СУДЬБА ОДНОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ. (К 120- летию со дня смерти К. Маркса).

ИРИНА ПОПОВА

(Опубликовно в украинском журнале: «Социология: теория, методы, маркетинг». 2003. № 2.)

« …неправомочное использование концепции не является тестом на ее ценность». (Р. Мертон)

«В теориях Маркса имеется много проблем…Но при всех их недостатках теории Маркса все еще дают
нам наилучшее на сегодня постижение современного индустриального общества, объяснение того, кто мы суть». ( Т. Рокмор)

«Я знаю только одно, что я не марксист» - так сказал Карл Маркс о себе, когда марксизм стал модой и появилось много почитателей марксизма, превратно его толкующих. Позже Ф. Энгельс, вспоминая это высказывание К.Маркса, заметит: «И весьма вероятно, что об этих господах он сказал бы то же, что Гейне говорил о своих подражателях: «Я сеял драконов, а пожал блох». [1, 383 ] В настоящее время, когда исполнилось 120 лет со дня смерти К.Маркса (14 марта 1883 года), размышляя над этой оценкой вероятной позиции К.Маркса, целесообразно вспомнить и о Марксе – социологе, так или иначе повлиявшем на ход развития социологической мысли.

Что касается драконов, естественно задать вопрос: сеял ли их Маркс? Дракон, как известно, сказочное животное. Он является символическим изображением злого духа. «Злой дух марксизма» (от которого Марксу невозможно отречься) – признание созидающей роли насилия в жизни общества, вплоть до кровопролития. Еще в 1847 году, когда идея диктатуры пролетариата еще не была выражена достаточно определенно, а «основоположники марксизма» только-только расстались с так называемым «абстрактным гуманизмом», свою работу «Нищета философии» К.Маркс кончает словами, взятыми из романа Жорж Санд «Ян Жижка», считая, что это является «последним словом социальной науки» накануне переустройства общества: «Битва или смерть, кровавая борьба или небытие. Такова неумолимая постановка вопроса». [2, 185] И в определенной степени правы наши современники, думающие и размышляющие над истоками большевизма, когда нетерпимость и агрессивность последнего связывают не только с именами Сталина и Ленина, но и с именем К.Маркса.

Возвращаясь к драконам, напомню, что Дракон – это еще и имя афинского законодателя VII века до Рождества Христова. Законы, издаваемые им с целью обуздать классовую вражду, отличались необыкновенной строгостью и непримиримостью, но цели своей не достигали. Драконово законодательство сменилось законодательством Солона – одного из семи греческих мудрецов, который отличался демократичностью и способностью к примирению и умиротворению.

Участь драконовых законов разделили революционные идеи К.Маркса, сменившиеся умиротворяющими, реформистскими посылками социал-демократии, развивающейся вначале в русле марксизма, а затем фактически полностью порвавшей с ним. Маркс, как известно, считал револ ю цию “повивальной бабкой истории”. Но благодаря усилиям этой бабки зачастую рождалось мертворожденное дитя, появлялись уроды, не приносящие радость человечеству.

Однако, однозначная оценка марксизма несправедлива. Например, судьбу марксизма в России связывают, как правило, с ленинизмом и большевизмом. Но сильнейшее увлечение марксизмом в самом начале ХХ в. испытали многие крупные мыслители, представители русской и украинской философской и общественной мысли.: Н.А. Бердяев, Н.С. Булгаков, П.Б.Струве, С.Л.Франк, Г.Г.Шпет, А.С.Изгоев, Б.А.Кистяковский и др. Будучи гуманистически настроенными и широко гуманитарно образованными, они в основной своей массе не приняли в марксизме именно идею насилия и диктатуры. Тем не менее, они признавали привлекательность марксизма за исторический размах и широту перспектив (Бердяев), за то, что это незаменимая школа политического и социального реализма. (Изгоев). Именно переосмысление марксизма дало возможность российскому общественному мыслителю П.В. Струве, представителю «критического», «свободомыслящего», «легального» марксизма сформулировать (раньше, чем это сделал А.Бернштейн) основные принципы «умиротворяющего» реформизма, которые были взяты в дальнейшем на вооружение западной социал-демократией.

Укажу при этом на следующее обстоятельство: существует точка зрения, согласно которой «интеллектуальная дискредитация» классического марксизма, характерная для «послемарксовского» периода,, обусловлена тем, что «марксизм» - это детище Ф.Энгельса, а не самого Маркса, и что «переоткрытие» Маркса состоит в его освобождении от Энгельса. Такую точку зрения высказывает, например, профессор Дюкеенского Университета Том Рокмор. [3] Думаю, что это весьма упрощенное представление о факторах, обусловливающих интеллектуальную дискредитацию марксизма. В большей степени следует согласиться со следующим положением того же самого автора: «Парадоксально, но, когда марксизм утратил свой авторитет, когда было заявлено о конце идеологии, когда говорят даже о конце самой истории, когда капитализм быстро распространяется в цивилизованном обществе, прозрение Маркса о природе современного индустриального общества становится как никогда более важным. Поэтому было бы жаль, если бы идеи Маркса остались не востребованными». [3 , 28]

Не стремясь дать сколько-нибудь удовлетворительный анализ, относительно полную характеристику учения Маркса в целом, обращу внимание лишь на некоторые аспекты его концепции, имеющие особое значение для социологии. Считаю необходимым уделить преимущественное внимание социологической марксистской парадигме. Но прежде о самой концепции парадигмы, которую, действительно, есть основание считать основой «кодификации всей предшествующей работы в социологической области знания». [4, 76] Такую позицию занимает, в частности, Р. Мертон, указывая на следующее: “…парадигмы имеют огромную пропедевтическую ценность, ибо, выводя на поверхность беспорядочное множество понятий, суждений и основных теоретических положений, удачно противодействуют невольному тяготению ученых к затуманиванию стержневой сути аналитической работы дымкой произвольных, хотя порой и познаватальных комментариев и домыслов. …Парадигмы удерживают теоретика от злоупотребления якобы само собой разумеющимися и предполагаемыми, но не изложенными посылками”.[ 4, 77]

Представляет также интерес характеристика Мертоном конкретных функций парадигмы, среди которых целесообразно выделить следующую: парадигма является фундаментом не только для уже имеющихся знаний, но выполняет такую же функцию и по отношению к новому знанию, являющемуся ярусом уже имеющегося строения. Как пишет Мертон, “…каждый новый достраиваемый ярус служит подтверждением надежности и прочности фундамента, каждая новая боковая пристройка также доказывает добротность основной несущей конструкции”. [ 4, 79 ] Представляет также интерес следующая используемая Мертоном метафора: над несостоятельной парадигмой может находиться лишь “шаткое одноэтажное строение, которое невозможно перестроить даже в двухэтажное сооружение, а потребность строить вызовет необходимость в закладке нового фундамента рядом со старым”. [4, 79 ]

