 % соответственно). Переговоры по поводу зарубежных поездок, занимавшие ранее в электронной переписке второе место, отодвинулись на четвертую позицию. В связи с нередко высказываемыми опасениями, что по международным электронным сетям "утекают" наши интеллектуальные богатства, интересна данная респондентами оценка баланса полученной и отправленной через сети существенной научной информации: 78 % ученых заявили, что они больше черпают из мировой науки, и лишь 4 % полагали, что они больше в нее вносят.

За минувшие годы в использовании компьютерных телекоммуникаций произошли как количественные, так и качественные изменения, в значительной степени связанные с подключением к системе Интернет. Информационно-коммуникационные технологии, составляющие основу этой системы, создают для ученых целый спектр ранее не существовавших и непрерывно расширяющихся возможностей. При этом их новизна настолько существенна, что может (и, как полагают некоторые специалисты, – должна) серьезно изменить характер научного труда. Соответственно уместен вопрос: привели ли современные компьютерные телекоммуникации к радикальным изменениям в научной деятельности отечественных пользователей или в нашей науке эта новация пока остается дополнительной коммуникационной технологией?

Абсолютное большинство выявленных корреляций между различными показателями профессиональной деятельности ученых и степенью их включенности в компьютерные телекоммуникации не подтвердило радикального воздействия последних [4]. В российской науке они остаются весьма ценной, но все же только дополнительной коммуникационной технологией, которая, однако, оценивается учеными-естественниками очень позитивно. По их мнению, она повышает эффективность деятельности ученых (84 %, против – 2 %), расширяет угол зрения исследователя (42 %, против – 0 %), расширяет круг интересов ученого (34 %, против – 0 %). Большинство пользователей (80 %) отметили, что компьютерные телекоммуникации стали для них необходимой частью исследовательской деятельности, а 60 % сочли их значимость для своей работы высокой или очень высокой.

Тем не менее, эмпирические результаты 1998 года показали, что степень участия в компьютерных телекоммуникациях не определяет профессиональную успешность ученых, даже активно использующих сетевые технологии. Однако определенные взаимосвязи между ними несомненно имеются. Профессиональная успешность явно коррелирует с активным использованием компьютерных телекоммуникаций: чем успешнее ученые, тем выше среди них процент активных пользователей. Но обратной зависимости реально не наблюдается: максимально активные пользователи электронных коммуникаций отнюдь не являются наиболее успешными учеными [4].

В целом эмпирические данные свидетельствуют о том, что и после подключения отечественных академических институтов к Интернету использование компьютерных телекоммуникаций остается, скорее, не причиной, а следствием активной и успешной научной деятельности, естественно, способствуя и активности, и успешности. При современном состоянии отечественной науки, еще сохраняющей высококачественные научные кадры прежних времен, компьютерные телекоммуникации дают дополнительные возможности в основном тем, кто уже имеет продвинутую профессиональную позицию. Однако динамика развития мирового научного сообщества и общая тенденция глобализации достаточно быстро превратят всемирные информационные сети в необходимую составляющую успешной деятельности на переднем крае науки, к чему надо готовиться сегодня.

Мифы и реальность

Эмпирический материал, собранный в трех социологических исследованиях 90-х годов, дает основание утверждать, что в отношении российских ученых существует целый ряд ложных представлений и мифов. Сформированные в значительной мере под влиянием прессы, они не соответствуют действительности и вольно или невольно искажают реальное положение дел.

Положение молодых ученых . В начале 90-х годов появились заявления об исключительно трудном и чуть ли не дискриминируемом положении молодых ученых. Затем возникла другая крайность: положение научной молодежи стали приукрашивать, рекламируя льготы, которые якобы ожидают молодых ученых, чем как бы и решили проблему. Однако ни то, ни другое не соответствовало фактам: почти половина (46 %) попавших в обследование молодых ученых получали финансовую поддержку через отечественные программы и гранты. Это значительно больше, чем в других возрастных группах, так что говорить о "дискриминации" невозможно. Однако и восторги по поводу особого внимания к молодым не имеют серьезного основания: принятое по этому поводу специальное решение Российской академии наук (обещающее, в частности, среди прочего обеспечение молодых ученых квартирами) пока остается на бумаге.

Пилотаж 1996 года засвидетельствовал мизерную долю молодежи в элитных исследованиях. Это означает, что осуществляемые формы поддержки не стимулируют научный рост нового поколения и, следовательно, не обеспечивают перспективной смены. В практике мировой науки установлено, что профессиональная деятельность ученых в области естественных наук максимально эффективна в возрасте от 30 до 40-45 лет, а в обследованных нами коллективах с наибольшей отдачей работают представители старших возрастных групп, состоящих из людей 41-50 и 51-60 лет, что совершенно ненормально для устойчивого функционирования науки и создает ситуацию "выскребания дна сосуда".

Заработки ученых вне науки. Порожденное безосновательным заявлением одного из высокопоставленных представителей власти, по страницам газет и журналов пошло гулять мнение, что отечественные ученые неплохо обеспечены, ибо у большинства из них есть дополнительная работа вне науки, а у многих – и две-три таких работы. Наши данные говорят совершенно о другом: дополнительная работа, как правило, исполняется учеными в сфере все той же науки (и соответственно доплата за нее мизерна). А половина ученых не просто не имеют заработков вне науки, но и не хотят их иметь, ибо не считают возможным отвлекаться от основного дела; 30 % хотели бы подработать в других сферах деятельности, но не могут найти подходящих возможностей, и только 20 % действительно прирабатывают вне науки – это в подавляющем большинстве молодые ученые. Интересно, что в течение последних пяти лет это процентное соотношение совершенно не изменилось.