Возвращаясь к взаимоотношению Маркса и марксизма, и использовав данные представления о природе и функциях социологической парадигмы, следует признать неправомерность, во-первых, противопоставления взглядов Маркса и Энгельса, во-вторых, разграничение на этом основании Маркса и марксизма. Это становится ясным, когда определяется суть марксистской парадигмы. Она (суть) состоит в том, что общество представляется как система предметно-практической деятельности. Для марксистской методологи характерен деятельностный подход, но именно один из его вариантов. На это обстоятельство было обращено внимание при обсуждении проблем «деятельности, культуры и человека», осуществленном журналом «Вопросы философии» в 2001 году. Как пишет В.А.Лекторский, мысли К.Маркса о деятельности могут быть поняты лишь в контексте развития немецкой философии XIX , в которой развивалась идея о том, «что субъект представляет себя лишь через деятельность объективации, через создание такого предмета, который внешне противостоит субъекту и вместе с тем является единственно возможным способом конституирования самого субъекта». [ 5, 58 ] Однако у Фихте и Гегеля, речь идет о духовной деятельности, тогда как для Маркса - “ это деятельность по созданию предметов культуры, в основе которой лежит труд”.[ 5, 58 ]

Что касается труда, то об этом речь пойдет далее. Сейчас вернусь к марксистской социологической парадигме, которую условно можно именовать как объективно-предметную методологическую стратегию. Ранее характеризуя данную стратегию, [ 6 ] я использовала, в частности, представления Р. Бхаскара о так называемой «реляционной концепции обществоведения и преобразовательной модели деятельности общественного человека», согласно которой субъекты деятельности не творят общество, а воспроизводят и преобразуют его.[7, 127 ] Сопоставляя различные модели общества (утилитаризма, Дюркгейма и Вебера) с марксистским подходом, Бхаскар пишет, что лишь последний дает возможность “аналитически рассматривать общественную деятельность как производство, т.е. работу над и с материальными причинами, влекущую за собой их преобразование”. [7, 228] Обращая внимание на интерпретацию Бхаскаром марксовской модели, подчеркну следующее: характеризуя общество как условие социальной деятельности, к условиям он относит именно материальные причины, которые, в свою очередь, опосредованы сознательной (преднамеренной, целенаправленной) человеческой преобразовательной деятельностью, именуемой “практикой”. “Аналитически неустранимые и фактически необходимые в любом деянии материальные причины”, являющиеся результами предыдущих объективаций, образуют непрерывность материальных условий и подкрепляют “по настоящему пригодное понятие изменения и, следовательно, истории”. [7, 30] При этом Бхаскар ссылается на положение из “Немецкой идеологии” о том, что “данное поколение, с одной стороны продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся условиях, а с другой видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности”. [8, 44-45]

Для выяснение специфки марксовской социологической парадигмы можно воспользоваться одной из характеристик базисных, основополагающих понятий, определяющих логику любой социологической парадигмы. К базисным понятиям относят такие понятия, которые являются как бы исходными для группы других понятий, вытекающих из предыдущих. К базисным социологическим понятиям можно отнести социальное действие, социальное взаимодействие, социальное отношение и социальную систему. Можно согласиться с тем, что названные понятия, действительно, “раскрывают сами основы строения и функционирования общественной жизни в любом ее масштабе”. [9, 28] Однако, речь в данном случае идет фактически о социологических терминах, смысл которых, как и содержание обозначаемых ими понятий, определяется спецификой социологической парадигмы, используемой тем или иным исследователем. В марксовской концептуальной схеме социальное действие связывается с представлением о “действительных” индивидах, их деятельности и материальных условиях их жизни, как тех, “которые они находят уже готовыми”, так и тех,”которые созданы их собственной жизнью”. [8 , 18] Существенны также указания Маркса и Энгельса на то, что это и есть те предпосылки, с которых они начинают, а также то, что “предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путем”. [8, 18] Соответственно понимаются и социальное взаимодействие, которое рассматривается как совместная деятельность, определяемая материальными условиями жизнедеятельности, и социальные отношения, носящие надличностный характер и образующие социальная систему, системообразующим признаком которой является предметно-практическая деятельность. Оставаясь в рамках данной парадигмы, определенным образом следует трактовать и “социальность” [10 ], а также «социальную структуру» общества [ 11 ], специфика которых обусловлена тем, что они характеризуют определенный способ предметно- практической деятельности.

Этот способ выступает не только как способ материального производства, но и как способ всей человеческой жизнедеятельности данного общества – способ общественного производства, как образ жизни людей, характеризующий и самих индивидов, осуществляющих практическую деятельность. “Способ, каким люди производят необходимые им средства к жизни, пишут Маркс и Энгельс, - …это определенный способ деятельности данных индивидов, определенный вид их жизнедеятельности, их определенный образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами”. [8, 19] Зависимсть индивидов от способа жизнедеятельности понимается как зависимость от того, что они производят и как производят. “Что представляют собой индивиды, - читаем далее, это зависит, следовательно, от материальных условий их производства”. [8, 19] Именно эту зависимость от материальных условий, (“аналитически неустранимых” и “фактически необходимых” в любом деянии, выражаясь языком Р.Бхаскара) дает возможность выявить марксовская “предметно – практическая” парадигма. Этим, в частности, определяется и характеристика даже таких, весьма далеких от материального производства, сфер общества, как религия и философия как духовно – практических.

Представление об общественной жизни как «по существу практической» и об обществе как общественном производстве лежит в основе марксистской концепции общественного развития, которое рассматривается как смена способов производства. В этом прежде всего проявляется специфика марксистского историзма. Однако, являясь своеобразной моделью социального ставновления, концепция эта содержит еще одно допущение, неоднократно подвергаемое критике: речь идет о направленности исторического процесса, об идее прогресса, которая в настоящее время считается несостоятельной. Признание направленности хода истории свидетельствует и об известной непоследователь-ности, противоречивости марксовской концепции. Финский логик Г.Х. фон Вригт пишет о “явном каузализме марксизма в противоположность его неявной телеологии”. [12, 40 ] “Неявную” телеологию марксистской концепции исторического процесса, как правило, связывают с диалектической концепцией развития и гегелевским законом отрицания отрицания. Но, если для Гегеля такое понимание истории было в определенной степени логичным, то в марксистской концепции, в качестве предпосылок которой были заявлены «действительные индивиды» и эмпирически фиксируемые материальные условия их жизнедеятель--ности, телеологизм был явно инородным «телом».

Анализ Марксом капиталистического общества носил научный характер, предполагающий каузальное объяснение посредством обращения к “всеохватывающим” законам. Этому предшествовала и сопутствовала титаническая работа по сбору многообразных данных и переосмыслению имеющихся концепций и размышлений, относящися не только к современному Марксу обществу, но и к предшествующим этапам человеческого развития. Поль Лафарг в своих воспоминаниях пишет следующее: “Мозг Маркса был вооружен невероятным множеством фактов из области истории и естествознания, а также философских теорий, и он превосходно умел пользоваться всей этой массой знаний и наблюдений, накопленных в продолжении долгой умственной работы.” [13, 146] Эталону научности соответствуют и многие предсказания Маркса относительно эволюции капиталистического общества, которые, как известно, подтвердились, и что как раз и дает возможность использовать марксистскую концепции для выяснения того, “кто мы суть” (Рокмор). Что касается обвинения в телеологизме, то оно не может быть понято без уяснения сути марксовских представлений о коммунизме, как о будущем обществе , необходимо следующим за обществом капиталистическим.

Хотя Маркс и Энгельс (а впоследствии Ленин) неоднократно заявляли, что коммунизм не идеальная конструкция, придуманная каким –либо мыслителем, а “действительное движение” («Немецкая идеология», «Манифест Коммунисти-ческой партии», «Карл Маркс др.), неявным ( но очевидным, как ни странно такое сочетание), аргументом “в пользу” коммунизма, было представление Маркса об универсально-родовых свойствах человека. Можно согласиться, соответственно, с точкой зрения, выраженной в социологической литературе “раннеперестроеч-ного” периода: “Маркс, таким образом, как бы заранее обладал предустановлен-ным пониманием потенциальной человечности, т.е. определенной системой критериев “родовой сущности человека”, - сущности, которая может полноценно реализоваться только при соответствующих социальных условиях”. [14, 138] С учетом этого обстоятельства есть основание характеризовать непоследователь-ность Маркса не только как совмещение явного каузализма и неявной телеологии, но и как противоречивое сочетание сциентизма и революционной апокалиптики. “В его учении, - пишет о Марксе А.Панарин,- сочетались и сталкивались револю-ционная апокалиптика, основанная на иудеохристианской диалектике изгойства-избранничества и сциентистская организационная утопия, воплощающая в себе тиранически-бюрократическую и догматическую сторону европейского просвещения, предопределившая его конфликт с народной стихией”.[15, 5]

Подтверждение предсказаний обычно связывают с тем, что были установлены закономерные тенденции, которые дают возможность предвидеть будущее состояние. В пределах марксовской парадигмы, трактуемой в духе экономического детерминизма, тенденции общественного развития, как правило, связывались с такими критериями как более высокий уровень технологий, большая экономическая эффективность (предполагающая более высокий уровень произво-дительности труда), большая свобода работника и его заинтересованность в труде. Эти критерии (с учетом научной идеализации действительности) в основном “срабатывали” и не были препятствием для признания морально-духовного много-образия (в определенных пределах) происходящих в истории процессов. Вот только представление о будущем обществе как коммунистическом характеризо-вало все же не реальную, строго фиксируемую тенденцию общественных изменений, а выражало скорее желаемое состояние общества. С этим связывается в постоветской литературе необоснованность тезиса о наступлении коммунизма, “как светлого будущего для всего человечества”. [16, 12] “Научный социализм” также оказался лишь “идеальным (в отличие от “реального”, фукционирующего в пределах советского пространства) социализмом”. Реальный же социализм совет-ского общества не соответствовал хозяйственным (экономическим) критериям более “совершенного”, чем современные ему капиталистические общества. Такая точка зрения является практически повсеместной в постоветской обществовед-ческой литературе [П1], и констатацию данного факта рассматривают как признание того, что предсказание Маркса относительно будущего, послекапиталистичечкого общества, не подтвердилось.

Не считаю возможным вступать в дискуссии по поводу природы коммунизма (социализма), а также в обстоятельное сравнение эффективности различных хозяйственных систем, обращу внимание лишь на следующее: соглашаясь с тем, что марксовскую социологическую парадигму неправомерно квалифицировать как «экономический детерминизм», мы тем не менее зачастую связываем ее только с критерием эффективности хозяйства. Соответственно и определяем свое отношение к марксовским историческим обобщениям, которые в современной социологической литературе связываются именно со стремлением к сугубо экономическим объяснениям. В свою очередь, отказ М.Вебера от такого, «в высшей степени экономического, марксизма» рассматривается как причина его (Вебера) отказа от исторической генерализации вообще. [18, 357] Принятие же Маркса в “лоно социологии” связано с многочисленные попытками соединить марксовский и веберовский подходы при объяснении исторического процесса.

Прослеживая судьбу марксизма необходимо иметь в виду, что не следует отождествлять последний с маркистской социологической концепцией. Джордж Ритзер, характеризуя неомарксизм и ссылаясь на высказывание Г. Лефевра, делает следующее заключение: в нео - марксизме содержится социологическая теория, но не все нео-марксистские подходы можно квалифицировать, как относящиеся к социологической теории. Более того, последователи Маркса во многих случаях используют его представления как «точку отсчета» ( point of departure ), «но они часто идут в совершенно различных направлениях» [19, 185] Это относится не только к нео-марксизму, но и к марксизму вообще. Благодаря энциклопедичности Маркса, впоследствии образовались многочисленные его разноводности, группируемые, в частности, следующим образом: «ортодоксальный» марксизм (термин И. Валлерстайна), трактующий марксизм в духе «экономического детерминизма»; нео-марксизм с его разновидностями (критическая теория, структурный марксизм, нео-марксистская экономическая социология, исторически-ориентированный марксизм); постмарксизм (аналитический марксизм, марксизм, трактуемый в духе теории «рационального выбора», эмпирически-ориентированный марксизм, постмодернистская марксистская теория и др.). В каждой разновидности марксизма внимание акцентировалось на какой-то одной стороне марксистской метатеоретической концепции: либо принципе конфликтности и, соответственно, ее критической и революционной направленности, либо на системно- структурном ее характере, либо она использовалась как теория взаимоотношения труда и капитала, либо трактовалась как концепции рациональности (в духе теории «рационального выбора»). Маркса называли даже «праотцом теории действия» (Т.Парсонс), игнорируя различие между «волюнтаристской» теорией действия и интересом Маркса к материальным условиям жизнедеятельности индивидов. То же самое можно отнести и к так называемому процессу «социологизации» марксизма – представленности марксовских идей в «собственно» социологии, а точнее социологии ХХ века. Хотя предпосылки популяризации идей марксизма среди социологов, как считает Д. Ритзер, были заложены представителями Франкфуртской школы и радикальной социологией [20, 88], актуализация марксовского арсенала социологических понятий для анализа «современного» общества – более позднее явление, относящееся к 50-м годам. При этом происходит характерное для всей эволюции марксизма его «препарирование», «раздергивание» на различные части. «Основной механизм процесса «адаптации» марксизма к сиюминутным нуждам западной социологии, - как пишет Д.Алиева,- был не нов: он состоял в предварительной фрагментации целостного содержания учения Маркса на отдельные аспекты, проблемы, методологические подходы, даже понятия, и в следущей редукции исходной целостности к тем или иным ее фрагментам в соответствии с интересами текущего момента». [ 20, 110 ]