Эмиграция и миграция. Едва ли не самый острый и уж во всяком случае наиболее часто обсуждаемый в СМИ вопрос – это "утечка умов" и эмиграция ученых. Читая газеты и журналы, нельзя не придти к выводу, что едва ли не все российские ученые, которые еще не уехали за границу, только и мечтают побыстрее оказаться за рубежом. При этом повторяется аргументация эмигрантов начала девяностых годов о том, что наука и родина альтернативны: если оставаться в России, надо уходить из науки, а оставаясь в науке, приходится покидать страну. Сохранение устарелых представлений, которые не отражают серьезных изменений, произошедших в настроениях и намерениях наших ученых, способствуют поддержанию далеко не безобидного мифа. На самом же деле между 1994 и 1996 годами доля желающих уехать за границу сократилась в 10 раз – с 20 % до 2 %. Два последних опроса показали, что большая часть ученых – 40-43 % не хотят покидать Россию ни на каких условиях; уехать на определенный срок, но потом обязательно вернуться обратно хотели бы 40-45 % и лишь 2-3 % высказывали желание уехать насовсем. Причем эти люди обычно сами признавали отсутствие у них реальных шансов. Эмпирические данные позволяют утверждать, то к 1996 году научная эмиграция сменилась так называемой "маятниковой миграцией". К этому времени в основном были исчерпаны как зарубежные вакансии, так и круг потенциальных эмигрантов, а непосредственное знакомство с западными научными нравами вызвало заметное разочарование. Многие специалисты поняли, что за рубежом они более интересны как представители своих российских команд, ведущих на родине собственные исследования.

Кстати, как показал анализ международных взаимодействий отечественных ученых, бывшие коллеги, уехавшие за границу, в меньшей степени потеряны для своего прежнего сообщества, чем те, кто, не уезжая, сменил характер работы. За небольшим исключением даже эмигранты, навсегда закрепившиеся на новом месте, сохраняют контакты с российскими коллегами, нередко способствуют получению грантов для проведения совместных исследований и помогают развитию контактов наших НИИ с зарубежными научными центрами.

В целом численность научных кадров российских академических институтов за период реформ, конечно, сократилась, хотя и не столь значительно, как в отраслевой науке и как это принято считать. За 1990-1998 годы научные кадры академии уменьшились приблизительно на 12 тысяч человек, или на 18,6 %. Численность ученых, уехавших за рубеж, оценивается в 10 %, но точные данные об эмиграции привести невозможно, так как многие работают по контрактам, не раз и не два пролонгируя свои долгосрочные командировки. Картина отъездов не была единообразной. Действительно, ряд биологических лабораторий в начале девяностых годов эмигрировал почти в полном составе; в то же время из гуманитарных институтов за рубеж уехали лишь единицы; для ученых физических специальностей более характерным был переход в другие сферы деятельности на родине.

Процент людей, покинувших науку в условиях ее невостребованности, не является катастрофическим. Ущерб, наносимый науке, связан с потерей не количества, а качества. В принципе для нее было бы неплохо, если бы в другие сферы деятельности перешло еще 20-25 %, однако при непременном условии, что это будут "мертвые души", балласт, отчетливо заметный в каждом нашем пилотаже. К сожалению, чудес не бывает и все социально-экономические процессы идут таким образом, что стимулировали и стимулируют уход наиболее активных, талантливых и перспективных специалистов.

Проведенные исследования, естественно, освещают не все аспекты профессиональной жизни научного сообщества, но систематичность эмпирических данных придает им дополнительную ценность. Повторение обследований через каждые два года позволяет выявить динамику и тенденции процессов, происходящих в науке. Ситуация в ней, конечно, крайне неблагополучная, но не хуже, чем в других отраслях и сферах нашей жизни. В том же, что касается сохранения уровня профессионализма и верности делу, – даже более благоприятная. На девятый год глубочайшего социально-экономического кризиса можно констатировать, что российская академическая наука еще не утратила своего интеллектуального и творческого потенциала и по-прежнему опирается на кадры самой высокой квалификации. Хотя следует помнить, что эти кадры не функционируют в полную силу и стареют. Наука пока сохраняется за счет минимальной поддержки государства и поразительной преданности ученых своему избранному пути в надежде на лучшие времена, когда они наконец окажутся востребованными. Весь вопрос в том, сколько продлится в России экономический кризис и хватит ли нашей науке "запаса прочности", который, естественно, не бесконечен.

Литература

Мирская Е.З. Роль международных взаимодействий в профессиональной деятельности российских ученых // Вестник Российской академии наук. 1997. ╧ 4. С. 291-298.

Mirskaya E.Z. The Role of International Interactions in Contemporary Science in Russia // Science and Public Policy. 1998. Vol. 25. ╧ 1. Р. 37-45.

Мирская Е.З., Шапошник С.Б. Компьютерные телекоммуникации в российской науке// Вестник Российской академии наук. 1998. ╧ 3. С. 203- 213.

Мирская Е.З. Новые коммуникационные технологии в современной академической науке // Проблемы деятельности ученых и научных коллективов. Вып. XV. СПб: Нестор, 2000.

(Результаты были получены в исследованиях,
поддержанных грантами РГНФ и РФФИ 1996-2000 гг.)