70 – 80 годы относят к тому периоду эволюции западной социологии, когда произошло (в частности, в США) активное проникновение марксизма в академи-ческую социологию, сопровождающееся институционализацией марксизма, и квалифицируемое в некоторых случаях даже как «марксистсткая культурная рево-люция». [21, 110] Но означает ли это, что господствующей стала марксистская социологическая парадигма? Сошлюсь при этом на мнение Г.Вригта, который, характеризуя данный период, считает, что “марксистская социология играет роль господствующей парадигмы, хотя развитие марксистской науки свидетельствует о многочисленных попытках вырваться из под власти парадигм”.[12, 238] ( Курсив мой – И.П.) С этим вряд ли можно согласиться. Последователи Маркса, отправляясь от его идей и представлений, редко работали в пределах марксовской социологической парадигмы, порой не отдавая себе отчета в том, что используемые марксистские термины в таком случае принимали иной, немарксистский, (но не обязательно анти-марксистский!) смысл. Собственно говоря, принципиальная позиция Вригта относительно социологических парадигм вообще не вполне согласуется с таким пониманием роли социологической марксистской парадигмы. «Истина, вероятно, - как пишет он, - состоит в том, что в социологии не существует всеобще признанных парадигм, и это та особенность, которая отличает ее от естествознания» [12, 238] И далее я хотела бы обратить внимание на важное заключение, которое в значительной степени проясняет суть той идеи, которую стремлюсь донести до своих читателей. «Следовательно, есть основание говорить о существовании параллельных типов социологии …Они отличаются не столько тем, что придерживаются противоречащего друг другу понимания фактов, сколько принимаемыми парадигмами, в рамках которых дается описание и объяснение фактов”. [12, 239 ] (Курсив мой – И.П.)

Прослеживая логику изменения социологического знания и анализируя современное состояние последнего, нельзя не заметить, что отношение к марксо-вской парадигме существенным образом определяется именно сдвигом социологии в направлении к так или иначе трактуемой “субъективной реальности”. Однако, по большому счету вновь вспыхнувший интерес к субъективности не следует считать оправданием игнорирования “объективной” марксистской методологии. Можно согласиться с тем, что сущность субъективного – это проблематика,”над которой уже две тысячи лет безуспешно бьется западное мышление”. [21, 244] Однако, общепризнанным является вклад марксизма в разработку и этой проблематики, о чем свидетельствует тот факт, что Маркса считают одним из основных интеллектуальных предшественников социологии знания. Именно у Маркса, как считают представители феноменологической социологии знания П.Бергер и Т.Лукман, “берет свое происхождение основное положение социологии знания о том, что социальное бытие определяет человеческое сознания”. [22, 16] Обращая внимание на многочисленные споры по поводу того, какую именно детерминацию Маркс имел в виду, авторы “Социального конструирования реальности” пишут следующее: “Однако, бесспорно, что “борьба с Марксом”, которая была характерна не только для социологии знания на начальной стадии ее развития, но и для “классического периода “ социологии вообше (особенно явная в работах Вебера, Дюркгейма, Парето), на самом деле была по большей части борьбой с ошибочной интерпретацией Маркса современными марксистами”. [22, 16] (Курсив мой – И.П.) Бергер и Лукман указывают также на то, в чем именно состояла эта ошибо-чная интерпретация и искажение мысли Маркса: в механистической трактовке природы и роли в общественной жизни экономической структуры. Тогда как “Маркс, - по их мнению, - указывал на то, что человеческое мышление производно от человеческой деятельности (точнее труда) и от социальных взаимосвязей, возникающих в результате этой деятельности. Базис (“субструктуру”) и надстройку (“суперструктуру”) можно лучше понять, если соответственно рассматривать их, как человеческую деятельность и мир, созданный этой деятельностью”.[22, 17] Питер и Бергер считают также, что вообще идея о диалектике между социальной реальностью и историчной человеческой экзистенцией в современную социаль-ную мысль была привнесена прежде всего Марксом. [22, 299]

И все же сознание и субъективность с присущими им символами и способами выражения в рамках марксистской парадигмы характеризовались и объяснялись в некотором смысле “односторонне”, в аспекте порождения форм сознания характером предметно-практической деятельностью. Это был лишь один из способов анализа сознания, характеристики его “по его предметностям”, как пишет М.Мамардашвили, по значащим для субъекта сознания объективациям, ”рассматриваемым в качестве порожденных саморазвитием и дифференциацией системы социальной деятельности как целого”. [23, 298] Собственные законы функционирования сознания и воздействия его на преобразовательную деятель-ность, хотя и признавались Марксом, в рамках этой парадигмы не могли доста-точно адекватно описываться и объясняться. Более того, Маркс такую задачу и не ставил, на что впоследствии укажет Ф.Энгельс в своих письмах, именуемых (по предложению В. Адоратского) как «Письма по историческому материализму».

Признавая свою и Маркса вину в недооценке роли общественного созна-ния, Энгельс писал следующее: «Нам приходилось, возражая нашим противни-кам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии». [24, 396 ] Но не о виновности в данном случае должна идти речь. Такова судьба любой парадигмы, любой концептуальной схемы, какой бы значительной она ни была, т.к. она всегда представляет собой идеализацию действительности и дает возможность “высвечивать” последнюю с какой-то определенной стороны. Что касается марксистской парадигмы, то признавая ее известную “односторонность”, следует иметь в виду, что при анализе конкретных исторических событий, т.е. когда дело доходило “до практичекого применения”, ситуация, по выражению Энгельса, менялась “и тут уже не могло быть никакой ошибки”.[24, 396 ] Действительно, такие работы, как “Крестьянская война в Германии”, “18 Брюмера Луи Бонапарта”, “Революция и контреволюция в Германии” и др. – свидетельство тонкого понимания законов функционирования идей, их взаимодействия в определенном общественном контексте. Чего стоит, например, следующая характеристика переломных периодов в развитии общества: “И как раз тогда, когда люди как будто тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революцинных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде разыгрывать новую сцену всемирной истории”. [25, 119] Воскрешение мертвых, как пишет Маркс “служило для того, чтобы возвеличить данную задачу в воображении, а не для того, чтобы увильнуть от ее разрешения в действительности”. [26, 121] Характеристика заимствования старых лозунгов и представлений для возвышения (“в воображении”, а не “в действительности”!) частных интересов как будто о “перестроечном” “дворянстве” и “казачества», а также о многом другом, свидетелями чего мы в настоящее время являемся! И наконец трудно удержаться от того, чтобы не привести еще одно, чрезвычайно актуальное для понимания нашей “современности” высказывание: “И подобно тому, как в обыденной жизни проводят различие между тем, что человек думает/и говорит о себе и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами, между их представлениями о себе и их реальной сущностью». [26,145]

Возвращаясь к марксовской социологической парадигме и воспользовав-шись метафорой, используемой Р. Мертоном, укажу на то, что марксовскую концепцию сознания можно рассматривать как “боковую пристройку” к основному “зданию” объективной, предметно - практической парадигмы. Тогда как в субъективно-ценностной, или ценностно-нормативной, модели общества концепция сознания и культуры относится к фундаментальной, несущей конструкции. Разумеется, социологи, работающие в рамках данной парадигмы, признают значимость предметного мира и материальных причин. Однако все дело в том, какие преимущественно средства описания и объяснения общественной жизни они используют. Ведь каждой парадигме соответствует и определенный арсенал используемых средств, дающих возможность решать соответствующие задачи. В марксовской парадигме, например, это такие понятия как способ производства, производительные силы, формы общения (производственные отношения), труд, разделение труда, потребности, собственность. Именно с помощью этих понятий можно описать и объяснить практическую жизнь общества вообще, капиталистического, в частности. Лишь охарактеризовав данные понятия Маркс и Энгельс обратились к сознанию, использовав их (понятия) для выделения “основных сторон исторических отношений”: “Лишь теперь, - пишут они, - …мы находим, что человек обладает также и “сознанием”. [8, 29] Характеризуя марксовскую концепцию сознания, как “боковую пристройку” его социологической парадигмы, можно предположить следующее: перестраивание и достраивание этой “пристройки” в дальнейшем, без смены фундамента будет означать поиск генетичекой связи вновь открытых в рамках других социологических парадигм законов функционирования субъективной реальности, (в частности, многообразных проявлений так называемого “повседневного сознания”) с предметно-практической деятельностью и ее материальными условиями . Но это отнюдь не исключает, а наоборот, предполагает использования различных средств исследования субъективной реальности, содержащихся в теориях, базирующихся на иных парадигмах.

В последнее время для социологии характерно стремление синтезировать, теории, создаваемые на основе различных парадигм. Дж Ритзер предлагает использовать так называемый интегративный подход, который объединил бы различные парадигмы, соответствующие разным «уровням социальной реаль-ности» (макро-субъективному, микро-субъективному, макро - объективному и микро – объективному) в одну интегративную, «большую» ( major ) парадигму,. В качестве таких (интегративных) концепций, по мнению Дж. Ритзера, могут выступать концепция Маркса (которую, как он считает, несправедливо относят только к макро-объективным структурам) и концепция символического интеракционизма (также несправедливо соотносимая только с микроуровнем). [19, 535] Определение социологической парадигмы Ритзер относит к метатеоретизи-рованию - социологической методологии, обусловленной, в конечном счете, той или иной философской позицией. Сравнение социологических парадигм по двум параметрам – «объективно-субъективному» и «микро-макро» подходам, приводит его к следующему заключению: «объективно- субъективный континуум заключает в себе большие, чем микро-макро континуум, проблемы и до сих пор является не менее важным,». [19, 534] От себя добавлю, что многие положения марксизма, характеризующие его позицию на шкале «субъективно- объективное» трактуют как позицию относящуюся только к «микро-макро» континууму». Например, так поступает Петр Штомпка, приводя высказывание Маркса о том, что «обстоятель-ства создают людей в той же мере, в какой люди создают обстоятельства». [26, 273] В этой связи интерес представляет критика Ч.Миллсом «Высокой теории», под которой подразумевается Парсоновская концепция. Миллс критикует последнюю не столько за формализм и «систематическое избегание любой конкретной эмпирической проблемы», сколько за абсолютизацию ценностно-нормативной структуры и «символов господства». Но как только Парсонс начинает исследовать происходящие в обществе социальные изменения, «неожиданно обнаруживается и экономическая и профессиональная структуры, которые осмысливаются в последовательно марксистских терминах, а не в терминах воображаемых «Высокими» теоретиками нормативной структуры. Это оставляет надежду, что они еще не совсем утратили связь с исторической реальностью». [ 27, 57 ]

Возвращаясь к «интегративный подходу», отмечу, что все зависит от того, как его понимать. Если как синтез, как построение некой универсальной теории в духе сверхтеории Н. Лумана, то вряд ли такую интеграцию следует считать перспе-ктивной. Более корректным, с моей точки зрания, является отстаивание мульти-парадигмального подхода, на который ссылается В.Танчер, приглашающий нас к дискуссии в связи с обсуждением позиции И.Валлерстайна относительно «культуры социологии». [28] К доводам, предлагаемым В.Танчером, добавлю также следующее: стремление к синтезу или к так называемой единой «формообразующей структуре» сплошь и рядом приводит в настоящее время к абсолютизации ценностно-нормативной, культурно-символической парадигмы и игнорированию материальных причин, предметно-вещественных составляющих социальных процессов. Данной абсолютизации подчас придают онтологическое обоснование: изменился мир, в нем преобладающую роль играют духовные компоненты – знания, ценности, а также символическая деятельность. Соответ-ственно меняется исследовательская парадигма в обществознании. Такого рода рассуждения означают механическое перенесение Куновской концепции исследовательской парадигмы из естествознания, где одна парадигма заменяется другой, в социологическую методологию [12, 238; 19, 522 ]

Признание мультипарадигмальности социологии предполагает при анализе сложных общественных образований использование средств и возможностей разных социологических парадигм. Однако, каждый раз мы должны отдавать отчет, каковы эти пределы и какие понятийные средства в том или ином случае будут адекватны нашим исследовательским задачам. В качестве примера сошлюсь на характеристику, которую дает Э. Гидденс исследованиям социальной стратифи-кации. Гидденс характеризует Веберовский подход к стратификации, как, с одной стороны, «учет марксовского анализа», а с другой, как модификацию и тщательное развитие его. При этом он показывает следующее: когда Вебер, наряду с собствен-ностью, выделяет такие стратообразующие признаки как профессиональное мастерство или квалификацию, он придерживается того же самого основания, что и Маркс при выделении классов («базируется на объективно данных экономических условиях»). Но когда к стратообразующим признакам Вебер относит «статус» и «партийную принадлежность», он «устанавливает два других основания стратификации, помимо классового». [27, 117] (Курсив мой.- И.П.) Обращение к этим основаниям предполагает выход за пределы марксистской парадигмы, а также, добавлю, использование «немарксовских» категорий как средств анализа (например, категории «престижа», понимаемого как ранг на шкале ценностей и др.) То же самое можно сказать и об использовании так называемых «субъективных методов исследования» социальной стратификации, когда людей спрашивают, к какому классу они себя относят, а также о так называемых «образах классовой структуры» - что люди думают о природе и источниках социальных неравенств. [28, 107] При всей полезности такого рода исследований следует отдавать себе отчет в том, в каком случае мы получаем картину структурирования «объективных позиций», а в каком – ее выражение в сознании общества.

Признавая целесообразность мультипарадигмального подхода (разумется, при корректном его использовании) к социологическому анализу современности, считаю необходимым указать на особую значимость для такого анализа Марксовской социологической парадигмы. Думаю, что можно применить к ней характеристику, которую дает Р. Мертон “добротным” исследовательским парадигмам, у которых “каждый новый достраиваемый ярус служит подтвержде-нием надежности и прочности фундамента, каждая новая боковая пристройка доказывает добротность основной несущей конструкции”. [4, 79] Марксовские представления, с моей точки зрения, чрезвычайно полезны для анализа так называемого”постиндустриального” (“постмодерна”, «информационного», “постсовременного”, “неэкономического”) общества и для оценки многочисленных теорий на этот счет. Знакомясь с этими теориями вспоминаешь следующее высказывание Маркса: «Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики”. [ 8, 33]

Марксовская социологическая парадигма как раз способствует обнаружению “мистерий” в различных концепциях “послекапиталистической перспективы”. Она дает возможность рассмотреть общества, называемые “постсовременными”, с учетом характеристик, которые были выявлены Марксом при анализе исторического процесса и того способа общественного производства, который он называл “капиталистическим”. И это независимо от того, что в настоящее время подвергается критике линейный поход, предполагающий признание жесткой последовательности исторического процесса. Так И.Валлерстайн, используя идеи самоорганизации систем и синергетические представления, характеризует смену “исторических систем”, их генезис и кризис, учитывая развивающееся разделение труда, изменения форм и уровня оплаты труда и другие социально – экономические факторы. Надвигающийся кризис мировой капиталистической системы он связывает с тенденцией “бесконечности накопления капитала”, которая вступает в противоречие с экологическими и социальными факторами, препятствующими поддержпнию высокой нормы прибыли. [31] В постмодернистских марксистских теориях ( Fredric Jameson , Stuart Hall , David Harvey ), хотя внимание сосредоточивается на “культурной логике позднего капитализма”, признается обусловленность этой логики эволюцией капиталистической экономики, в частности, преходом от национального рынка к интернациональному ( Jameson ) . Утверждается также , что новый постмодерн “глобальной формы капитализма”, имеющий и новую классовую логику, все еще вполне соответствует “марксиситской логике” ( Jameson , Hall ). Обращается также внимание на то, что риторика постмодернизма и игонорирование марксистской точки зрения опасны, т.к. это уводит от реальностей политической экономии и обстоятельств глобальной власти. ( Harvey ) [19, 504 -505]

Тем не менее “мистерии” постмодернистских теорий постоянно уводят от “реальностей” социального мира, в котором мы живем. И с этим “уводом”, действительно, в значительной степени связан отказ от основополагающих марксистских понятий, а главное – практически отказ от марксовской социологической парадигмы. Концепции “постиндустриального” (“постсовременного”, “постэкономического”) общества транслируются, а также активно пропагандируются и на постсоветском пространстве. Сторонники этих идей, используя аргументы Гелбрайта, Тоффлера, Дракера, Белла утерждают, что в настоящее время в Западных обществах экономика и труд теряют свое значение, частная собственность перестает играть существенную роль в жизни общества, уступая место личной собственности, рабочий класс заменяется “классом интеллектуалов”. “ С возникновением “класса интеллектуалов” движетелем социального прогресса становятся нематериалистические ценности” [32, 73], - пишет один из активных пропагандистов таких идей [П2]. Примечательно, что критика данной позиции а также утверждение, что «роль процессов развития нового качества социума сильно преувеличена», основывается не на имеющихся по данному поводу теориях, а на практике протекания постиндустриальных процессов. А эта практика, как считает, например, А.В.Бузгалин, свидетельствует о том, что новый этап в развитии буржуазной общественной системы является этапом «глобальной гегемонии корпоративного капитала». [ 34, 29] Рассматривая глобальную гегемонию корпоративного капитала « как господствующую социальнуюформу развития постиндустриальных тендениций», Бузгалин характеризует ее с позиций как он сам выражается, «творческого марксизма». [ 34, 42]

Творчекий подход к использованию социологической парадигмы предполагает изменение содержания основных понятий, составляющих ее (парадигмы) категориальный аппарат при сохранении наиболее существенных признаков, характеризующих содержание понятий. Применительно к марксистской парадигме речь идет о таких понятиях как “производство” и “способ производства”, “материальное производство и производство общественной жизни”, “производительные силы общества”, “труд”, “рабочий класс”, “собственность” и др. Содержание перечисленных понятий с учетом происходящих в социальным мире процессов частично изменилось, как изменился в определенном отношении и смысл используемых для их обозначение терминов. Но наиболее существенные характеристики, задаваемые парадигмой и обусловлен-ные необходимостью охарактеризовать общественную жизнь как предметно-практичекую, преобразовательную человеческую деятельность, сохранились. Это можно показать на примере таких понятий как производство и труд, интерпрета-цию которых непосредственно связывают с пониманием роли экономики в жизни общества и, соответственно, с отношением к марксовской концепции.

В этом плане представляет интерес концепция Ж.Бодрийяра. Считая современное общество “обществом потребления”, (а не производства!), и рассматривая потребление, как “деятельность систематичекого манипулирования знаками”, он фактически конкретизирует представление о природе современного материального производства, обращая внимание на вовлеченность в его орбиту многообразных человеческих проявлений, непосредственно связанных с символической деятельностью. “Перед нами, -пишет он в “Системе вещей, - проанализированная Марксом формальная логика товара, доведенная до конечных выводов: подобно тому, как потребности , чувства, культура, знания – все присущие человеку силы интегрируются в строй производства в качестве товаров, материализуются в качестве производительных сил, чтобы пойти на продажу, так и все желания, замыслы, императивы, все человеческие страсти и отношения сегодня абстрагируются (или материализуются) в знаках и вещах, чтобы сделаться предметом покупки и потребления”. [35,165] В более поздней работе, уже сформировав представление о механизмах “симуляции”, “симулякрах” и “символическом обмене”, Бодрийяр, “отрицая сами постулаты и экономической науки, и марксистской критики», определит свою позицию как “альтернативу всякому примату экономического или политического». При этом экономика, - как он считает, - «оказывается просто-напросто упраздненной, как эпифеномен, побежденный своим собственным подобием и высшей логикой». [36, 53] Основательный анализ его работ, осуществленный В.Фурсом, дает возможность установить, что представляет собой это “собственное подобие” экономики и “высшая логика”. Бодрийяр, как считает В.Фурс, “снимает” материальное производство в воспроизводстве: последнее всегда понималось как воспроизводство некоторого способа производства, им же и обусловленное. На самом же деле следует мыслить способ производства и сферу материального производства вообще как одну из возможных модальностей режима общественного производства”. [37, 21] Таким образом, опять мы имеем дело не с отказом от марксовского подхода, а с неприятием его вульгарно-экономического понимания, с отождествлением социологических представлений с политико-экономическими.

Характеризуя изменение понятий, образующих категориальный аппарат марксовской социологической парадигмы, необходимо вспомнить и о такой ключевой категории как труд. Речь идет о необходимости обогащения содержания данного понятия и расширении его объема. Бодрийяр, например, считает необхо-димым перейти от “производительного труда” к “воспроизводительному”. “Воспроизводительный труд находится по ту сторону различения экономики и культуры: он не локализован в сфере экономики, а образует всю общественную материю”. [37, 22] Но в любом случае социологическая трактовка труда выводит последний за пределы экономического анализа как явление социальное, хотя и по-разному трактуемое. Следует также согласиться с тем, что в настоящее время в связи с происходящими социальными изменениями, категория труда требует социологического переосмысления и переинтерпретации как категория общей социологии.[38]

В Западной социологии труда также обращается внимание на то, что “тема труда – это еще и возможность проверить плодотворность общих социологических парадигм”. [39, 136] А для того, чтобы исследование «проблем труда» соответствовало реалиям происходящих в обществе трансформаций, предлагается, наряду с категорией «труд», использовать понятие «занятости». Если первая характеризует «всякую деятельность по производству благ и услуг, равно как совокупность условий, обеспечивающих ее осуществление», то вторая означает «условия доступа на рынок труда и ухода с него, а также выражение трудовой деятельности в терминах социального статуса». [39, 136] Можно сказать, что категория занятости фактически выводит исследование трудовых проблем за пределы марксовской парадигмы, ибо предполагается широкий круг вопросов, связанных с проблемой конструирования идентичности и профессиональной карьеры, социальной интеграции (в отличие от проблем разделения труда), что, в свою очередь, обусловливает необходимость использования интеракционистского подхода. [39, 137] Но разве исследование деятельности по производству благ и услуг в настоящее время потеряло свое значение?

И в настоящее время разработка проблем социологии труда предполагает широкое использование марксовской социологической парадигмы, ибо труд относится преимущественно к сфере предметно - практической, преобразующей деятельности. Игнорирование проблем труда и связанных с ним исследовательских задач, требующих использование соответсвующего категориального аппарата, в определенном смысле характеризует ущербность социологии. К сожалению, мы сами являемся свидетелями того, что трудовая деятельность и материальные условия ее осуществления практически не попадают в поле зрения постсоветских социологов. И это можно считать симптоматичным явлением. Б.И.Максимов, характеризующий плачевное состояние исследования рабочего класса на постсоветском пространстве и сложное взаимоотношение социологии и статистики, пишет следующее: “Почти в подобном положении оказалась вся социально-трудовая сфера, из которой просто выросла российская социологии, и которая также как будто бы “испарилась”. Она оказалась на периферии внимания сегодняшней раскрепощенной социологии. Неужели эта сфера стала совершенно беспроблемной? Или может быть общественное производство до такой степени потеряло свое значение, что его можно не только не изучать (в т.ч.социологам), но и вообще не иметь (развалить, распродать, забросить)? Нет производства и нет проблем? “ [40, 37] Сам Максимов отвечает на поставленные вопросы следующим образом: “Дело, видимо, не в исчезновении объекта иссследования, его проблемности, а в некоторой конъюнктурности социологии”. [40, 37] Однако, конъюнктурность, как мне кажется, состоит не только в моде на определенную тематику (на что указывает Максимов), но и в том, что не в моде нынче Маркс и вообще исследование общественной жизни как практики. А уж исследование производительных сил и общественного производства и вовсе редкость [П3] . Но это обрекает нас на то, что действительный характер происходящих в постсоветских обществах процессов оказывается недосягаемым и непостижимым.

Два года назад мы с мужем проездом оказались в Трире и решили самостоятельно найти дом, в котором родился Карл Маркс. Времени было мало, мы очень нервничали, сомневались, что цель достигнем. Но случайные прохожие, как оказалось, были хорощо осведомлены о доме Маркса. Они отнеслись к нам доброжелательно и подробно объясняли нам, как пройти к дому. Чувствовалось, что к своему великому соотечественнику они относились с большим почтением и искренне желали, чтобы мы побывали там. Широкая улица, которая вела к дому называлась “Карлмаркс штрассе”. Карл Маркс не наш соотечественник, может быть поэтому мы переименовали улицы, носящие его имя. Но это не мешает нам воздать ему должное и наконец-то повернуться к нему лицом. Не в качестве ни к чему не обязывающего ритуала, а как и подобает относиться к мыслителю и ученому: не подвергать забвению то, что им сделано и что еще может послужить нам в наших творческих поисках и в стремлении понять “кто мы суть”.

Примечания

П1. Исключением является позиция С. Кара – Мурзы, который выражает несогласие с такой оценкой экономики советского общества. По его мнению, с учетом того, что советская страна не получала «услужливой помощи чужого труда, советское хозяйство эффективнее капитали-стической экономики» [17, 588].

П2. Аргументы, которые приводит В.Иноземцев в пользу данного заключения, весьма странны. Например, такие данные: «сегодня 1% состоятельных американцев контролирует почти 40% национального богатства страны» [32, 75]. Или:сегодня 80% выпускников колледжей – дети состоятельных родителей [32, 76] Получается, что “нематериальные ценности” приобретаются только при наличии материальных? Нужно сказать, что Иноземцев - автор, наиболее часто печатающийся в Вопросах философии”. Обсуждение указанных проблем на “круглом столе” данного журнала фактически превратилось в обсуждение популяризируемых им идей “постиндустриалистов”[ 33].

П3. Приятным исключением стала статья Г.Повещенко и Ю. Чехового, авторы которой напомнили и о публикациях В.Хмелько, посвященных проблемам общественного производства жизни. Работа над этими проблемами была, к сожалению, им прервана в 1989 году (если судить повремени последней публикации на эту тему) [41].

Литература

1. Энгельс Ф. Письмо Полю Лафаргу, 27 августа 1890 года // Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М. - 1965 - Т. 37. – С. 382 – 384.

2. Маркс К. Нищета философии //Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М. - 1955 - Т.4. – С. 65 – 185.

3. Рокмор Т. «Об открытии Маркс после марксизма». //Вопросы философии . - 2000. - №4. – С. 28 – 36.

4. Мертон Роберт. Социальная теория и социальная структура. Киев, 1998. – С. 112

5. Лекторский В.А. Деятельностный подход: смерть или возрождение? //Вопросы философии. – 2001. - №2. – С.56 – 65.

6. Попова И.М. Был ли Маркс социологом? //Социологический журнал . – 1995. - №3. – С. 71 – 85.

7. Бхаскар Рой. Общества. // /Социо - логос. Выпуск 1. Обществ и сферы смысла. М.,1991. - С. 219 - 240 .

8. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология //Маркс к. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М. - 1955 - Т. 3. С. 7 - 544.

9. Волков Ю. Г. Базисные понятия и логика социологической парадигмы //Социологические исследования. – 1997. - №1. – С. 22 –32.

10. Попова И. «Социальность» как основание социологической интерпретации //Социология: теория, методы, маркетинг. – 2002. - №4. – С. 98 – 121.

11. Попова И. Выбор критерия социально - классового структурирования общества как логико - методологическая проблема. // Проблеми розвитку соціологічноі теорії. Теоретичні проблеми змін соціальноіструктури украінського суспільства : Наукові доповіді і повідомления ІІ Всеукраінської соціологічноі коференції. (Соціологічна асоціація Украіни, Інститут соціологіі НАН Украіни; М.О. Шульга (наук. Ред.)та ін. – К., 2002. – С. 79 – 85.

12. Вригт Г. Х. Часть I. Объяснение и понимание. // Г. X. фон Вригт. Логико - философские исследования: Избр. тр. - М. - 1986. - С. 37 - 242.

13. Лафарг Поль. Личные воспоминания о Карле Марксе //Воспоминания о К.Марксе и Ф.Энгельс. – М. – 1983. – 139 – 160.

14. Баранов Г.С. Модели и метафоры в социологии К. Маркса //Социологические исследования. – 1992. - №6. – С. 128 – 142.

15. Панарин А.С. Смысл истории //Вопросы философии. - 1999. №9. С. 3–21

16. Розов И.С. Структура социальной онтологии: по пути к синтезу макроисторических парадигм //Вопросы философии. – 1999. - №2. – С. 3 – 22.

17. Кара – Мурза С. Советская цивилизация. Книга вторая. От великой победы до наших дней. – М. – 2001. - С. 688.

18. Western Bruce. Bayesian Thinking about Makrosociology. //American jornal of sociology. – 2001. – Vol. 107. - №2. – Р . 353 – 378.

19. Ritzer George. Contemporary Sociological Theory. – New York . – 1992. – P. 608.

20. Алиева Д.Я. “Второе открытие” наследия Карла Маркса//Социологические исследования. – 1987. - № 3. – С. 108 – 119.

21. Вагнер Герхард. Социология: к вопросу о единстве дисциплины. //Теория общества. Фундаментальные проблемы. - М., 1999. - С. 236 – 260.

22. Бергер Питер, Лукман Томас. Социальное конструирование реальности. М.: - 1995. С. 323.

23. Мамардашвили Мераб. Анализ сознания в работах Маркса //Как я понимаю философию. – М., - 1990. – С. 365.

24. Энгельс Ф. Письмо Йозефу Блоху, 21 – 22 сентября //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М. - 1965. - Т.37. - С. 393 –397.

25. Маркс К. Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – М. - 1957. - Т.8. - С. 115 – 217.

26. Штоипка Петр. Социология социальных изменений. – М., 1996. – С. 416.

27. Миллс Ч. Социологическое воображение. – М., 1998. – С. 264.

28. Танчер Виктор. И.Валлерстайн о вызовах социологии ХХ I века: приглашение к дискуссии // Социология: теория, методы, маркетинг. – 2002. - №3. – С. 57 – 67.

29. Гидденс Э. Стратификация и классовая структура //Социологические исследования. – 1992. - №9. – С. 112 – 123.

30. Гидденс Э. Стратификация и классовая структура // Социологические исследования. – 1992. - №11. – С. 107 – 120.

31. Валлерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не изменяется? //Социологические исследования. – 1997. - №1. – С. 8 – 21.

32. Иноземцев В.Л. Класс интеллектуалов в постиндустриальном обществе. //Социологические исследования. – 2000 - №6. – С. 66 –77.

33. Трансформация в современной цивилизации: постиндустриальное и посэкономическое общество (материалы «круглого стола») Выступили: В.А.Лекторский, В.Л.Иноземцев, В.Г.Федотова, А.Ф. Зотов, В.М.Межуев, А.Г.Глинчикова //Вопросы философии.- 2000. - №1. – С. 3 – 32.

34. Бузгалин А.В. «Постиндустриальное общество» - тупиковая ветвь социального развития? (Критика практики тотальной гегемонии капитала и теорий постиндустриализма) //Вопросы философии.- 2002. - №5. – С. 26 – 43.

35. Бодрийяр Жан. Система вещей. – М. - 1995. – С. 169.

36. Бодрийяр Жан. Прозрачность зла. - М. 2000. – С. 257.

37. Фурс В.Н. Социальная теория Жана Бодрийяра //Социологический журнал . – 2002. - №1. – С. 5 – 40.

38. Молевич Е.Ф. Труд как объект и предмет исследований общей социологии //Социологические исследования. – 2001. - №7. – С. 38 – 41.

39. Лальман Л. От труда к занятости, от организации к предприятию: двойной поворот проблемы //Журнал социологии и социальной антропологии. – 1999. – Том II . – С. 128 – 139.

40. Максимов Б.И. Рабочий класс, социология и статистика //Социологические исследования. – 2003. - №1. – С. 37 – 45.

41. Повещенко Г., Чеховой Ю. Математическая модель структурной эволюции общественных производительных сил //Социология: теория, методы, маркетинг. – 2001. - №3. – С. 41 – 59.